Вторая жизнь Мириэль Уэст - Аманда Скенандор

и молча разделась за ширмой. Больничный халат был подшит так, что оказался чуть выше колен. Несомненно, в этом была какая-то медицинская необходимость, но Мириэль не удержалась от улыбки. Была необходимость или нет, однако сестру Верену это точно не радовало.

Выйдя из-за ширмы, она обнаружила, что крышку уже подняли, обнажив дно. Ее улыбка исчезла. Теперь это приспособление напоминало не гроб, а широко разинутый рот. Док Джек похлопал по матрасу.

– Забирайтесь наверх, и мы начнем.

Мириэль колебалась, большая часть ее хотела ускользнуть обратно за ширму. Это ради дочерей, напомнила она себе, глубоко вдохнула и подошла к аппарату. Матрас оказался немногим мягче жесткой циновки. Она вскарабкалась наверх и вытянула ноги. Затем легла на спину, чуть подвинулась, пока ее голова не оказалась на подушке в дальнем конце устройства.

Док Джек опустил крышку, защелкнув ее по бокам с громким звуком. Снаружи оставалась только ее голова, торчащая через маленькое отверстие, которое еще больше уменьшилось, когда сестра Лоретта обернула полотенце вокруг ее шеи, чтобы предотвратить доступ воздуха извне.

У нее не было клаустрофобии, она не обманула сестру Верену и сейчас сама себе напомнила об этом. Но когда машина ожила, сердце Мириэль попыталось вырваться из грудной клетки. Теплый воздух покалывал ее обнаженную кожу.

– Все в порядке, дорогуша, – сказала сестра Лоретта, поглаживая виски Мириэль своими мягкими пальцами. – Просто дыши спокойно и медленно.

Сестра Лоретта была не самой опытной из медсестер. Мириэль казалось, что та не видит дальше своего носа даже в очках с толстыми стеклами. Она ходила шаркающей походкой и постоянно дремала на работе. Но из всех работников, с которыми Мириэль пришлось иметь дело, сестра Лоретта была самой доброй, и Мириэль была рада ее присутствию.

Постепенно влажный воздух, циркулирующий в аппарате, становился все горячее. Пот стекал по щекам Мириэль. Сестра Лоретта включила вентилятор, установленный в изголовье. Прохладный ветерок, овевавший лицо, был приятной, но мимолетной передышкой от нарастающей внутри жары.

– Насколько высокой должна быть температура? – поинтересовалась она.

– Около ста пятидесяти градусов[69].

– Мы уже близко? – Воздух внутри казался более горячим, чем за все это лето. А лето в Луизиане куда жарче, чем в Лос-Анджелесе.

– О нет, не совсем, – сказала сестра Лоретта, вставая на цыпочки и вытягивая шею, чтобы прочитать показания датчика на верхней части аппарата. – Осталось еще около сорока градусов.

Мириэль закрыла глаза и попыталась дышать медленно, как советовала сестра Лоретта. Загудел вентилятор. Устройство зажужжало. Температура еще повысилась.

Каждые несколько минут сестра Лоретта вытирала лоб Мириэль салфеткой, смоченной в ледяной воде. Она поднесла к ее губам соломинку, и Мириэль проглотила соленую, тепловатую жидкость, предназначенную для предотвращения обезвоживания.

Через несколько часов сестра Лоретта снова измерила температуру.

– Сто пять градусов. Как раз то, к чему мы стремились. – Она пощупала шею Мириэль, чтобы сосчитать ее пульс. – Немного учащен, но этого следовало ожидать.

– Вы измерите еще раз в конце? – уточнила Мириэль хриплым и низким голосом.

– Раз в час, если только тебе не станет плохо.

Значит, прошел только один час! Мириэль почувствовала приступ паники. Уже было жарче и дольше, чем она могла вынести. Матрас под ней казался твердым, как камень. Капли конденсата стекали с внутренней поверхности крышки аппарата, обжигая ее кожу.

Она заставила себя думать об Эви и Хелен. Они вместе целый день на пляже. Эви гонялась за чайками и собирала ракушки. Хелен, пошатываясь, стояла на песке, держа Мириэль за руку. Чарли развалился под зонтиком и, улыбаясь, махал им рукой. Они держались подальше от воды, наслаждаясь только шумом волн и случайными прикосновениями морской пены у самой кромки прибоя. Когда пришло время обеда, она расстелила одеяло под тенью зонтика, и они принялись за бутерброды и печенье.

Феликс тоже был там, ел, сидя рядом с ней, его верхняя губа покраснела от фруктового пунша. Мириэль поцеловала его в лоб, и он не скорчил гримасу и не вытер место поцелуя, как недавно вошло у него в привычку. Она повернулась к Хелен и отломила для нее кусочек бутерброда, стараясь, чтобы он был не слишком большим. У девочки уже прорезались передние зубы, и она легко справлялась с едой.

Когда Мириэль обернулась, Феликса уже не было. Она повернула голову в сторону океана как раз в тот момент, когда где-то рядом раздался крик.

– Кто-то тонет!

Мириэль вскочила на ноги и бросилась к воде. Ее ноги увязли в горячем песке. Пока она бежала, прибой откатывался все дальше и дальше. Голова Феликса качнулась, а руки мелькнули над поверхностью воды. Затем накатила волна, и он исчез.

Мириэль, вздрогнув, открыла глаза. Над головой висела лампа с металлическим абажуром. Она захлебнулась рыданием.

– Все в порядке, дорогуша. Осталось всего несколько часов.

* * *

Когда пять часов истекли, Док Джек вернулся и выключил устройство. Мириэль ощущала вялость и тошноту. Она провела ночь в лазарете, хотя ее температура и другие жизненно важные показатели быстро пришли в норму. Когда на следующее утро Док Джек спросил о ее состоянии, Мириэль солгала, заявив, что чувствует себя прекрасно. Физически она была в порядке, хотя все еще немного слаба. Ее разум, однако, оставался затуманенным.

– Тогда мы проведем еще один сеанс на следующей неделе, – сообщил док Джек. – Обязательно отдохните.

Мириэль кивнула. На одну процедуру меньше. Осталось семь.

7 октября 1926 года

Дорогая Мириэль!

Ты ведь уже не злишься из-за той статьи в Picture-Play, не так ли? В твоих письмах об этом ни слова, так что я надеюсь, ты меня простила. Все равно все почти забыли об этом из-за смерти Рудольфа[70].

Работа над новым фильмом, как всегда, изнурительна. Иногда я нахожусь на площадке до полуночи, и меня ждут на следующее утро ровно в шесть. Так что ты должна простить мой запоздалый ответ. Если бы не Сесил и Глория, чья работа просто гениальна, и другие замечательные люди на съемочной площадке, которые трудятся так же усердно, я бы дважды подумал об участии в этом сумасшедшем предприятии.

С Эви и Хелен все в порядке. Не прошло и двух месяцев в школе, а Эви уже лучшая в классе. Ее учительница действительно упоминала о склонности к нервозности. Что-то насчет выдергивания ресниц. Но я уверен, что она слишком остро реагирует из-за твоей предполагаемой болезни, безумия, царящего в семьях, и всего остального. Глория говорит, что такие привычки вполне нормальны для маленьких девочек. Она сама вырвала несколько ресниц в детстве, и посмотри, как она хороша.