Моя история - Ури Геллер

Андриа встретил нас в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке и отвез к себе домой в Оссининг, местечко в пригороде. Дом был большой, красивый, вокруг было много зелени и деревьев. Я до сих пор все еще сомневался в необходимости лабораторных изучений, так как был не в состоянии преодолеть свой страх.

Вспоминая сейчас об этом, я понимаю, что у меня просто не было достаточно уверенности в себе, в том, что мне удастся регулярно и одинаково успешно повторять некоторые эксперименты по многу раз, тем более в незнакомом окружении или, что еще значительно хуже, в присутствии зла, открытого, не прячущегося. Я к этому времени уже начал понимать, что присутствие скептиков даже подстегивает меня, но зато совершенно обезоруживает и обессиливает окружающее недоброжелательство и зло.

В течение последних нескольких месяцев было уже несколько десятков совершенно необъяснимых случаев. Я все больше убеждался в том, что они происходили под контролем каких-то компьютерных разумов. В общем-то другой возможности я и не допускал. Меня только удивляло, почему так капризно иногда действуют эти силы. Почему они заставляют вещи исчезать и появляться без какого-либо намека на то, что это означает? Почему эти силы как бы играли с нами? Происшествия эти были какими-то непонятными символами, которые мы в обычной жизни пропускаем, не видим. Но зачем они тогда проявляются у нас — на нашем низком уровне сознания? Почему подавляющее большинство таких проявлений происходили именно среди определенных людей, а не с другими? Вопросы, вопросы…

Даже несмотря на все переживания и волнения, связанные с пребыванием в Америке, эти проблемы не выходили у меня их головы. Я чувствовал, что эти силы мной манипулируют и я не имею над ними никакого контроля.

Мое первое путешествие в Америку в августе 1972 года было коротким. Я встретился с капитаном Эдгаром Митчеллом, очень симпатичным и уверенным в себе человеком. Мне он понравился. Кроме того, я познакомился с профессором Джеральдом Фейнбергом, профессором физического факультета Колумбийского университета, и с доктором Уилбором Франклином из университета Кент Стейт. Я продемонстрировал им несколько неформальных экспериментов: переводил часы вперед, погнул металлическое кольцо, сосредоточивал все свои усилия на железной игле, которая с треском сломалась. Они оба пришли к выводу, что нужно провести очень серьезные научные исследования.

А главное — капитан Митчелл очень хотел познакомить меня с доктором Вернером фон Брауном — знаменитым ученым, специалистом по ракетным двигателям. Мы встретились в стенах Ферчайлд Индастриз, вице-президентом которого он является. Было заметно, что он не очень-то верит в существование сверхъестественных сил, но настроен очень дружелюбно. Мне ужасно хотелось показать ему все, на что я способен, потому что он был таким мягким, интеллигентным и умным человеком. Ну и, конечно, я не хотел подводить капитана Митчелла.

Я попросил доктора фон Брауна снять с руки тяжелое обручальное кольцо и подержать его в ладони. Я начал сосредоточивать усилия на кольце, положив свою руку рядом с его так, чтобы не дотрагиваться ни до его ладони, ни до кольца. Кольцо медленно сгибалось, меняя форму, и из круглого превратилось в овальное. Доктор фон Браун признался, что был настроен скептически и не хотел верить глазам, когда все это произошло. Позже он сказал корреспонденту: «Геллер согнул мое золотое обручальное кольцо, даже не прикасаясь к нему, оно находилось в ладони моей собственной руки. Как он это проделал — я не имею ни малейшего понятия. Я не могу предложить какого-либо научного объяснения этому. Все, что я знаю, — это то, что сперва мое кольцо было круглым, а теперь оно овальное».

А дальше произошло еще более интересное событие. У него был электронный карманный калькулятор, который не работал. Он считал, что сели батарейки, но его секретарша утверждала, что они в порядке. Я предложил попробовать его починить, и он охотно разрешил мне завести калькулятор. Я зажал прибор между ладонями и направил на него все мысленные усилия. Примерно через минуту панель загорелась, но цифры светились неправильно. Я снова взял его, подержал еще минуту, и на этот раз прибор заработал нормально. Эксперимент для доктора фон Брауна был успешно завершен.

Все демонстрации для доктора Фейнберга, доктора фон Брауна и многих других были важны прежде всего для того, чтобы убедить Станфордский институт в том, что программа исследований, запланированная для меня, стоила свеч.

Тем' временем продолжались мистические голосовые послания как будто бы в замедленной записи, появлявшиеся на магнитофоне. Мне не раз приходилось видеть, как кнопка на магнитофоне сама вдруг нажимается, как будто на нее давит какая-то невидимая рука. А перед этим обычно происходило что-то очень необычное, словно привлекая наше внимание и указывая на то, что магнитофон с чистой пленкой вот-вот включится. Например, пепельница взлетала со стола и падала на пол. Она не скатывалась, она просто прыгала. Или вдруг какая-нибудь маленькая ваза в соседней комнате падала со стола. Самое удивительное, что все эти вещи падали мягко и не разбивались. Но даже падая на мягкие поверхности, они издавали какой-то металлический звон, чтобы обратить на них наше внимание.

Я не знаю, как убедить читателей поверить в такие вещи. Они ведь до сих пор со мной происходят. И я просто описываю все, как было. Я понимаю, что все это звучит очень странно и неправдоподобно, но дело в том, что видел эти вещи не только я, но и люди, меня окружающие. Поэтому либо они действительно происходили, либо мы все сумасшедшие. Однако хочу заметить, что среди очевидцев есть очень известные и авторитетные ученые, чьи оценки, мне кажется, заслуживают доверия.

Голоса на пленках — самое сложное, потому что пленка либо таинственно исчезала в самом магнитофоне, либо вдруг вся размагничивалась, оказываясь стертой, когда мы пытались воспроизвести запись. А это означало, что доказательство уничтожено и мы единственные очевидцы фантастических сеансов связи. Голоса часто давали мне различные инструкции. Они, скажем указывали на то, что дискуссии и неформальные демонстрации моих возможностей ученым — это вполне приемлемо. Но ни в коем случае недопустимо их более глубокое научное изучение.

У меня были весьма неоднозначные чувства по поводу этих инструкций. Я хотел делать как неформальные, так и формальные эксперименты в научных лабораториях. Очень трудно было оставаться рациональным и благоразумным, когда все, что вокруг происходило, было нерациональным и необъяснимым с точки зрения обыкновенного разума.