Колыбельная белых пираний - Екатерина Алексеевна Ру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда-нибудь Тони не станет, но произойдет это очень, очень нескоро. И умрет она не в ледяной кровавой ванне, не от собственных неловких рук, а в чистой постели, пропитанной теплым пятнистым светом, – от незаметно скопившегося внутри ее тела биологического времени. Отойдет безболезненно, постепенно – словно слышимая из соседней комнаты радиостанция, которая наливается все более шипящими помехами, до тех пор пока чья-то невидимая рука не выключает приемник мягким окончательным щелчком, погружая квартиру в безмолвие.
А вот совсем рядом, в стенах больницы, спешит на операцию довольно молодой перспективный врач, место которого Вера никогда не занимала. Будет проводить эпицистостомию первой категории сложности. За свои недолгие годы работы он успел помочь уже очень многим пациентам – даже тяжелобольным (хотя, конечно, не колыбельным – этим не поможет никто).
Вот, например, совсем недавно он удалил опухоль лоханки правой почки семидесятидевятилетнему Геннадию Яковлевичу. И хотя на сердце у того после операции все так же гулко и неприкаянно, по крайней мере он будет еще какое-то время жить, смотреть по утрам в светлеющее окно, возможно, ходить в ДК и покупать продукты по желтым ценникам. Машинальная, но все же действительная, непрерванная жизнь будет пульсировать в его теле еще не один год.
Или вот на днях этот же самый врач выполнил цистолитотрипсию сорокаоднолетней Снежане. Удалил шелковые лигатуры, оставшиеся после чужой, неумело выполненной операции. Снежане предстоит жить еще очень-очень долго. И она уже, скорее всего, вернулась к своей долгой жизни. К разносортным голосам телевизора, слитым в монотонное мерное жужжание, похожее на стучащий по подоконнику дождь, если к нему не прислушиваться. Снежана не прислушивается.
А девятнадцатилетний Никита, экстренно прооперированный этим же врачом после разрыва почки, решил поменять свои жизненные планы и не переезжать в Москву. Быть может, в своем неудачном падении с дерева он увидел некий знак. И возможно, оно и к лучшему. Скорее всего, его жизни суждено сложиться именно в родном городе. Как бы то ни было, после успешно проведенной операции его здоровью не грозят никакие неприятные последствия. И очень скоро он сможет вернуться к работе. Правда, мысль о неосуществленном переезде все-таки будет порой назойливо и тоскливо кружиться возле повседневных дел, словно мошкара возле миски с подгнившими ягодами. Но это уже мелочи, слегка саднящие нюансы, на которых, конечно, не стоит заострять внимание.
Перспективный молодой врач, место которого Вера никогда не занимала, не подвержен «предчувствиям». Он не слышит в голове бессмысленных смертельно-убаюкивающих мелодий, а просто делает свое дело – четко, уверенно, добросовестно. До последнего пытается помочь, а когда помочь не получается, принимает чужую смерть как данность. И тут же берется за следующую чужую жизнь, которую, возможно, удастся сохранить на долгое время.
С ним никогда не случается внезапных помрачений. Его разум всегда ясен, всегда сверкает и источает свежесть, словно позолоченный вернувшимся солнцем летний парк после дождя. Мучительные моменты прошлого не настигают его внезапно, посреди рабочего дня, не накатывают тяжелыми волнами. С пациентами он ровен, улыбчив, неизменно спокоен. И больничная белизна в его присутствии напоминает не о предсмертном ослепляющем свете, а скорее о легком, фарфорово-хрупком пейзаже, завернутом в пелену первого снега.
На него всегда можно положиться. С виду он мягкий, с рыхловатым округлым лицом и добрыми водянистыми глазами. Но внутри у него – непоколебимая плотность, надежная при любых обстоятельствах. Словно он когда-то проглотил сейф, наполненный невозмутимой прохладной решимостью и самообладанием.
Его очень ценит Константин Валерьевич, ценят коллеги. Все надеются, что он не уйдет из городской больницы в частную клинику как можно дольше.
Хотя когда-нибудь он, вероятно, переедет работать за границу. Институтский друг уже почти полгода зовет его в Германию.
– Тебя тут с руками оторвут, вот увидишь, – не далее как позавчерашним вечером настаивал друг по скайпу. – Язык выучишь в два счета, да и диплом здесь подтвердить – пара пустяков.
– Да, я глянул уже список документов, все и правда не так сложно, – соглашается он и параллельно отвечает на сообщение назойливой Ангелине Григорьевне с призрачным хроническим циститом, существующим исключительно в ее голове.
– Ты, главное, на курсы языковые запишись.
На курсы он запишется уже в следующем месяце. С видом на будущее – чтобы не терять время. Но пока что он хочет остаться в родном городе, где столько несчастных, погнутых жизнью людей нуждаются в неотложной врачебной помощи.
А вот из того песочно-желтого панельного дома появляются Кирилл и его жена Алина. Тащат за собой объемистые, слегка потертые чемоданы. Проходят по расшатанной плиточной дорожке, мимо пустующих на солнце скамеек, мимо коренастых тополей, струящихся бледно-серыми, словно водой разбавленными, тенями.
– Кирюша, я все-таки взяла твой коричневый свитер, ты уж меня прости, – признается Алина, когда они уже почти выходят из двора. – Ну мало ли, похолодает внезапно.
– Ну и ладно, – пожимает одним плечом Кирилл. – Раз поместился, пусть будет, на всякий случай. Хотя, конечно, вряд ли он пригодится…
– Ну вот сколько раз ты думал, Кирюша, что я зря переживаю, что напрасно заморачиваюсь. А в итоге я каждый раз оказываюсь права.
Таксист уже ждет их. Рассеянно курит в окно машины и время от времени переводит скучающий взгляд с экрана телефона на пятна солнечного света, раскиданные по ровным прямоугольникам панельных домов.
Перед ними две недели отпуска. Нет, не среди дождевых лесов Амазонии, а гораздо ближе – на знакомом, уже облюбованном Черноморском побережье. Алина посчитала, что после тяжелого рабочего года им обоим лучше спокойно позагорать на пляже, «а не мчаться с рюкзаками по каким-нибудь экзотическим опасным местам». Кирилл возражать не стал. И вот уже совсем скоро, меньше чем через сутки, они почувствуют соленый наваристый запах моря,
