Оберег - Дмитрий Сорокин

— До свадьбы заживет… — усмехнулся было Руслан, и тут же на мгновение смущенно зарделся, кинув взгляд на Милу. Княжна скромно опустила глазки. Лешак раздвинул губы в усмешке.

— Эх, дела потом, все потом, а сегодня гулять будем! Есть-пить, веселиться! Только красавиц моих надобно как-нито устроить…

— Это мы сейчас сделаем, надоть только войта кликнуть… — сказал Руслан и заорал: — Эй, Вакула! Выходи, дело есть!

Из избы вылез войт, за ним семенил знахарь. Увидел Руслана на ногах, и аж затрясся:

— Никак тебе нельзя ходить, Руслан-богатырь! Я же рек: лежать не менее двух дней! Раны твои обширны, потребно их долго целить-заживлять…

— А, не переживай, отец, на мне все заживает, как на собаке…

— Ага, а с кем я не одну седмицу промучилась в корчме? — с напускной строгостью уперла руки в боки Мила.

— Зато Молчан меня на ноги за день-два ставил…

— Руслан, ваши знахарские проблемы потом решите. — напомнил о своем существовании Лешак. — Надо бы девок пристроить.

— Ах, да… — спохватился Руслан. — Вакула, вот доблестнейший богатырь земли Русской, Лешак, поповский сын. Он ведет на Русь девок из лихого полона. Надо бы на постой их определить.

Вакула, слегка обалдевший от нашествия столь могучих богатырей — Руслана он видел в деле, а о Лешаке вся земля слухами полнилась, — не нашелся, чего сказать, только коротко кивнул и пошел все устраивать.

После полудня справили тризну по погибшим родичам, и, чтобы долго не горевать, тут же закатили пир горой в честь богатырей, княжьей дочки и освобожденных полонянок. Стол ломился от снеди, произносились бесчисленные здравицы. Руслан, сознающий слабость своего тела, на мед-пиво особо не налегал, уделяя больше внимания жареным гусям да поросятам с хреном, но к вечеру от количества съеденного слегка осоловел. Лешак же ел-пил так, будто голодал по меньшей мере седмицу, при этом аппетит его не убывал и не пьянел богатырь совершенно. Девки раскраснелись, словно только что осознали свою свободу делать все, что душе угодно, некоторые смущенно заулыбались, а иные во всю строили глазки местным парням.

Близилась теплая, душистая короткая летняя ночь. Длинный стол уже наполовину опустел — блюд осталось четверть против того, что было сначала, а многие пировавшие расползлись спать по домам. Лешак с Русланом наперебой рассказывали друг другу свои приключения за последние полгода, не забывая где надо приврать для красного словца. Мила слушала обоих с широко раскрытыми глазами: как, оказывается, много всего произошло с ее возлюбленным после их последней встречи! Еще она отметила, что и Руслан, и Лешак привирают как-то по-странному: Руслан явно сочинял описания всяких чудес, происходивших вокруг него, навроде говорящей козы в горах Таврики, или трехголового змея, на котором они с Молчаном улетели с гор от землетряски. Лешак же явно преуменьшал собственные заслуги: «иду я как-то Корсуньским трактом, глядь: трое печенегов купчишку забижают…» и так далее в том же роде. Хотя ясно было, что попович рубился с гораздо большим числом врагов — где это видано, чтобы печенеги по трое нападали? Они обычно меньше, чем десятком на разбой не ходят. И хотя хорош и пригож собою весьма был Лешак, несмотря на возраст (ему было едва ли не в два раза больше лет, чем Руслану), не было для Милы во всем мире человека краше и доблестнее, чем Руслан.

К полуночи собрались было расходиться на отдых, но тут снова произошло непредвиденное: земля заходила ходуном, послышался приближающийся громоподобный конский топот. Остававшиеся за столом переглянулись, Лешак побледнел.

— Ва… Ва-ва… Ва-ва-ку-кулла — дрожащим голосом позвал он. — Спрячь меня скорее, ради всех богов! И вообще, меня тут нету и не было никогда!

Руслан посмотрел на старшего товарища с неподдельным удивлением:

— Лешак, ты чего? Перепил с отвычки, что ли? Сейчас мечи возьмем, встретим ночного гостя честь по чести…

Попович посмотрел на него, как на умалишенного.

— Ты спятил?! Это же Муромец! Узрит, что я не на заставе, сначала морду набьет, потом только разбираться станет…

— Авось не набьет… Да и прятаться тебе уже поздно: вот он, Илья, уже въезжает.

— Тебе-то что…

Сам огромный, на черном, как уголь битюге, Илья Жидовин по прозвищу Муромец влетел в весь. Осадил конем перед столом, огляделся. Хмыкнул, спешился.

— Исполать, люди добрые. — буркнул неприветливо.

— Исполать и тебе, славный богатырь. — первым отозвался войт Вакула. — Добро пожаловать, просим за стол, откушай, чем богаты. Я — Вакула, войт здешний.

— Благодарень. — ответствовал Муромец, садясь за стол рядом с бледным, как смерть, Лешаком, и придвигая к себе блюдо с четвертью теленка. Некоторое время Илья просто молча ел, не обращая ни малейшего внимания на замогильную тишину, повисшую над столом. Умяв достаточное, по его разумению, количество мяса, Илья выхлебал ковш пива, в который не менее половины ведра вошло, и обратился к Лешаку:

— Уж не болен ли ты, Лешак?

— Нет, нет, Илюша, что ты, здоров, аки бык.

— Нда? А чой-то ты бледный такой? И молчишь все время? Даже странно.

— Да… не спал давно, как раз почивать собирался, а тут вдруг и ты приехал.

— А скажи-ка ты мне, Лешак, — задушевно начал Илья, придвигая к себе заботливо наполненный кем-то ковш, — а что это ты тут, в дне пути от Киева, делаешь? Что не на заставе? — привыкший к долгому бессонному пути Илья «днем» величал время от рассвета до рассвета, либо от заката до заката.

Лешак уже вполне пришел в себя. Видя, что старшой, не отличающийся, в общем-то, кротким нравом, сразу морду бить не стал, а выясняет, что да как, он приободрился. Уговорить Муромца он всегда умел, грозный богатырь не поспевал за быстрой мыслью Лешака.

— Так вот, Илья, докладаю: на заставе я был, тебя с Добрыней поджидал, а тако же и ворогов всяких. Когда ни вы, ни вороги ко мне по неясным причинам не явились, пошел я искать подвигов на свою голову да земле нашей на славу. И пришел я тогда в степи печенежские…

— Рехнулся совсем, что ли? Жить надоело?! Один — к печенегам?

— Не перебивай. Я ж не напролом, а тихонько, осторожненько, еду так. Посматриваю, чего полезного свершить бы. Ну, и на восьмой день отыскал я в тех степях…

— Кучу печенегов. — уверенно закончил Муромец. — Одного не пойму, как же это ты жив остался?

Лешак, собиравшийся было рассказать правду, обиделся и принялся врать.

— Нет, не печенегов я там отыскал, Илюша. А нашел я там змия о семи головах, злобного не менее печенежской полутысячи. Долго бился я с ним, почитай, три дня и три ночи прошло к тому моменту, когда последняя голова этого чудища скатилась в сухой овраг. Утомился я сильно! Еще три дня и три ночи отсыпался после такого. А пробудился от того, что трясли меня немилосердно, да слезами горючими поливали. Открываю глаза, смотрю — мать честная! Девки!