Матрица или триады Белого Лотоса - Всеволод Каринберг

Условно-освобожденный "башкирец" - Шагиахмеров, подселенный Бушмелевым, так и не появился ночью в совместной общаге, видно уехал в Большой Камень, где ему надо отмечаться ежемесячно, как "химику".

А Витус вышел с утра на работу на стройку коттеджей.

Хватя - авторитетный универсал-плотник, чем-то внешне похожий на Дугласа. У него искалеченные руки. Большой палец на левой руке с изувеченным ногтем торчит под прямым углом, искривлен так, что им можно пользоваться как угольником. Правая рука словно одета в тяжелую перчатку, пальцы толстые как сосиски, неповоротливые, - как Хватя такими руками ловко работает топором и плотницкой пилой, а так же, ровно кладет кирпичи, не понятно.

Хватя, запахнув старенький бушлат, сидел у затопленной с утра печи на кухне строящегося брусового дома, рассказывал работягам, как бригада его "гудела" в Широком летом. Светлана, жена Шагаки, и еще одна женщина, пожилая, в забрызганных комбинезонах штукатурили стену в коридоре.

"...А потом, утром пропали 3 кубометра пиломатериала. Урбанович, прораб, пригрозил нам милицией и не выдал зарплату. В ответ - два дня не выходили на работу, пили. А потом приехал директор Бушмелев. Шли мы молча от стройки по высокой траве, мокрые от росы. Дима тихо что-то произнес, тут директор резко повернулся к нему, а тот ему говорит: - Ты, вор! Ты, и Урбанович, а мы помогали вам грузить.

- Ты и наглец!

- А мы тут все подпишем в протоколе, ты и прораб - украли, а мы...помогали вам грузить.

Димка то знал, что директор привез ментов, но хотел, что бы мы сами заплатили из зарплаты за пропажу. Но не вышло. Дело это замяли, а зарплату выплатили...".

"Накаркал" Хватя, - Бушмелев на стройку приехал с Урбановичем и Пашей, и к Витусу сразу подошли. Одеты тепло, в распахнутых на груди новеньких меховых куртках из стриженой овчины, белоснежной - у директора, и розового цвета - у Шрамкова и Урбановича.

Гад, "сучонок" настучал, вон - сидит в углу, "свой в доску - неструганный", наглый, как ни в чем не бывало. Это он поставил "бражку", - "у вас тут спокойно". Коренастый шофер Бушмелева, сосланный "на трудовую повинность", он же, "урка", племянник Урбановича, Валера Зайцев.

- Поехали за брагой, - словно двинув кирпичом из-за спины, сказал ухмыляющийся Бушмелев, словно ухватил как мент жестко "под мышку", - "Пройдемте, товарищ!".

- Какой такой брагой? - Освободив "захват", удивленно сказал Витус.

Но пришлось ехать назад в "общагу", где Витус долго возился с замком на морозе, потом открыл дверь, и, не закрывая ее, пропустил "комиссию" вовнутрь. Паша, как хорошая гончая, обшарил комнаты. Ничего они не нашли, еще с вечера вынес бражку "урок" на веранду, и задвинул ее за сетками кроватей. Сходили они даже к Шагаке, но не рискнули сорвать замок, Светлана и Шагака были на стройке. Зато, когда озабоченный директор уехал, а Витус пешком вернулся на работу, все работяги радостно приветствовали его, и больше всех - хозяин бражки, Валера Зайцев.

После отъезда комиссии никто не работал, не поленились за два километра по морозу притащить флягу с "пойлом". Соорудили широкий стол, пили за "друганов", чифиристы - отдельно. Всем работа на стройке обрыдла. Шагака молчаливый, пригубив чуть из стакана, проницательно и безысходно смотрел из угла.

Чем дело кончится - можно не сомневаться. Рассуждают "за жизть".

"У Паши "снова обокрали" пасеку Грибка, "забрали" новые корпуса, почему и молчит, ожидает, что пролетит, спишут, - а тот приехал в Новомоскву, хотел навесить пропажу на Грибка, у него сгорел склад со старыми пустыми корпусами. А маленький, но злой Грибок, пьяный приказал своим четырем сыновьям скрутить его. И поставили болезного у стены омшаника, "расстреливать". Дали залп, но мимо. Почему и молчит.

"А Урбанович точно сядет вновь, наворовал много".

"А по весне посмотрим, подадимся всей бригадой в другой район, здесь все повязано, ОНИ - совсем оборзели".

А еще Хватя рассказал историю, что якобы с ним была.

"...Продали куртку за 100 рублей на Морвокзале, и в "Волну", где сняли двух блядей, те говорят: - "На квартиру пошли". Взяли вина и туда, на Посьетскую, а там, в "фатере" ремонт. Только расположились, стучат в дверь. Одна блядешка - только дернулась открывать дверь, Дима ее по морде. А дверь я на железную кочергу заклинил. А те - рвутся. Потом с улицы начали бить камнями окна. Мы разобрали печь в доме и начали отбиваться кирпичами. Один с улицы лезет в окно, Дима его съездил кирпичом по голове. Отбились. Выпили вино, отметелили баб... Сидим как-то в Петропавловске-Камчатском, пьем в компании. Один со шрамом. - Откуда шрам в височной части. - Долго рассказывать. Да, во Владивостоке, на Посьетской. - Так это я тебя кирпичом съездил? - говорит Дима".

Все, больше не могу! Витус ушел жить на пасеку к Шапошникову на январь, - тут денег не заработаешь.

А 31 января уехал во Владивосток к Марине до марта.

Зимняя охота

Открыв утром дверь избушки, Витус увидел сверкающий свежевыпавший снег. Пробежался мимо собак, привязанных у лежащих бочек, служащих будками, к маленькому и тесному деревянному сортиру. Назад возвращался, уже не торопясь, вдыхая морозный воздух заснеженного леса. Потрепал четырех лаек Шапошникова по холкам, они вставали на задние лапы, подставляя жесткую шерсть, и радостно виляли хвостами, повизгивая. В предчувствии кормежки жрали собственные толстые какашки, что ожидать от собак, которых круглую зиму кормят запаренным комбикормом, не перевариваемым их кишечниками.

В избушке с кровати слышится удушливый кашель Ахмета, который проснулся, и сразу закурил "беломор", чтобы успокоиться. Витус раскрыл устье печи, пригреб кочергой остатки серой золы, в которой вспыхивают неяркие огоньки углей, настрогал ножом щепочки с кедрового смолянистого полена, расщепил топором прислоненные с вечера к печи дрова, уложил на зардевшийся огонь, и закрыл дверцу, пламя схватилось, сквозь щели осветило полы кухоньки. Печь неспеша загудела, а Витус взял ведро и топор, и пошел за водой к наледи, заполнившей лес у реки.

Витек спит на кровати, не раздеваясь, не снимая своего грубого рыбацкого свитера. Выходя из избы, он надевает только бушлатик и напяливает на нечесаную голову заячий треух, но чаще бродит по лесу простоволосый.

Проснувшись, Ахмет сразу ушел на заячьи тропы вниз к реке. По кустам у него насторожены петли из пчеловодческой проволоки, привязанные свободно к палкам. Принес двух задушенных зайцев. "Во, опять попались два "есенинца", надо положить в холодильник", - сказал он, подняв зайцев за ноги головками вниз. Холодильник у него - это большой сугроб, где закопаны в снег несколько тушек, задубевших. После того, как исчезла собачка Шагаки, которую пацаны привели из деревни, опасаться за потраву не приходилось, лайки всегда на привязи. Шапошников не пускает собак в избу, а под навесом омшаника, забитого старыми корпусами ульев, где безумная собачонка ощенилась, и не подпускала никого к приплоду, выжить на морозе новорожденные не могли. Позже Шапошников разобрал завал и лопатой выгреб странно длинные, так и не открывшие глаз трупики.

Звук трактора выгнал из избушки, трактор шел мимо на лесосеку и тащил он за собой деревянную будку. Следом за трактором вырулил на подъем к пасеке на своем "Урале" с коляской Шапошников в танкистском шлеме, привез два мешка комбикорма для собак, мешок с солью и стеклянные балены в рюкзаке, которые он сразу унес в омшаник. Тракторист, заглушив на дороге за деревьями трактор, поднялся по склону на пасеку - высокий крепкий парень в добротном зимнем комбинезоне на лямках, легкий на ногу, в отличие от хромающего и сутулого Шапошникова. Шапошников нахмурил мохнатые брови, но выставил один бален с самогоном, все выпили, закусив заячьим рагу с солеными огурцами, что сварганил Ахмет, обозвав его "татарским азу".

Тракторист согласился притащить валявшееся на обочине лесовозной дороги большое кедровое бревно, но Шапошников должен был заплатить 20 рублей за отлитую ему бочку соляру. "У тебя есть деньги? - спросил Шапошников Витуса, - заплати". Бочки наполнялись приезжавшими на пасеку посетителями за самогон, в основном это был бензин для его мотоцикла, электрогенератора и пилы "Дружбы". приживальцы никогда не пользовались движком в его отсутствие, зачем в избушке Шапошников зажигал электролампы вечером - не понятно, когда можно обходиться прекрасно керосиновыми лампами "летучая мышь". Может ему нравится щелкать переключателем? Хотя в омшанике у него стояли две медогонки, одна с электроприводом, правда, как он сказал, неработающая.

Витус залез в кабину к трактористу, и они, не торопясь, со скоростью гусеницы на ветке дерева, поплыли по заснеженному лесу. Добрались на вырубку, не доезжая лесосеки, отцепив будку, повернули назад. Бревно было громадное и толстое, его сбросил лесовоз, не вписавшийся в поворот узкой дороги, развернуться было негде, а машина опасно наклонилась. Подведя под комель металлический трос, и закрепив его, потянули бревно за собой. На пасеке Шапошников завел свою "дружбу" и попытался кедрину распилить сразу на короткие кругляки. Распилка бревна затянулась до вечера, поменяли несколько затупившихся цепей, лагами с трудом вчетвером перевернули лесину на другой бок.