Тот, кто знает - Александра Маринина

– Будет она просить, – фыркнула Полина Михайловна. – Сама взяла. Я пенсию на днях получила, так в шкатулочке и лежала.

– Сколько она взяла?

– Зелененькую, кажись. А может, синенькую, я не разглядела.

Значит, Иринка взяла у бабки три рубля. Или пять. Это много для четырнадцатилетней девчонки, особенно если эта девчонка без царя в голове. И с чего вдруг ее на улицу понесло? Может быть, позвонил кто-то?

Наташа со злостью хлопнула дверью и вышла в прихожую, где Бэлла Львовна уже домывала пол.

– Зря ты мне записку не оставила, – с упреком произнесла соседка, слышавшая весь разговор на повышенных тонах. – Предупредила бы, что Иру нельзя выпускать на улицу, я бы проследила.

Наташа горестно махнула рукой.

– Толку-то за ней следить… Силой не удержишь, а доводов и аргументов она не слушает, делает только то, что хочет. Не драться же с ней. Бэллочка Львовна, вы не слышали, ей никто не звонил?

– Звонили, даже два раза. Первый раз какая-то девочка, не то Оля, не то Юля, в общем, Ира ее Люлей называла. А второй раз это был парень, имени не слышала. Вот после его звонка она и стала собираться.

Все понятно. Люля – это не Оля и не Юля, это Надя Люлькина, лохматая неопрятная девица, в прошлом году с трудом закончившая школу и работающая разнорабочей на каком-то складе. Все Иринкины приятели были старше ее, никто не верил, глядя на ее крупную фигуру, пышные формы и отнюдь не невинные глаза, что ей нет и шестнадцати. Принимали обычно за семнадцати-восемнадцатилетнюю, приваживали в свою компанию, делили с ней выпивку и курево, лапали как взрослую, а может, и не только… Такие мысли Наташа старалась гнать от себя, еженедельно проводила с Ирой воспитательные беседы о вреде ранней сексуальной жизни, верила девочке на слово, когда та клялась и божилась, что с ней все в порядке, но все равно жила в постоянной тревоге.

Адреса Люлькиной Наташа не знала, но зато знала, что в школе номер 59 (той самой «гоголевской») учится младший брат Нади. В этой же школе училась и Иринка, отдавать ее в специализированную французскую школу имени Поленова покойная Нина категорически отказалась, несмотря на уговоры Наташи, которая считала, что в школе, где ее все знают и помнят, легче будет контролировать успеваемость и поведение Иры. Этой же точки зрения придерживалась и Бэлла Львовна. Ведь уже к этому нежному еще возрасту маленькая Ирочка ясно дала всем понять: с ее учебой и школьной жизнью будут проблемы, и немалые. Однако Нина тогда настояла на своем, кричала, что она мать и никому не позволит диктовать, в какую школу отдавать ребенка, хотя у Наташи были все основания подозревать, что Нина упрямится исключительно из-за желания сделать наперекор мнению Бэллы Львовны.

– Куда ты? А обедать? – спросила Бэлла Львовна, видя, что Наташа снова собирается уходить.

– Извините, Бэллочка, я потом поем, – бросила она на ходу и помчалась в Староконюшенный переулок.

Только выскочив на улицу и пробежав метров двести, Наташа сообразила, что сегодня воскресенье и школа закрыта, так что никто не даст ей адреса Люлькиных. Что же делать? Вспомнив собственное арбатское детство, она решила все-таки дойти до школы, ведь учебный год начнется через несколько дней, большинство детей уже вернулось в Москву, но не сидеть же им дома, тем паче в такую чудесную погоду. Наверняка играют на улицах и в школьном дворе. А среди играющих вполне можно найти тех, кто знает, где живет шестиклассник Люлькин.

Надежды ее оправдались. На школьной спортплощадке пацаны гоняли мяч.

– Привет. – Наташа тронула за рукав мальчика лет двенадцати, сидящего на земле и задумчиво разглядывающего огромный кровоподтек на щиколотке.

– Здрасьте, – буркнул тот, не поднимая головы.

– Слушай, ты случайно Люлькина не знаешь?

Паренек поднял голову и прищурился:

– А вам зачем? Вы из милиции?

– Нет, я из кино. Так знаешь или нет?

– Из кино-о-о? Это клево. А зачем вам Митяй? Вы его в кино снимать будете?

– Может, и буду, если он мне подойдет. Сначала посмотреть на него надо.

– А чего на него смотреть? Вон он, в воротах стоит. Митя-я-яй!!! – заорала раненая жертва футбола. – Вали сюда, дело есть!

Подбежал потный запыхавшийся Люлькин, и уже через пару минут Наташа узнала, что живут они совсем рядом, в Большом Афанасьевском переулке, что родители еще вчера уехали «на участок» что-то копать и что Ирка Маликова совершенно точно пошла к ним, потому что не далее как час тому назад сеструха Надька выперла его из дома, сказав, что к ней придут гости и чтобы он не мешался под ногами, а когда он шел от дома к школе, то как раз Ирку и встретил и даже поговорил с ней.

Квартира, где жили Люлькины, оказалась хоть и отдельной, но находилась в полуподвальном помещении, и Наташа подумала, что до революции это наверняка была дворницкая. Она позвонила, стараясь держать себя в руках и думая только о том, как бы увести отсюда Иру без скандала, чтобы не унижать девочку.

Дверь ей открыл парень лет семнадцати с длинными сальными волосами и прыщавым лицом.

– Тебе чего? – Он выдохнул Наташе в лицо запах нечищеных прокуренных зубов и дешевого вина.

– Ира здесь? – негромко спросила она.

– Какая Ира?

– Ира Маликова.

– Это которая, черненькая или рыжая?

– Черненькая.

– А, Ирка-Копирка… Ну, здесь, а что надо?

– Почему Копирка? – удивилась Наташа.

– Так черненькая же. Как копирка. И в рифму. Позвать, что ли?

– Позови, пожалуйста.

Она твердо решила без необходимости в квартиру не входить и дурацких сцен с извлечением малолетки из дурной компании не устраивать. Лучше все сделать тихо и спокойно, чтобы не вызвать у строптивой Иринки реакции протеста.

Появилась Ира, в Наташиной замшевой куртке бежевого цвета и в ее же брюках. Глаза ее лихорадочно блестели, то ли от вина, то ли от возбуждения, то ли от поднявшейся температуры. Увидев Наташу, она отшатнулась в испуге:

– Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашла?

– Нужно было – и нашла. Ириша, надо домой идти, – как можно миролюбивее произнесла Наташа, борясь с желанием схватить девчонку за руку и потащить за собой.

– Не хочу. Мне здесь нравится, здесь весело. Чего дома сидеть? Тоска одна. Бэлла явилась, теперь воспитывать будет по сто раз в день.

– Зайка, ты нездорова. Ты еще не поправилась настолько, чтобы гулять со своей компанией. У тебя очень плохие швы, разве ты забыла, что доктор говорил? Если ты будешь убегать из дома, не дождавшись, пока все заживет, раны так и не затянутся, а потом появятся некрасивые шрамы. Останешься уродиной на всю жизнь, ни перед одним мужчиной раздеться не сможешь, на пляж в купальнике не выйдешь. Ты этого хочешь? Пойдем, зайка, пойдем. Потерпи немножко, вот поправишься окончательно – и гуляй где захочешь. Иди скажи своим друзьям, что у тебя бабушка заболела, сердечный приступ у нее, и за тобой пришла соседка, надо помочь. Давай. – Наташа легонько подтолкнула девочку туда, откуда доносилась громкая музыка и веселые голоса подвыпившей молодежи.

Ира, как ни странно, поддалась на уговоры. По дороге домой Наташа беспечно щебетала, рассказывая о том, как ездила к детям, и какой смешной Сашка – поставил Алешу караулить ее возле пролома в заборе, и какой трогательный Алешка – собирался заплакать, узнав о смерти дедушки, но не решился делать это в одиночку, без братика. Она боялась спугнуть Иру, потому что понимала: одно неверное слово – и та сорвется и снова убежит в Большой Афанасьевский, в этот тухлый сырой подвал. И что, бежать за ней следом, хватать за руки, кричать? Чудовищно!

Войдя в квартиру, Наташа сразу сказала:

– Давай зайдем ко мне, все равно тебе переодеться нужно.

Она буквально втолкнула Иру в свою комнату и быстро заперла дверь изнутри на ключ.

– Зачем ты взяла мои вещи? – все еще спокойно спросила Наташа. – Тебе что, надеть нечего?

– Так мне же трет, Натулечка, – жалобно проблеяла Ира. – У меня же швы, сама знаешь. А твои вещи на размер больше, мне в них не больно. А ты что, рассердилась, что я твою куртку взяла? Ты же мне всегда разрешала свои вещи надевать, даже сама предлагала.

– Понятно.

Наташа помолчала, собираясь с мыслями.

– Значит, так, Ирина. Если ты не понимаешь человеческих слов и человеческого обращения, мне придется применять к тебе крайние меры. До первого сентября ты будешь сидеть дома, вот в этой комнате, под замком. Выходить будешь только на кухню и в туалет, и только тогда, когда тебе разрешат. Первого сентября пойдешь в школу, и если не дай бог ты позволишь себе хоть один глоток вина, хоть одну затяжку сигаретой, имей в виду – я тебе больше не сестра. Делай со своей жизнью что хочешь, но на мою помощь не рассчитывай.

– А ты мне и так не сестра, – дерзко ответила Ира, сердито сверкнув глазами. – Нечего тут из себя строить.

– Я тебе больше чем сестра. А ты будешь сидеть в этой комнате и думать о том, в какую историю ты попала и почему это произошло. Ты уже забыла, как ты плакала, называла себя дурой и клялась мне, честное слово давала, что будешь вести себя нормально? Забыла, да?