Оберег - Дмитрий Сорокин

— … надо попробовать еще раз. — сказал он, закончив ругаться на печенежском языке. Богиня тем временем сама двинулась в их сторону. От лица ее исходило яркое синее сияние, на которое невозможно было смотреть, в ногах откуда-то появилось множество ползучих гадов. — И еще, Молчан. Если у меня опять не получится, тогда попробуй достать ее своей волшбой. Терять нам все равно нечего. — с этими словами Рыбий Сын поднялся и снова заплясал свой смертельный танец. Все повторилось, как и в прошлый раз, только теперь он успел нанести пять ударов: три в живот да еще две руки отсек. До шеи страшной неведомой богини дотянуться ему не позволял ее огромный рост. Потом, издав протяжный крик, он пролетел саженей сто, если не больше, тяжело упал наземь и более признаков жизни не подавал. Молчан смотрел на него, не веря, что этот странный воин, бывший некогда врагом и раскаявшийся, успевший стать его другом, теперь мертв. К действительности его вернул истошный визг полонянок. Молчан обернулся, и увидел, что богиня уже совсем близко, еще миг — и она его просто растопчет. Не осознавая своих действий, побледневший волхв поднял правую руку и особым образом прищелкнул пальцами, как он это делал, творя неугасимый огонь. В тот же миг богиня, у которой уже выросла вторая голова и еще пара дюжин рук, превратилась в гигантский факел. Чудовище закричало, крик этот был столь громок, что вбивал в землю. Молчан не устоял на ногах и упал. Богиня сгорела быстро, и вскоре от нее не осталось ни следа — только маленький костерок, пляшущий в степи.

— Вари свои травы. — прохрипел Рыбий Сын, когда волхв, к полной своей радости, его растормошил с помощью рыдающей Фатимы. — От меня живого места не осталось.

Глава 25

Солнце еще только подумывало о пробуждении, когда Руслан покинул весь. Стараясь ступать неслышно, он вошел в избу войта, прокрался в светелку, где на широкой лавке, устланной какими-то тряпками и шкурами, спала Мила. Несколько мгновений богатырь любовался безмятежным, немного еще детским лицом возлюбленной, затем вздохнул, вышел во двор, вывел Шмеля на тракт, вскочил в седло.

— Ну, дружище, поехали геройствовать дальше. — тихо пробормотал он.

Дорога была богатырю в тягость. Зудели раны, страшно хотелось спать, к тому же сердце болело, что снова разлучается с любимой. Но он упрямо ехал на юг, в Таврику. Урона чести допустить невозможно, а как еще назвать нарушение клятвы, данной, к тому же, в присутствии князя? Руслан полудремал в седле, пустив Шмеля рысью.

Заполдень его совсем разморило. Богатырь подумал было поворотить коня вспять, в ту самую весь, там и знахарь старый, травы ведает, да и кто знает, может, и Мила еще там… Но он только сжал зубы до судороги и пуще пришпорил Шмеля.

— Хозяин, мы же договаривались! — обиженно заржал тот. — Мог бы и словами сказать, я ж не дурень последний!

— Извини, запамятовал, неженка.

День прошел без приключений. Почти никто Руслану не встретился — несколько крестьян, работавших близ тракта, да пара купцов с большим обозом тащили разные греческие товары из Корсуни в стольный Киев. Ночевали опять почти на тракте, Руслан был настолько слаб, что заснул сразу и спал как бревно, без сновидений. На рассвете его разбудил Шмель.

— У тебя заводятся дурные привычки. — проворчал Руслан, левой рукой продирая глаза, а правой хватаясь за меч. Вокруг клубился густой туман. — Ты как думаешь, надо мне спать хоть когда-нибудь? — он посмотрел на коня и обомлел: Шмель дрожал, как осиновый лист. — Э, ты чего это трясешься?

— Т-т-там цы-цы-цыг-гане! — выдавил из себя конь.

— Ну и что? — удивился Руслан. — Чем это тебе цыгане не угодили?

— А т-тем, чт-то про них м-меж кон-нями мног-го ст-трашных ис-историй рассказыв-вают. Мол, цыган уведет коня, так больше ег-го н-никто н-не видит. У нас верят: к цыгану попал — считай, сгинул.

— Не бойся. Я без коня оставаться не намерен. Ну, где там твои цыгане?

— Н-не слышишь, что ли? С юга приближаются!

И впрямь, приближение табора не услышать мог лишь глухой. С какой стати цыганам приспичило путешествовать по ночам — то одним богам ведомо, но табор уверенно двигался в сторону Руси. Топот множества копыт, скрип кибиток, звон бубенчиков, крики людей — все сливалось в то ли гул, то ли рев.

— Как интересно. — пробормотал Руслан. — Куда это они катят и зачем? Когда печенеги или там половцы какие — тут все ясно: в набег за добычей, ну и так, просто потешиться. А этим что надо? В набег с бабами да детьми вроде как не ходят…

— З-за к-конями… — ужаснулся Шмель, и тут же спросил: — Хозяин, а ты почем з-знаешь, что с бабами? Туман же!

— А я их вижу. — ответил Руслан, выходя из кустов и направляясь к тракту.

— К-куда?! — возопил Шмель.

— Спокойно, коняга. Держись за мной и не пропадешь. И болтай поменьше. Надоел уже хуже горькой редьки.

Поеживаясь от утренней прохлады, что вроде бы взбодрила, но неприятно взбередила раны, Руслан вышел на тракт и встал на пути табора. Шмель на подгибающихся со страху ногах плелся за ним, как привязанный. Из тумана показались едущие впереди верховые цыгане. Завидев препятствие, они остановили коней.

— Что тебе надо? — надменно спросил один из них.

— Сколько хочешь за коня? — тут же спросил второй.

— Служба у меня такая, пограничная. — невесело усмехнулся Руслан. — А что до коня, то он не продается.

— И чего тебе от нас надо? — снова спросил первый.

— Три золотых, а? — предложил второй.

— От вас мне нужна одна мелочь: доподлинно узнать, зачем на Русь идете. По делу, аль от дела? С добром, с худом ли? А конь, повторяю, не для продажи.

— Твое какое собачье дело, куда идем? — бросил первый.

— Пять золотых! — почти крикнул второй.

— Служба у меня такая, — повторил Руслан, начиная прикидывать расстановку сил в возможной схватке. Выводы напрашивались самые что ни на есть неутешительные. — Если с добром, то милости просим. А если лихо какое умыслили, то придется вас назад завернуть. — вопрос с конем он оставил без ответа.

— Здесь пятьдесят мужчин, — ухмыльнулся первый, — а ты всего один. Мы тебя убьем. Если не ищешь смерти, уйди с дороги.

— Коли уже угрожаешь, значит, не с добром пришли. — медленно, с расстановкой проговорил Руслан. — Убить вы меня, может статься, и убьете, спорить не стану, то в руках богов. Но подумай, сколько мужчин у тебя после этого останется? — с этими словами он обнажил меч, и вполголоса бросил назад: — Шмель, если свара начнется, тикай отсюда, и смотри издаля. Пока ты трусишь, помощи от тебя все равно никакой.