Марафон нежеланий - Катерина Ханжина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За протяжным трескучим звуком грома я не сразу услышала чьи-то крики. Оказывается, Лера побежала к лестнице, но Тимур перехватил ее и потащил обратно. Она вырывалась и рыдала. Сначала он крепко ругался на нее, но потом, присев на колени, стал успокаивать:
– Тихо-тихо, здесь, с нами, безопаснее. Тихо-тихо, ты ведь не хочешь сгореть в доме?
Она часто-часто всхлипывала и поскуливала. И тут одна из молний сверкнула позади Адама, совсем близко. Он слегка вздрогнул, медленно закрыл глаза, глубоко вдохнув, запрокинул голову и поднял руки к небу, закричав, кажется, что-то из Маяковского:
– Если молния меня не убила – то гром мне, ей-богу, не страшен.
Лина дернулась со своего места и пала к его коленям. На колени упали и все ребята из молчаливой группы, Венера и Миша. Забава как-то театрально ахнула и тоже рухнула к ногам Адама. Следом за ними и мы встали на колени. Потом ребята позади нас стали сдвигаться вперед, плотно прижимаясь к нам.
Мы не понимали, что происходит, и в панике ползли вперед, к ногам Адама, пока не услышали голос Миши:
– Руки! Возьмитесь за руки!
Когда я ощутила липкие холодные ладошки, мне вдруг стало очень страшно, хотя это были всего лишь Рита и Лев. Я подумала, что я просто очень пьяная и что-то нафантазировала, поэтому просто зажмурила глаза, крепко-крепко, чтобы появились цветные гипнотические пятна. В детстве это было одним из любимых развлечений. Тогда я думала, что путешествую по параллельным мирам. По вздрагиваниям рук и вскрикам я понимала, что молнии еще сверкают, но глаза не открывала. Мгновениями сознание улетало, но тут же возвращалось от чьего-нибудь крепкого сжатия ладони.
Не знаю, сколько прошло времени, но соседние плечи стали вздрагивать все реже. Когда я приоткрыла глаза, голова закружилась, тело качнулось из стороны в сторону. Я схватилась за плечо Риты, хотела ей что-нибудь сказать, чтобы убедиться, что не онемела, но тут наконец-то ливанул дождь. Резко, потоком, от которого тяжело было держать глаза открытыми. Очень теплый, как будто бы с привкусом крови. Ой нет, это же я закусила до боли щеку, когда молния ударила в ближайшую скалу. Большинство в упоении валялось на песке, как будто дождь прибивал их гвоздями – руки распластаны в лучших христианских традициях, глаза закатились, языки вывалились уродливыми кусками мяса.
Рита с Савой так и остались сидеть на коленях, держась за руки. Я, опираясь на Ритино плечо, поднялась и почему-то пошла за белым силуэтом к морю. Это была Забава. Она не пела, а быстро-быстро тараторила что-то, похожее на молитву. За ней по песку ползла Лина. Спотыкаясь в прибойных волнах, Забава все же сдалась и остановилась в воде. Шатаясь, она стояла по колено в воде и продолжала что-то бормотать. Мне казалось, что я тоже должна что-то говорить, поэтому я начала шептать «Незнакомку» Блока – первое пришедшее мне в голову стихотворение.
Я стояла у самой кромки воды, почему-то боясь зайти в нее, мне казалось, что она непременно обожжет мои ступни как лава. Лина подползла к воде и захлебнулась волной. Она долго откашливалась, меня это раздражало, потому что из-за нее я забыла, какого цвета «очи бездонные», это казалось очень важным. Я начинала сначала, все больше путаясь в прилагательных: «Какой же берег я вижу?», «Какие были лакеи?», «А влага? Терпкая и?..». Каждый раз, начиная сначала, я забывала все больше. Дошло до того, что я не могла вспомнить, какой же дух правит окликами.
Наконец прокашлявшись, Лина стала зачерпывать в ладони воду и умывать лицо. «Смыть с лица дождь морской водой» – показалось мне гениальной идеей. Я тоже присела у воды и стала умываться. Мы с Линой переглянулись, захохотали и стали брызгать друг в друга морской водой. Потом, я не помню, кто начал первый, мы стали кидаться песком. Больше я ничего связного не помнила.
Лина говорила, что мы искали Адама по всей территории. У нее на щеке розовела тонкая линия. «От удара веткой» – так объясняла она. У меня было разодрано правое предплечье, она говорила, «тоже, наверное, от ветки». С нами прошлой ночью был Антон. Опять же, по версии Лины, это он и уговорил нас пойти искать Адама. У Антона тоже были исцарапаны руки. Он ничего не помнил, но все утро переспрашивал: «Куда мы ходили?», «Что я говорил?», «Вы точно не помните, что я говорил?».
Слушая рассказ Лины, мне казалось, что я действительно вспоминала, как мы куда-то карабкались, шатались между домиками, не различая их. Я была почти уверена, что мне не приснилось то, как Антон тянул меня за руку и говорил: «Ты должна это увидеть! Ты должна это увидеть!»
Лина этого не помнила, а Антон только посмеялся и сказал:
– Вы все тут готовы любую пьянку превратить в психоделический роман.
Что-то подобное он ответил и Лине, почти сразу же, когда мы проснулись – втроем, на полу в домике Миши. Лина, театрально распахнув глаза, сказала:
– Только не говорите мне, что что-то было. Menage a trois?
Об этом никто и не думал – мы лежали одетые, во вчерашней, мокрой и грязной, одежде.
Но она продолжала:
– Представляете, что о нас подумал Ба? Как все на нас будут смотреть, когда мы вернемся?
Сам Миша тихо, не шевелясь, спал на спине, строго вытянув руки по бокам. Лина даже проверила, дышит ли он.
Мы проснулись около семи утра. После того как убедились, что Миша крепко спит, тихо пошли на нашу сторону. Воздух был удушливым, очень тяжелым. Все вокруг будто бы вспотело – бисеринки капель блестели не только на листьях, но и на столе, на ковриках под тентом, на перилах лестницы, на камнях и на оставленном кем-то зонтике.
– Впервые вижу здесь зонтик, – задумчиво сказал Антон, но его перебила Лина:
– Ой! А вдруг нас стало меньше! Как в тот раз!
Я сразу подумала про Риту. Вдруг Адам только сделал вид, что восхищен ее верностью себе?
Мы все рванули к домикам, каждый забежал в свой. Риты не было. Я не успела запаниковать, потому что у меня был готовый алгоритм: «Сама Рита. Ее одежда. Чемодан».
Риты не было,
