Новый Мир ( № 3 2013) - Новый Мир Новый Мир

Чуковский — Шварц. Хороший урок. Даже из самых добрых побуждений не бери в секретари высокоталантливого честолюбивого человека. Ведь тебе придется отдавать приказания-поручения, даже пусть в форме просьбы. А это накапливает ответную неприязнь.

20 февраля , суббота.

Увы, скорое и жесткое наказанье зла в конце произведения скорее отвечает нравственному запросу читателя, зрителя — чем реальности. На деле относительно немногие негодяи получают заслуженную кару, большинство же продолжают свое удовлетворяющее их прозябание в сволочизме и моральном разврате. Добро скорее надорвется и сойдет с жизненной сцены, чем дождется наказания зла. Но есть законы художества — и тут зло не должно оставаться безнаказанным. Только вот не следует перебарщивать: например оспа у героини-злодейки в конце «Опасных связей» — чрезмерность: довольно с нее обструкции со стороны света и проигрыша процесса. А оспа — уже и лишнее. В современном искусстве (если это не добропорядочные голливудские коммерческие боевики) зло часто не наказывается вовсе (особенно в триллерах деградирующей культурной немчуры) или у наших чернушников. Это — культурное зло в чистом виде.

При советской власти житель Апрелевки, истопник, сторож — я не сомневался в нужности, безусловной востребованности своего дела, своей поэзии, которым мешает только намордник существующего режима. Режима нет больше, но нет — не то что уверенности, но почти и надежды на… востребованность. «И я один на всех путях». Оказывается, трудно писать стихи не только без «дуновения» свыше, но и без, пусть гипотетического, запроса извне .

Сегодня впервые со времен эмиграции остался в Париже на целую неделю один. (Наташа с детьми уехала кататься на лыжах — жизнь не вполне по средствам, но это, видимо, поколенческое.)

1030 утра . Поеду сегодня в YМСА купить «Великий Пост» Ал. Шмемана. Я люблю этот магазин, где сравнительно умеренный выбор книг и не пахнет бизнесом и их «потреблением». Тут есть аура: сюда заходили Ремизов, Бунин, отец С. Булгаков… И пока жив, пусть и начавший чуть «рассеиваться» Никита Струве, — тут теплится культурное благородство.

2330 . По ТВ «киновед» Вит. Вульф рассказывает о когда-то знаменитой нашей красавице-актрисе Алле Ларионовой (я вспомнил, как смотрел с бабушкой — лет в 6 — «Анну на шее»): «Слава ее была такова, что из самых отдаленных уголков СССР ей писали, не зная адреса: Москва. Мавзолей Ленина. Алле Ларионовой».

21 февраля .

Лена Тахо-Годи прислала фотку: ректор МГУ Садовничий вручает ей какой-то важный диплом. Я ответил стишком:

В чёрном платье похожа на воронёнка,

праправнука тех, что живут у Тауэра,

стоишь, сестрёнка,

а окрест культурная аура.

И, скрывая свой чин чиновничий,

на тебя любуется г-н Садовничий,

словно старая нянька на проказливого ребёнка.

Я ж в помятых латах и с медным тазиком

вдалеке скачу маргинальным классиком.

24 февраля , среда.

Я не умею (и не хочу) ладить со средой . Наоборот: я — когда невольный,  а когда и сознательный — раздражитель среды . Особенно литературной среды.

«У Юры так много врагов» (Н. Солженицына). Как бы сочувственно, но с оттенком сам виноват .

Вчера с владыкой Ярославским Кириллом на Сент-Женевьев; молебен в тамошней дивной церкви. Разговор с энергичным журналистом (с ТВ) Антоном Голицыным, ликвидация гласности, все худо. Любой чиновник (из администрации) может одернуть, уволить, убрать, ежедневное чувство несвободы, зависимости, что для журналиста, особенно молодого, совсем беда. Я никогда не был сторонником «свободы слова», но сторонником всесторонней гласности был и остаюсь. Мэр Ярославля в прошлом году сбил человека. Всей прессе дали указание хаять жертву, и вся пресса улюлюкала над покойником. А на мэра даже дело не завели.

Провинциальных журналистов гнобят, оказывается, еще и вот почему. Прежде (в 90-е годы) губернаторы были ставленниками конкурирующих финансовых сил и группировок. Ну и, конечно, собственные карьерные, а отчасти даже и идейные амбиции — этими силами подпитываемые. Существовала, таким образом, конкуренция , политической ее трудно назвать, но отчасти все же и политическая. Теперь губернаторы — ставленники Кремля. Это авторитарный выбор Президента, как правило, основанный на личных симпатиях, а чаще — докладных и досье, составленных референтами и т. п. Но на основании чего они составляются? В частности и на том, что сообщает местная пресса. Вот почему никакого негатива в Москву из губернии не должно утекать, вот почему так зажимают местные чиновники журналистов.

Был когда-то — во времена Пушкина — у поэзии верхний пласт, создававший иллюзию доступности. Т. е. приходил в медвежий угол журнал, там читали его папаша, мамаша, дочь — и все «понимали» Пушкина. Ну, конечно, не так как, к примеру, Ахматова или сегодня я, но — понимали. Это, очевидно, и есть народность . Так было еще с Блоком… Да и с «шестидесятниками» так было. Но в наши дни это уже ушло, видимо, невозвратно.

Ждал владыку в холле отеля «Наполеон». Он спустился, скосил глаза — а у меня в руках книжечка Еврипида. «Разумное, доброе, вечное» — «пояснил» я. «Вечное — да. А вот доброе и разумное? Не знаю, не знаю». До отъезда оставался час с небольшим. Быстро дошагали на рю Дарю. Причастников было всего-то человек пять. Успели подойти и к кресту. Откуда батюшка? — поинтересовался о. Евгений. «Из Ярославля». Конечно, и в голову ему не пришло, что крест у него целует архиепископ.

25 февраля .

Ретроспектива Мунка в Пинакотеке. Хороший художник… Ранние трогательные картинки. Но уже с 80-х гг. — своя округло-эллипсоидная линия, своя экспрессия. Художник несравненно слабее, скажем, Серова, но вот что значит «в нужном месте и в нужный час»: создал несколько эмблематичных, а потом «раскрученных» вещей: и его знает мир, а Серова — полтора человека.

(Хотя не уважаю Серова: портрет Государя и тут же — для реабилитации в глазах общества — «Солдатушки». Впрочем, они все тогда такие были.)

Между тем, как и наши авангардисты, под давлением социальных обстоятельств Мунк в 30-е годы делается благонамереннее, реалистичнее. Но как далеко-далеко ему, скажем, до Фалька (в его портретах). Прямо скажем, много российских живописцев сильнее Мунка, но, увы, остались они на периферии (те, кто не уехал на Запад). Исключение — Малевич. Но его гомерическая легендарная слава — для меня в чем-то секрет.

6 марта , суббота.

В Савойе, в Альпах (Val-Thorens, 2300 м).

Вчера поздно вечером на шоссе нахохленный, заурядный, прозябший, видимо, паренек ловит машину (а наш автобус неподалеку). Только подумал, что, конечно, никто его не возьмет, как белый лимузин затормозил и тотчас его увез. У нас в России вряд ли бы ему помогли (во всяком случае уж не владельцы такой кареты).

Неделя в Вал-Торансе — высокогорной лыжной базе — курорте. В чаше снежных скал и хребтов, фосфоресцирующих при полном раскаленном диске луны, а днем — склоны и окрестности складчаты от снежных заносов.

Вчера с Наташей на перевале — сначала в непроницаемой влаге облака; потом все в одночасье открылось до горизонта: зубцы, пики, вершины, седловины, хребты — под пятном матового солнца. Заваленная чуть не по крышу снегом изба высокогорного ресторана — шалмана, где, продрогшие, напились горячего глинтвейна (а я и местного жэнэпи ).

Впервые в жизни пожил на такой высоте среди лыжников — обывателей (кроме французов — много голландцев, немцев, да и нашего брата — россиянина).

На перевалах всегда почему-то думаешь — сравниваешь: что «лучше» — вот эти перед тобой снежные шапки, и пики, и сахарные волны до горизонта; или — океан, море, шторма, приливы. Я всегда — в пользу второго: горы как ни прекрасны — статичны, бесшумны, а там — прибой, накаты, движение… Но объединяет их — темное, загадочное фосфоресцирование в лунную ночь.