Однажды в Лопушках (СИ) - Лесина Екатерина

— Становимся в круг. Сейчас будет первый выброс, самый мощный. Расстояние, конечно, немалое, но если удастся направить поток в накопители, то ослабим его. А дальше уже остаточные…

И его слова заставили очнуться.

— Тьма, она приближалась медленно, словно знала, что никуда-то мы от неё не денемся. Она завивалась черными вихрями, но нестабильными, то распадались, то снова возникали. И ползли… Веленский звал их. Тянул. К нам.

Над черными ящиками поднялись столбы энергии, и вихри устремились к ним, словно к маякам.

— Не выдержат, — сказала Лизонька, хрупкая девушка мечтательного вида, в которую тайно были влюблены, почитай, все из команды Беломира. И, решительно тряхнув белыми кудрями, она достала нож. — Вариантов, господа, немного, так что…

Он полагал себя быстрым, Беломир Бестужев. Не без оснований.

Умным.

Способным.

И… всех способностей не хватило, чтобы остановить удар. Клинок вошел меж ребрами, и Лизонька улыбнулась, печально так. Она хотела сказать что-то…

…её наградили орденом Темной луны, высшая награда для некроманта. Только что-то родители Лизонькины не выглядели счастливыми.

Рассказывать об этом было просто. Наверное, потому как рассказ был не первый и даже не десятый. Еще когда разбирательство шло, Беломира наизнанку вывернули что следователи, что мозголомы, потом еще психотерапевт, пытавшийся убедить, что все-то нормально и даже замечательно, а жизнь продолжается.

Продолжается, но… какая-то не такая.

Неправильная.

— Второго я попытался скрутить, но Веленский сказал, что так надо, что все одно поляжем, так хотя бы с пользой. Чем больше энергии получит контур, тем дольше он продержится. И наша задача отвести удар от города настолько, насколько сможем.

— Вы смогли.

И глядит племянничек так, с жалостью, но хотя бы не пытается сказать, будто все понимает. Знает, что ничего-то на самом деле он не понимает.

— Нет… их ведь не так много было.

— Добровольная жертва — это не просто сила, а воззвание к богам. Хотя звучит и вправду… не очень, — Николай развел руками, словно извиняясь, что влез в чужую историю.

— Не очень. Но тогда о богах не думали, только о том, как удержать этот самый контур. Знаешь, такое чувство, будто находишься внутри стеклянного куба. Стенки тоненькие, а снаружи тьма давит. И давит. И… раздавит, дай только добраться.

Она, против ожиданий, не приходила во снах.

Снов вообще не было. Уже потом Беломир понял, что сны пропали много раньше, еще на Базе, и порадовался этакому побочному эффекту. Хоть какая-то польза от дряни, которой его накачали.

— Веленский остался последним. Мои… ребята тоже хотели. Мы бы все… и первым я бы и сам, но он сказал, чтобы не смели, что у нас другая энергетика, что… слишком иными нас сделали, а потому можем спровоцировать конфликт. И приказал убираться.

— И вы…

— Знаешь, я к тому времени считал себя опытным бойцом. Много повидал. И всякого. И ребята тоже. Но вот впервые стало не просто страшно. Скорее уж жертвоприношение выглядело вполне удачной альтернативой выхода в бурю.

…темную-темную бурю.

Шелест то ли песка, то ли жвал. Ощущение не-жизни, до крайности любопытной, а еще желающей любопытство удовлетворить.

— Уходить, если подумать, было некуда. А глушилка наша… в общем, она и вправду сработала. Первая волна пошла на нас, и это дало время Сашке развернуться. Веленский…

…едва держался на ногах и, кажется, из чистого упрямства. Из закрытых глаз по щекам катились слезы, оставляя на коже красные дорожки.

Кровь текла из ушей.

Из носа.

Он и человеком-то не выглядел, куклой, которую вот-вот доломают. Но держался. Вцепился в плечо Беломира и держался.

— Скоро… волна иссякнет. Моей жизни хватит, чтобы удержать… щит. Точно хватит. Между первой и второй волной будет зазор. Сколько по времени, не знаю. Но будет. Уходите. Шанс… возможно, будет… машины… электроника не выдержала. Точно. А грузовик должен. Идите на восток. Самый слабый контур. Чем дальше от центра, тем больше шансов…

И руку поднял.

Та дрожала, и видно было, сколь тяжело дается некроманту это простое движение.

— Помоги, — попросил он. — А то ведь уроню.

И Беломир помог.

Да, пожалуй, и вправду счастье, что он потерял саму способность видеть сны.

— Он сунул книжку. Перстень свой. И еще что-то… не знаю, все изъяли, я даже не помню когда. Но его жизни и вправду хватило. Буря улеглась так же быстро, как и поднялась. А следом треснул купол. Мы завели старый грузовик, забрали наших, нельзя было оставлять их, понимаешь?

Николай кивнул.

Наверное, и он сочтет Беломира безумцем, что несколько обидно. Будь он безумцем, все стало бы много проще.

— И самое странное, что у нас получилось. Гнали… как сумасшедшие гнали… я шкурой чувствовал, что затишье ненадолго, что эта погань просто играет, но мы почти добрались. Дороги не было, летели по степи, честно, просто вперед, чтобы подальше. Вот и… потом машину вдруг повело. А небо опять стало чернеть. И мы кувыркнулись, на грузовике, с грузовиком…

Пашка там и остался, за рулем, с рулевой колонкой, смявшей ребра. Он бы выжил, возможно, случись такая авария в городе, но она произошла в степи.

Между двумя ударами бури.

— Вам не стоило забирать мертвецов…

— Ага, — согласился Беломир. — Это мы тоже поняли…

Песок был не черным, но серым. Он поднялся жесткой стеной, закружил, завыл, вцепился в шкуру, грозя стесать ей напрочь. И Бел приказал прятаться за грузовиком.

Тент имелся.

Хоть какая-то защита, пусть не от тьмы, так от песка. И показалось, что шанс есть. Если песок серый, то из эпицентра убрались, а значит…

— Она поднялась первой, наша Лизонька.

…и оторвала голову Игорьку, который тихонечко вздыхал и порой подкидывал Лизоньке в палатку шоколадные трюфеля.

У них и так ничего не вышло бы, оба это понимали, но… она принимала трюфеля и даже смотрела как-то по-особенному.

А потом умерла. Поднялась. И оторвала голову. Легко, будто бы обычному человеку, а обычным Игорек не был.

…Мишка не растерялся, вогнул всю обойму, да без толку.

— Сложно убить восставшего во время темной бури, — философски подытожил Беломир. — У нас был… особый инструмент, да только без толку. А сила… моя отозвалась слабо.

Ему удалось прихватить мертвецов льдом. Заклятье, дававшееся обычно легко, осушило до дна.

— Будь я огневиком, было бы проще, но и так ладно… приказал выдвигаться. Понадеялся, что потеряют след, что пойдут к эпицентру, куда сила тянет.

…с большего так оно и получилось. Наверное, именно это решение и позволило Беломиру выжить.

— Шли мы тоже наугад. Вперед. Друг за другом. Пытаясь не потеряться в круговерти. И… вторая волна действительно была не такой мощной, как первая…

…но Серега споткнулся. А потом исчез в раскрывшейся навстречу человеку тьме. И та захлебнулась криком.

А вот за Димкой Малявиным пришла Лизанька. Изменившаяся до неузнаваемости, опутанная тьмой, она встала на пути и протянула руки. Он же, вместо того, чтобы стрелять, шагнул навстречу.

Костик еще только заорать успел:

— Куда!

И выстрелил.

Стрелять надо было в голову, но то, чем стала Лизанька — тело её родителям не выдали, соврали что-то про героическую смерть, но Беломир не мог отделаться от ощущения, что они знали правду, — двигалось быстрее пули.

И Димка развернулся, направив ствол против Костика… а Беломир снова не успел.

— Честно говоря, я бежал… как загнанный волк бежал. И думал уже не о героизме, а о том, что сдохну позорной смертью. И что умирать не хочу. Выжил… просто в какой-то момент все вдруг закончилось. И я понял, что все. Песок вокруг. Степь, которая вдруг стала пустыней, словно и с неё содрали травяную шкуру. Песок, песок и только песок… и солнце. Я стоял, стоял, а потом отключился. Очнулся уже в каком-то кочевье… то есть, я так думаю, но не уверен. Слышал заунывный вой шамана, но в себя вернуться не дали. Потом опять отключка. И уже госпиталь.