Марафон нежеланий - Катерина Ханжина

Какое-то время мы не говорили, просто мягко двигались. Рядом с ним мне казалось, что в этом тягучем молчании я теряю драгоценный урок, может быть, свой единственный шанс наконец-то проговорить все вслух. Проговорить то, что я даже себе не говорила. Даже не осознавала.

– Помнишь, ты сказал мне подумать над вопросом «Когда я чувствую себя живой»?

– Я ничего не забываю. Просто дал тебе время по-настоящему это осознать.

– Я только сейчас поняла. Я живу, когда чувствую рядом с собой кого-то живого. Когда меня касаются, а особенно – крепко держат.

– Так? – Адам крепко обнял меня и прижал к своей худой груди.

– Да, – почти неслышно сказала я.

Несмотря на худое телосложение, у него были очень сильные руки. Мне было тяжело дышать, но особенная точка на лбу чувствовала чужое пульсирующее тело, что действовало на меня как успокоительное.

Он повернул меня к себе спиной, и теперь мы танцевали как в «La decadance».

– Такие люди, как ты, – самые красивые. Через твой надлом можно рассмотреть прекрасную душу, – шепнул он мне на ухо.

Он попросил меня снять сарафан и позировать ему. Сначала я пожалела, что не надела лифчик. А потом подумала, как бы я глупо выглядела, спрашивая – оставить его или нет, как бы нерешительно расстегивала и первые минуты прикрывалась руками. Но сейчас я быстро спустила сарафан и небрежным жестом прикрыла грудь распущенными волосами (как будто поправляла волосы, а не закрывалась). Я ощущала себя такой развязной и уверенной в своей красоте натурщицей в «Бато Лавуар» или «Улье». Из тех натурщиц, что и сами были художницами. Независимые, но чьей сладкой слабостью было мужское внимание.

Адам попросил меня чуть повернуться к окну и опереться рукой на бамбуковую стену.

– Нет, более расслабленно. – Он подошел и погладил меня по спине до ягодиц. – Изгиб поясницы – самая красивая линия в мире.

Он вернулся обратно к холсту и стал возиться с красками.

– Расскажи мне, как все началось. Про того, самого первого.

Я уже не помнила дословно, что я писала в заявке «Джунглей», когда заполняла огромную анкету. Оттуда или откуда-то еще он как будто бы знал все подробности моей жизни и своими вопросами направлял меня на нужные мне тогда откровения.

– Мне было семнадцать. Я была такой глупой. Я зачитывалась Набоковым, и вдруг мне в голову пришла идея стать писательницей. У меня был грандиозный замысел первого романа.

– Молодость, глупость, гигантские амбиции вместе звучат как красивая, но трагичная мелодия.

– Наверное… Я задумала написать что-то типа «Лолиты», но только с ее точки зрения. Сначала я писала что-то типа фанфика, но потом поняла, что выше этого. Гейские истории про персонажей Гарри Поттера и сериалов CW – это для социопатичных школьниц. А я буду настоящей писательницей. Моя героиня превратилась в девушку чуть постарше. Она встречалась с женатыми мужчинами, сводила их с ума, а потом бросала. Так она считала, что мстит своему отцу, бросившему мать. А я считала себя гением! Настоящий внутренний конфликт, неправильная главная героиня, ее боль и надлом – я уже представляла, как войду в классику русской литературы. Но идея была цветиста и многогранна только в голове. Когда я начинала писать, было такое ощущение, что пытаюсь передать словами насыщенный сон – в голове все складно, а на бумаге какой-то бред. Я оправдывала это не отсутствием опыта в письме (до этого я не написала даже ни одного рассказа, только короткие наброски мыслей в дневнике), а отсутствием жизненного опыта. Я уже влюблялась пару раз, но дальше слюнявых поцелуев и грубого лапания моей груди не заходило. Мне показалось драматичным и символичным, если я поступлю как моя героиня. Я думала, что любовниц заводят только состоятельные мужчины (или мне хотелось, чтобы он был хотя бы не глуп – так интереснее), поэтому я стала ходить в хорошие рестораны на бизнес-ланчи. Сидела по 2–3 часа и пила чай или вообще просила стакан воды и делала вид, что жду кого-то. В обеденные часы всегда много народу, на меня редко обращали внимание официанты. Но и мужчины тоже. Они увлеченно общались друг с другом или безвкусно жевали, уставившись в смартфон. Чтобы время не пропадало, я сидела с блокнотом и делала пометки о них. Что-то типа: «Когда они обедают не одни, то обязательно оставляют большие чаевые – даже если были недовольны обслуживанием», «Чаще всего они “тыкают” официантке, даже не глядя на нее: “Принеси мне пасту и пиво”. И не дай бог ей спросить: “Какую пасту? Пиво светлое или темное?” Он посмотрит на нее так, как будто она отвлекает его, и вообще он им тут одолжение делает, что пришел. Но она не может не спросить, особенно если он здесь в первый раз», «Ситуация будет другой, если он уже “свой”. Тут и официантка расцветет, кокетливо спросив: “Вам как обычно?”, – потом он скажет какую-нибудь несмешную шутку и расхохочется. А на прощание бросит на весь зал: “Пока, девчонки!”». Я помню это наизусть, потому что писала тогда коротко и мало, но каждый абзац казался мне шедевром, точным и ироничным. Я перечитывала все по сотне раз.

– И как ты пыталась их соблазнить?

– Ну… – Я поняла, что многие способы не изменились, и Адам теперь поймет это. Но я и так была с ним откровеннее, чем сама с собой. Бояться, что он поймет? Да здесь все о нем мечтали, это не будет новостью. – С рассеянным видом грызла колпачок у ручки, медленно вытирала губы большим пальцем, как будто бы в задумчивости плавно проводила рукой по шее, наклонив голову в сторону.

– Что еще?

– Стандартный комплект. – Я попыталась рассмеяться, но мне было жалко ту Розочку, которая собственноручно превращала себя в чудовище.

– Например?

– Не случайно «случайно спавшая бретелька», которую я небрежно поправляю, а она все равно спадает.

Адам насмешливо выдохнул.

– И что ты сейчас про это думаешь?

– Я сказала в начале – я была глупой и ослепленной мечтой.

– Из этого что-то вышло? – Он рисовал, почти не смотря на холст, въедался своими поглощающими свет глубоко черными глазами в мои зрачки, которые я ощущала как трепыхающихся птичек.

Они прятались, скакали по комнате (полная окурков пепельница, геккончик замер на стене над матрасом, разломленная надвое палитра, измазанная киноварным цветом, банка из-под «Pepsi» в винтажном красно-голубом дизайне, из которой торчат взъерошенные кисти, и продавленные тюбики из-под масла у меня под ногами), но как только они сталкивались с его темной бездной, гипнотически замирали и, пока он не переводил взгляд на холст,