Тысяча И Одна Ночь. Книга 4 - без автора

И сказала Шахразаде сестра её Дуньязада: "Как сладостен твой рассказ, и прекрасен, и приятен, и нежен!"

И Шахразада ответила: "Куда этому до того, что я расскажу вам в следующую ночь, если буду жить и царь пощадит меня!.."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот восьмидесяти, Шахразада сказала: "Куда этому до того, что расскажу вам теперь, если царь пощадит меня".

"Закончи свой рассказ", - молвил царь. И Шахразада сказала: "С любовью и удовольствием.

Дошло до меня, о счастливый царь, что Исхак Мосульский говорил: "И затем девушка приказала принести кушанья. И их принесли, и она стала брать их и ставить передо мной (а в комнате были разные цветы и диковинные плоды, которые бывают только у царей). А потом она велела подать вино, и выпила кубок, и подала кубок мне, и сказала: "Теперь время для беседы и рассказов".

И я пустился с нею беседовать и говорил: "Дошло до меня, что было то-то и то-то, и говорил некий человек тото..." - и рассказал ей множество хороших рассказов. И женщина развеселилась от этого и сказала: "Поистине, я дивлюсь, как это человек из купцов помнит такие рассказы. Это ведь из бесед с царями". - "У меня был сосед, который беседовал с царями и был их сотрапезником, - отвечал я, - и когда он бывал не занят, я заходил к нему в дом, и он нередко мне рассказывал то, что ты слышала". - "Клянусь жизнью, ты хорошо запомнил!" - воскликнула девушка. И затем мы стали беседовать, и всякий раз, как я замолкал, начинала она, пока мы не провели так большую часть ночи, и пары алоэ благоухали.

И я был в таком состоянии, что если бы аль-Мамун мог его себе представить, он бы, наверное, взлетел, стремясь к нему. "Поистине, ты из самых тонких и остроумных людей, так как обладаешь редким вежеством, - сказала девушка. - Но теперь остаётся только одна вещь". - "Что же это?"

спросил я. И она молвила: "Бустби ты умел петь стихи под лютню!" - "Я предавался этому занятию в прошлом, но, не добившись удачи, отвернулся от него, хотя в моем сердце был жар, и мне бы хотелось получше исполнить что-нибудь в этой комнате, чтобы эта ночь стала совершённой", - ответил я. И девушка сказала: "Ты как будто намекнул, чтобы принесли лютню?" - "Тебе решать, ты милостива, и это будет от тебя добром", - молвил я.

И девушка велела принести лютню, и спела таким голосом, равного которому по красоте я не слыхивал, с хорошим уменьем, отличным искусством в игре и превосходным совершенством. "Знаешь ли ты, чья это песня, и Знаешь ли ты, чьи стихи?" - спросила девушка. "Нет", - отвечал я. И она сказала: "Стихи такого-то, а напев - Исхака". - "А разве Исхак - я выкуп за тебя! - так искусен?" - спросил я. "Ах, ах! - воскликнула девушка. - Исхак выделяется в этом деле!" - "Слава Аллаху, который даровал этому человеку то, чего не даровал никому!" - молвил я. И девушка сказала: "А что бы было, если бы ты услышал эту песню от него!"

И мы продолжали проводить так время, а когда показалась заря, подошла к девушке старуха - будто бы из её нянек - и сказала: "Время пришло!" И при этих словах девушка поднялась и молвила: "Скрывай то, что с нами было, так как собрания охраняются скромностью..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала двести восемьдесят первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: "Скрывай то, что с вами было, так как собрания охраняются скромностью!" И я воскликнул:

"Пусть буду я за тебя выкупом!" - "Мне не нужно наставлений!"

И потом я простился с девушкой, и она послала невольницу, которая шла передо мной до ворот дома и открыла мне, и я вышел и направился домой. И я сотворил утреннюю молитву и поспал, и ко мне пришёл посланный от аль-Мамуна, и я пошёл к нему и оставался весь день у него. Когда же пришло время вечера, я стад думать о том, что было со мной накануне - а это дело, от которого удержится только глупый, - и вышел, и пришёл к корзине, и сел в неё, и меня подняли в то место, где я был накануне. "Ты стал прилежен", - сказала девушка. И я воскликнул: "Я думаю, что был лишь небрежен!"

И затем мы принялись разговаривать, как делали в прошлую ночь, и беседовали и говорили стихи и рассказывали диковинные истории - она мне, а я ей - до самой зари. А потом я ушёл домой и совершил утреннюю молитву и поспал, и ко мне пришёл посланный от аль-Мамуна, и я отправился к нему и оставался весь день у него. И когда наступило время вечера, повелитель правоверных сказал мне: "Заклинаю тебя, посиди, пока я схожу по делу и приду". И когда халиф ушёл и скрылся, беспокойство поднялось во мне, и я вспомнил о том, что со мною было, и ничтожным показалось мне то, что достанется мне от повелителя правоверных. И я вскочил, чтобы уйти, и вышел бегом, и пришёл к корзине, и сел в неё, и её подняли со мною в комнату, и девушка сказала мне: "Может быть, ты наш друг?" И я воскликнул: "Да, клянусь Аллахом!" - "Ты сделал наш дом постоянным местопребыванием?" - спросила она. И я ответил: "Пусть буду я за тебя выкупом! Право на гостеприимство длится три дня, а если я вернусь после этого, моя кровь будет вам дозволена".

И потом мы сидели, как и прежде, а когда время приблизилось, я понял, что аль-Мамун непременно меня спросит и удовлетворится, только узнав всю мою историю. И я сказал девушке: "Я вижу ты из тех, кому нравится пение, а у меня есть двоюродный брат, который красивее меня лицом, почётнее саном и более образован, и он лучше всех созданий Аллаха великого знает Исхака". - "Разве ты блюдолиз?" - спросила девушка. И я молвил: "Ты властна решать в этом деле". А она оказала: "Если твой двоюродный брат таков, как ты его описываешь, знакомство с ним не будет нам неприятно".

А потом пришло время, и я поднялся и ушёл и направился домой, но я не дошёл ещё до дому, как посланные аль-Мамуна ринулись на меня и грубо меня подняли..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала двести восемьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Исхак Мосульский говорил: "Но я не дошёл ещё до дому, как посланные аль-Мамуна ринулись на меня, грубо подняли и повели к нему. И я увидел, что он сидит на скамеечке, разгневанный на меня. "О Исхак, ты выходишь из повиновения?" - молвил он. И я сказал: "Нет, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!" И он спросил: "Какова же твоя история? Расскажи мне правду". - "Хорошо, но только наедине", - отвечал я. И аль-Мамун кивнул тем, кто стоял перед ним, и они отошли в сторону, и тогда я рассказал ему всю историю и сказал: "Я обещал ей, что ты придёшь". И аль-Мамун отвечал; "Ты хорошо сделал".

А потом мы провели в наслаждениях весь день, и сердце аль-Мамуна привязалось к той девушке. И нам не верилось, что пришло время, и мы отправились, и я наставлял аль-Мамуна и говорил ему: "Воздерживайся называть меня перед ней по имени - в её присутствии я твой провожатый".

И мы условились об этом и шли, пока не достигли того места, где была корзина, и нашли там две корзины, и сели в них, и их подняли с нами в уже знакомое место. И девушка подошла и приветствовала нас, и, увидав её, альМамун впал в замешательство из-за её красоты и прелести. И девушка принялась рассказывать ему предания и говорить стихи, а затем принесла вино, и мы стали пить, и девушка была приветлива с аль-Мамуном и радовалась ему, и он тоже был с нею приветлив и радовался ей.

Девушка взяла лютню и пропела песню, а потом спросила меня: "И твой двоюродный брат тоже из купцов?" - указав на аль-Мамуна. "Да", - ответил я, и она сказала: "Поистине, вы близки друг к другу по сходству!" И я отвечал ей: "Да!"

А когда аль-Мамун выпил три ритля, в него вошли радость и восторг, и он воскликнул и сказал: "О Исхак!" И я ответил ему: "Я здесь, о повелитель правоверных!" - "Спой эту песню!" - сказал аль-Мамун.

И когда девушка узнала, что это халиф, она направилась в одну из комнат и вошла туда. А когда я кончил петь, халиф сказал мне: "Посмотри, кто хозяин этого дома". И какая-то старуха поспешила ответить и молвила: "Он принадлежит аль-Хасану ибн Сахлю". - "Ко мне его!" - воскликнул халиф, и старуха на минуту скрылась, и вдруг явился аль-Хасан. И аль-Мамун спросил его: "Есть у тебя дочь?" - "Да, её зовут Хадиджа", - отвечал аль-Хасан. "Она замужем?" - спросил аль-Мамун, и аль-Хасан ответил: "Нет, клянусь Аллахом!" И аль-Мамун сказал: "Тогда я сватаю её у тебя".

"Она твоя невольница, и власть над нею принадлежит тебе, о повелитель правоверных", - ответил аль-Хасан. И халиф молвил: "Я женюсь на ней за приданое в тридцать тысяч динаров наличными деньгами, которые отнесут к тебе сегодня под утро, И, когда ты получишь деньги, доставь нам твою дочь к вечеру". И ибн Сахль отвечал: "Слушаю и повинуюсь!"

И потом мы вышли, и халиф сказал мне: "О Исхак, не рассказывай никому эту историю!" И я скрывал её, пока аль-Мамун не умер. И ни над кем не соединилось столько, сколько соединилось надо мной в эти четыре дня, - я сидел с аль-Мамуном днём и сидел с Хадиджей ночью, и, клянусь Аллахом, я не видел среди мужей человека, подобного аль-Мамуну, и не знавал среди женщин девушки, подобной Хадидже, - нет, даже близкой к Хадидже по сообразительности, разуму и речам, а Аллах знает лучше!"