Колыбельная белых пираний - Екатерина Алексеевна Ру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алина ждала долго. Проводила бессчетные одинокие вечера в своей сиротливой окраинной однушке на девятом этаже. Топила в себе нерастраченное тепло, вглядываясь сквозь кухонные стекла в наружную стылость. В черную городскую бездну с прожилками огней. Кирилла рядом не было. И далекий безучастный город медленно плыл внизу по кругу, словно в огромном, слегка подсвеченном аквариуме.
После окончания института у Кирилла случилось несколько довольно непродолжительных романов. Все они, конечно же, были вопиющей несправедливостью по отношению к Алининым чувствам. Да и просто невообразимой бессмыслицей, дичайшим недоразумением. Особенно с одной, рыжеволосой костлявой юристкой, к которой они с Кирюшей по глупости обратились за помощью в получении лицензии на курсы. С самого начала было понятно, что Кирилл ей по-настоящему не нужен. И едва на горизонте замаячил более перспективный воздыхатель из судебно-претензионного отдела, как она тут же бросила Кирюшу с легкой совестью. Даже не позвонила ему, чтобы объяснить свой уход: ограничилась отправкой куцего, безжизненно сухого сообщения.
Алине было невыносимо больно – за Кирюшины раздавленные чувства и за свои непринятые, невостребованные. Жгучая прогорклая обида на обстоятельства медленно разъедала ее, проникала в волокна плоти, пропитывала насквозь.
Но каждый раз Алине все же удавалось запастись терпением, поскольку в глубине души она всегда знала, что в конце концов жизнь обязательно расставит все по своим местам. Ведь Кирилл не мог не почувствовать в один прекрасный день ее благодатного живительного тепла, не мог не понять очевидности: только это тепло и способно наполнить его жизнь глубинным умиротворением. После каждой своей неудачи (и не только в любви) он неизменно искал утешения рядом с Алиной, среди ее домашнего плотного уюта. Среди целительного будничного покоя, где все проблемы и горести тут же начинали казаться незначительными, мелкими, словно собранными из детского конструктора. И однажды он просто решил остаться в этом уюте навсегда.
Чемоданы погружены в багажник, и такси уносится к вокзалу, пересекая раскаленные улицы, проносясь мимо скверов, пропитанных уже перегоревшими летними красками. До отправления поезда еще больше часа. Но Алина предпочитает приезжать на вокзал заранее, «чтобы не нервничать». Мало ли, где-нибудь скопится пробка или, чего доброго, случится авария.
– Заодно будет время в зале ожидания сделать рассылку ученикам из второй английской группы и заняться оптимизацией сайта, – бодро говорит она, опуская мутное машинное окно.
А Вера уже переводит взгляд в сторону «Нового города».
На соседней с бизнес-центром улице недавно открылось кафе. Совсем не такое, как «Фиалка» или «Семейный очаг», напоминающие своим битым голубоватым кафелем и пластиковыми столами больничный буфет. Нет, над ним тщательно поработали современные дизайнеры. Создали на первом этаже панельного серого здания оригинальное пространство, сверкающее радужным лоском и погруженное в легкую причудливую асимметрию. Непривычный наклон потолка, изломанные линии стен, нарочито бессистемная расстановка мебели и декора, шарообразные светильники, свисающие на разной высоте, – все так и ждет посетителя, который, согласно задумке, должен одним своим присутствием внести в здешнюю атмосферу гармонию. Или, наоборот, еще больше заострить искусно созданный пространственный дисбаланс.
Около входа виднеется Верина мать. Точнее, женщина, которая могла бы стать Вериной матерью, но не стала. Просто Захарова Вероника Тимофеевна, не имеющая к Вере ровно никакого отношения. Моложавая стройная женщина лет пятидесяти пяти (или чуть больше) с аккуратно уложенными волосами оттенка меди. С чуть заметным беспокойством она вглядывается куда-то вдаль, прищуривает безупречно накрашенные илисто-зеленые глаза.
Рядом с ней, засунув руки в карманы брюк и покачиваясь с пятки на носок, стоит Коршунов.
– Здесь, кстати, я слышал, неплохо готовят тартар, надо будет попробовать, – говорит он, кивая в сторону стеклянной изогнутой двери, и улыбается – лучисто и простодушно. Почти как тогда.
– Митенька, ты пробуй, а я уж точно не стану есть сырое мясо, – пожимает плечами Вероника Тимофеевна.
– Ну и зря, мама. Нельзя же брать из года в год один только греческий салат.
– Зато без паразитов и бактерий. И на фигуре никак не отражается.
В этот момент к ним подходит мужчина – бледный, сухопарый, с шелковистой сединой и впалыми, как будто мягкими висками. И донная густота глаз Вероники Тимофеевны слегка рассеивается.
– Я так понимаю, вы уже познакомились? – с напускной небрежностью спрашивает она. – Представлять вас не надо?
– Уже не надо, – моментально отвечает подошедший Митенькин отец. – Мы виделись вчера.
Он кладет руку на плечо Коршунова и чуть заметно улыбается. Его улыбка кажется ломкой и беззащитной – словно просачивается наружу несмело, нерешительно. А глаза слегка увлажняются трепетным, глубоко запрятанным волнением.
– Ну что ж, раз так, тогда, может, зайдем…
И все трое заходят внутрь, окунаются в искусственную кондиционерную свежесть.
Внезапно Вера понимает, что смотрит на них со странным, слегка щемящим чувством. Как будто разглядывает вскрытый этаж здания, в котором когда-то жила и которое теперь сносят. И вот, среди пыльных обломков, среди остатков давней, уже полузабытой жизни она вдруг обнаруживает нечто знакомое, уцелевшее. Старый родной диван или абажур, когда-то успокаивавший ее приглушенным абрикосовым светом. И тут же внутри что-то вздрагивает, переворачивается, начинает горячо пульсировать. Но проходит миг, и все исчезает в серой густой пыли, рассеивается в кромешной темноте небытия. Этого всего уже нет, это все ушло в никуда вместе с тобой, с твоими горячими щемящими чувствами. А вместо этого возникают другая реальность, другое здание и другой, никак не относящийся к тебе интерьер, закрытый плотной стеной от постороннего взгляда.
И эти трое людей живут в реальности, в которой Веры нет. Место Веры занимает Митенька, выигравший по всем параметрам борьбу за существование. За право находиться сейчас в живых, сидеть за столиком прохладного дизайнерского кафе. А Вере остается лишь признать поражение и успокоиться в своем небытийном дремотном уюте, далеком от противостояний, от спешки, от неизбежной, неотвратимой боли.
И Вера успокаивается. В конце концов, это был ее выбор. Она сама только что решила сдаться, уступив Митеньке свою жизнь.
– Готовы сделать заказ? – улыбается миниатюрная официантка с тонкой белокурой косичкой.
Коршунов и его отец все еще рассеянно смотрят в глянцевые страницы меню. А Вероника Тимофеевна с демонстративной обреченностью пожимает плечами:
– Ну что ж, давайте попробуем ваш тартар, куда деваться. Говорят, он у вас вкусный.
– Отличный выбор. Только должна сразу вас предупредить: у нас сейчас очень много заказов, поэтому придется подождать.
– Не страшно, подождем. Мы никуда не торопимся, – отвечает Вероника Тимофеевна. И после паузы
