Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина

— Думаю, одно связано с другим. И… кто и зачем убил мою маму?

Камень остывал, но то, иное присутствие, не оставляло.

— Она… даст ответ позже, — тихо произнесла Линка, касаясь моего плеча. И я смогла дышать, пусть судорожно, тяжко, но смогла.

А еще отступить.

Упасть на мягкие мхи, пусть сквозь перины их ощущались кости, но… костей я не боялась.

Линка же подошла к камню и поклонилась. Молча развязала мешок, вытряхнув из него угольно-черного петуха. Я такого в деревне не видела. Линка провела по камню ладонью, а после прижала её, уже кровящую, к петушиной груди. И встрепенувшаяся было птица замерла.

Стало быть, богиня дарует свою милость не только людям.

Наверное, следовало бы отвернуться. Ей и без того непросто. Но я смотрела.

На Линку, черты которой поплыли, показывая иные, куда более прекрасные.

Ужасные.

На нож в руках её.

На кровь.

Камень.

И…

И потом, позже, мы сидели на берегу реки. До рассвета оставалась пара часов, не так и много, но и не сказать, чтобы мало. Хватит, чтобы помолчать. Мы молчали.

И, кажется, по лицу Линки текли слезы. А я не находила слов утешения, да и сама, кажется, лишилась способности говорить. И только когда небо прорезалось золотом, Линка вздохнула, судорожно, разом высвобождаясь от боли.

— Он… ничего-то не почувствовал.

— Это хорошо.

Петуха было жаль.

— И его все равно бы в суп отправили.

— Конечно… петухи, они вообще долго не живут… и… — я просто обняла Линку, а она положила голову на мое плечо.

— Когда мама привела меня сюда в первый раз, мне было года два, наверное, но я помню. Помню, как мне было хорошо, как не хотелось уходить, как я плакала, вырывалась, а потом просилась, просилась… и мама приводила. Мне было пять, когда я положила на алтарь отрезанную косу. Помнишь?

— Помню.

Лысая Линка — еще то событие. И да, следом я свою косу отрезала. Да как косу, так, мышиный хвост… а потом еще, помню, побила Николашку, который вздумал обзываться. И Ксюха его тоже побила… ну а чего он, мы же не вшивые, мы для Линки.

Раз уж её обрезали.

— Через год я… принесла хлеб. И ягоды. Потом… много чего было потом.

— А ты…

— Приходилось. И знаешь, раньше как-то не казалось это чем-то из ряда вон… не людей, нет, — спешно уточнила Линка, хотя я и не спрашивала.

О некоторых вещах лучше бы и не спрашивать.

— Сперва были куры. И вот еще козы… козел… козлы, к слову, почти не поддаются внушению. С коровами легче. И с быками даже.

— Быками? — вот это было, мягко говоря, странно.

Зачем богине быки? А с другой стороны, зачем ей петух? Или вот козлы? Неужто там, где она существует, живности не хватает?

— Это один человек… с просьбой обратился. К матушке. Я лишь помогала. Мне тогда было четырнадцать, и я твердо знала, кем буду.

— А потом?

— Потом повзрослела и перестала знать. Теперь опять вот все поменялось. Наверное… мама ведь не отговаривала, когда я сказала, что поеду учиться, — Линка пошевелила босыми пальцами. — Я видела, что она огорчилась, что не хотела отпускать, но не отговаривала ведь. И даже знаю, почему.

— Почему?

— Потому что теперь я понимаю, что нельзя убивать просто так. Это не работа… и даже курицу. Или петуха вот. Не говоря уже о людях. А ведь они бывают. Дважды в год точно, согласно договору… привозят.

Я сглотнула.

Не уверена, что мне можно знать о таком.

— В этом нет тайны, — успокоила Линка. — Договор древний, но всякий раз новый император его подтверждает. И его указом сюда отправляют… в общем, многие и добровольно идут.

— Добровольно?! — вот уж… не представляю, что должно быть в голове человека, чтобы он добровольно положил свою жизнь на алтарь Мары.

— На самом деле все несколько сложнее. В договоре… я его наизусть знаю, каждое слово. Причем писанное еще на том, мертвом языке, — призналась Линка. — Так вот, если говорить просто, то жертва — это всегда шанс встретиться с Нею.

— С…

— Да.

— И зачем?

— Она смотрит. Она судит. Мама говорит, что некоторые раскаиваются в содеянном и тогда получают прощение. А другие считают себя невиновными, но такие редко встречаются. На её памяти лишь однажды богиня отказалась от жертвы.

— И…

— Этот человек ушел. Просто взял и ушел. Его не останавливали. И потом уже вышел высочайший указ о помиловании. И даже вроде бы второе расследование было, которое доказало, что он и вправду не виновен.

Надо же, оказывается, и так бывает.

А небо на востоке вовсю полыхало. И стало быть, пора прервать этот разговор, пока я не узнала слишком уж много. И пока Линка не пожалела о рассказанном.

— Они знают, что алтарь — это шанс. Крохотный, но шанс. А потому добровольцев хватает. Ну и… есть и свободные, те, кто желают что-то получить в обмен на жизнь.

— Что?

— А что мы хотели получить? — Линка посмотрела на меня, и я… я смутилась.

И вправду, что?

Мести? Справедливости? Чтобы богиня покарала того человека, который обидел Ксюху? Но ведь, наверное, можно было бы и иначе. С другой стороны, и жизнь взамен мы предложили лишь петушиную.

— Я рассказала ей обо всем. И попросила… помочь советом. Но она промолчала. И тут не угадаешь, то ли совета не будет, то ли что-то иное. Но иногда не в силах человеческих дотянуться до горла своего врага.

Линка облизала сухие губы.

— Иногда… мама рассказывала, что, когда она еще была молодой, как я, и ходила под рукой своей матери, тогда появился человек, который потребовал отвести его к алтарю. А уже там сам вскрыл горло. И богиня приняла его жертву. Он умер во мгновение ока, улыбаясь столь счастливо, что впервые матушка испугалась. Мхи поглотили его тело, но она видела, что на лбу этого человека проступил знак подковы. Стало быть, богиня взяла его в свою свиту…

Линка выдохнула и встала, подав мне руку.

— В день же Зимней охоты случилось несчастье с родом… не помню, с каким родом.

Солгала.

Знает.

И, наверное, знает куда больше, чем говорит. Но не скажет. А я не стану спрашивать, ибо такова цена нашей дружбы. Она же дороже этого вот по сути ненужного знания.

— Его не стало. Был особняк. Родовой. Защищенный. Охраняемый. Были хозяева, полагавшие себя сильными магами. Был праздник. В какой-то газетенке тогда написали, будто слышали волчий вой да крики, но потом выдали опровержение. Охрана уцелела, только… они не помнили той ночи. Как и прислуга. И все-то, кто был в доме, и остался жив. Богиня справедлива. Она забрала жизни магов, и их жен, и тех детей, чей возраст превысил четырнадцать лет.

— Почему?

— Договор старый. И нормы возрастные тогда несколько иными были, но… это редкость, Маруся. О таком записывают в книгах.

— А… в чем еще записывают в ваших книгах?

— Обо всем.

Мы шли по тропе, по росным травам, и я сняла кроссовки, чтобы не промочить. Да и не нужна сейчас обувь. Земля просыпается, поет, и сила колобродит по рассветному лугу. И в этой силе живой искупаться бы. Я зачерпнула рос, протянув их Линке.

— Умойся.

И сорвала бессмертник, как только пророс он на этом лугу? А к нему подмаренника цепкую веточку, и еще клевера, белый и луговой. Незабудок хрупких. Венок складывался сам собою. Это даже не ведьмовство, это так, чтобы призраки отступили, и печали, и тоска сердечная.

— Спасибо.

— В основном пишут, кого и когда приносили в жертву. Какие получали просьбы. И были ли ответы на эти просьбы, — Линка остановилась и жалобно спросила: — А можно я с тобой пойду?

— Куда?

— Да… к этим твоим. Могу картошку чистить. Что-то… просто не хочется домой. Понимаешь?

Я кивнула.

Понимаю.

— Можно. Картошка — дело серьезное.

Линка поправила венок и, раскинув руки, крутанулась.

— Хорошо-то как… только петуха жаль. С другой стороны, матушка говорит, что плоха та жрица, которая не понимает истинной ценности приносимого дара.

Лица коснулся теплый ветер.