Череп Шерлока Холмса - Нил Гейман

Я скромно помалкивал. Противоречить леди Тории не имело смысла. В свете ее называли Мейфэрской амазонкой, потому что обозвать ее суфражисткой ни у кого не поворачивался язык. Суфражистка? Это те уродливые существа, что приковывают себя в самых неподходящих местах? Что вы! Леди Тория, разумеется, такими глупостями не занимается. В юности она была прелестна, в молодости прекрасна, в зрелости… Впрочем, едва ей исполнилось тридцать, она решила засчитывать себе пять лет как один год и тридцати пяти еще не достигла — а можно ли считать зрелым человеком того, кому нет еще тридцати пяти? С самых юных лет она отличалась неуемной энергией и большой изобретательностью. Участвовала в каких-то немыслимых безрассудствах, путешествиях, экспедициях, позволяла себе такие знакомства, что великосветские сплетницы колебались, стоит ли приглашать ее на очередной прием. В юности она была «безусловно леди», потому что была дочерью графа, став старше, она была «безусловно леди», потому что была леди Торией — единственной и неповторимой. В какой-то момент ее общественное положение зашаталось, когда обнаружилось ее интересное положение, однако же выяснилось, что перед тем, как завести ребенка, она позаботилась обзавестись и мужем. Вот этим самым никому не известным Эдвардом Шеррингфордом, которого с той поры предъявляла обществу по мере необходимости.

— Эдвард! — воззвала леди Тория, повысив голос. — Сколько я должна тебя ждать?

Мой друг выступил из двери своей спальни, застегивая последнюю пуговицу.

— Извини, дорогая, — сказал он голосом самого примерного из мужей, — я счел необходимым побриться.

Я почувствовал, что мне срочно надо сесть. Холмс, которого я считал убежденным женоненавистником, — муж леди Тории!

— Прошу прощения, миледи, — пробормотал я, опускаясь на стул.

— Что это с ним? — озабоченно спросила леди Тория и тут же перешла к следующему вопросу: — Послушай, Эдвард, почему ты упорно игнорируешь мои телеграммы?

— Ты уверена, что посылала мне их? Я не получал ни одной за последний год, — ответил Холмс. — Кофе, дорогая?

— Лучше рюмочку шерри. И, наверно, глоток джина доктору… Кажется, он склонен к апоплексии, при его комплекции это неудивительно. Я несколько раз напоминала об этом Энн, — продолжила она как будто без всякой связи с предыдущим высказыванием. — Правда, девочка стала так рассеянна…

— Случилось что-то важное? — спросил мой друг, подавая шерри даме и бренди мне.

— Разве ты не читаешь газет? Завтра Энн выходит замуж.

— Я обычно не читаю объявлений о свадьбах. Кто жених?

— Бобби Вульф, ты его вряд ли знаешь, милый юноша, преподает в Дарэмском университете историю и пишет какую-то книжку о Нероне, — ответила леди Тория.

Мой друг перелистал справочник и вдобавок заглянул в свою картотеку.

— Вот, одна дурная мысль портит всю твою гениальную голову! — с негодованием вскричала леди Тория и пнула картотечный шкаф. — Бобби — чудесный мальчик!

— Мне уже приходилось иметь дело с чудесным профессором математики из Дарэмского университета, — флегматично ответил Холмс.

— Господи, так это же было так давно! Лет десять назад?

— Двенадцать.

— Вот видишь. Надеюсь, я не отрываю тебя от дел? Утром ты мне очень понадобишься. Надень ту бороду, в которой был в позапрошлый раз — та, в которой ты был в прошлый раз, ужасна. Ты походил в ней на карикатуру янки — мне пришлось выдумать, что ты только что приехал из Сан-Франциско и не успел привести себя в порядок.

— Хорошо, — мой друг наклонил голову и взял железнодорожный справочник. — Где и когда состоится венчание?

— Эдвард, я приехала в автомобиле — поездом ты уже не успеешь.

— Боже мой, Тау! Если ты проведешь всю ночь за рулем, ты будешь плохо выглядеть!

— Я приехала с шофером. Машина стоит на Кавендиш-сквер — я все-таки не дура, чтобы подъезжать к самому твоему дому. Иди собирайся, Эдвард, надеюсь, тебе получаса хватит?

— Эдвард… — пробормотал я в полном смятении. — Эдвард…

— Ватсон, — сказал мой друг. — Мое полное имя — Эдвард Шерлок Шеррингфорд-Холмс. — И скрылся в своей комнате.

— Когда я говорю знакомым, что мой муж — умнейший человек в Англии, — заявила леди Тория, — мне почему-то не верят. Правда, я не сообщаю, что мой муж — тот самый Шерлок Холмс. Слава Богу, мы в свое время не стали широко афишировать наш брак: из-за ваших рассказов, доктор, может сложиться мнение, что Шерлок Холмс — кастрат или педераст. — Она посмотрела на меня сурово. — Вы, конечно, не знаете всех его личных обстоятельств, но зачем подчеркивать так навязчиво его мизогинию? И нет у него никакой мизогинии! А что это вы выдумали об этой подлой авантюристке Ирен Адлер? Адлер, как же! Рахиль Кац, визгливая толстуха из Варшавы, выдававшая себя за сопрано. Внешность у нее, конечно, романтическая — сверкающие глаза, сочные губы — да мозгов только на то и хватало, чтобы выманивать у любовников подарки побогаче. Вульгарная шантажистка! Эдварду никогда не нравились брюнетки!

Я нашел в себе силы добраться до буфета и налил еще рюмочку бренди.

Леди Тория возникла рядом со мной и налила себе шерри.

— Позволю себе спросить, вы давно женаты? — сипло осведомился я.

— О, целую вечность! Лет, наверно, тридцать. Надо спросить у Эдварда, он знает точно. Ах, доктор, как мы были тогда молоды! Юноша и девушка, почти дети, Шотландия, вереск цветет… Ах, волшебная пора! Все было так невинно, так свежо — какие мы были тогда глупенькие. Эдвард сказал, что, как честный человек, должен жениться — я согласилась, дурочка. Тайный брак… Нас обвенчал сельский священник — в Шотландии, знаете, не так следят за формальностями. И мы на следующий же день разъехались — он в Кембридж, я в Италию. Я очень переживала потом, что вышла замуж — влюбленность в Эдварда прошла, а в Италии я встретила Марио. Какое счастье, что я так вовремя вышла за Эдварда! Марио этот был, конечно, сущим авантюристом, жиголо, как сейчас говорят, я бы доставила с этим Марио уйму хлопот моим родителям — если бы не брак с Эдвардом. Я ведь тогда думала, что брак — это нечто святое и нерушимое. И страшно мучилась, юная идиотка, что испортила себе жизнь.

С саквояжем в руке вышел Холмс. Он переменил костюм и, кроме того, обзавелся усами, бородкой и очками.

— Ватсон, если будет докучать Лестрейд, я уехал на континент. Выдумайте там что-нибудь правдоподобное, вы же умеете.

Они уже давно ушли, оживленно переговариваясь, а я сидел, пил бренди и тупо смотрел перед собой, пытаясь привести в порядок рухнувшую вселенную. Вот так живешь бок о бок с человеком, знаешь, казалось бы, его досконально — и в конце концов получаешь подобный сюрприз.

Я внимательно изучил газеты, нашел скромное сообщение о венчании Роберта Вульфа и Энн Шеррингфорд, которое должно было состояться в небольшой деревенской церкви. Наверняка оно не было бы таким скромным, если бы кто-нибудь узнал, что безликий мистер Шеррингфорд и знаменитый моими усилиями Шерлок Холмс — одно и то же лицо. Я представил себе заголовок в «Дейли телеграф»: «Великий женоненавистник показывает свое истинное лицо! Человек-машина и его семья!..»

Получили объяснение все его таинственные отлучки якобы на континент и Великое Исчезновение, из-за которого так взъелись на меня издатели и читатели!

Поистине то была ночь моего великого позора! Если бы скандальная женитьба Холмса выплыла наружу, я стал бы посмешищем, на меня бы показывали пальцами. Муж леди Тории! Я вполне понимаю, почему они жили раздельно: Холмс явно не смог бы ужиться под одной крышей с ураганом, леди Тория не смогла бы вытерпеть в своем доме вопиющую безалаберность Холмса. Ни ей, ни ему не нужен был тот домашний уют у камина, который я так ценил в нашей совместной жизни с моей милой Мэри. Две незаурядные натуры должны были существовать отдельно друг от друга, и они прекрасно существовали врозь, уважая интересы каждого и сохраняя взаимную привязанность, а может быть, даже и любовь. Во всяком случае Энн Шеррингфорд было не тридцать лет, а всего двадцать два.

И не в силах терпеть потрясение в одиночку, я вышел на улицу и побрел по празднично освещенным улицам, среди возбужденных гуляющих людей. Ноги сами понесли меня в направлении южного Кенсингтона, и с первыми лучами солнца я обнаружил себя у дома, где жила моя Мэри. Было, конечно, еще слишком рано, и мне пришлось подождать до того часа, когда сонная служанка, возвращаясь с праздника, открыла дверь своим ключом. Я не стал ожидать, когда проснется моя милая Мэри, и поднялся к ней в спальню. Сел на низкую скамеечку у ее ног и стал смотреть на родное лицо. Она почувствовала, наверное, сквозь сон мой взгляд и открыла глаза.

— Мэри! Боже мой, Мэри, как я люблю тебя!

Она вздохнула, но в ее взгляде не было раздражения.