Игра престолов. Часть I - Джордж Мартин

Во сне своем он лез, карабкался к вершине древней, лишенной окон башни, пальцы его с трудом находили зацепку между почерневшими кирпичами, ноги пытались найти опору. Всё выше и выше он забирался, уходя сквозь облака в ночное небо, но башня все еще поднималась над ним. Он остановился, чтобы поглядеть вниз, но голова его закружилась, и Бран ощутил, как скользят пальцы. Бран закричал и всеми силами попытался уцепиться за камень. Земля была в тысяче миль внизу, а он не мог летать. Не мог летать! Бран дождался, пока сердце перестало колотиться, и, отдышавшись, вновь полез вверх. Кроме как вверх, другого пути не было. Высоко над ним на фоне огромной бледной луны уже вырисовывались очертания горгулий. Руки его болели и ныли, но Бран не смел передохнуть. Он заставил себя лезть быстрее. Горгульи следили за его подъемом. Глаза их горели красным жарким огнем, словно уголья в жаровне. Возможно, когда-то они были львами, но теперь лики их исказились. Бран слышал, как они перешептываются между собой негромкими, жуткими каменными голосами. «Не слушай, – сказал он себе. – Слушать нельзя, и пока ты не слышишь их, можно не беспокоиться». Но тут горгульи отделились от камня, поползли вниз по стене башни к месту, где повис Бран, и он понял, что о безопасности нечего и думать.

– Я не слышал, – плакал он, а они всё приближались. – Я не слышал, не слышал.

Он проснулся в слезах, затерявшись во тьме, и сразу увидел над собой огромную тень.

– Я не слышал, – прошептал Бран, сотрясаясь от страха, но тень произнесла «Ходор» и зажгла свечу возле его постели. Бран вздохнул с облегчением. Ходор отер пот с его лица влажной теплой тканью, переодел ловкими мягкими руками. Потом, когда настало время, он отнес мальчика в Большой зал, где длинный стол был разложен на козлах возле очага. Место лорда во главе стола пустовало, по правую руку сидел Робб, а Бран напротив него. В тот вечер они ели молочного поросенка, пирог с голубями и репу, прожаренную в масле, на сладкое повар обещал соты с медом. Лето хватал объедки из руки, а Серый Ветер и Лохматик ссорились из-за кости в углу. Псы Винтерфелла теперь не смели приближаться к дворцовому залу. Сперва Бран находил подобную застенчивость странной, но теперь уже начал привыкать к ней.

Йорен был старшим среди черных братьев, поэтому стюард посадил его между Роббом и мэйстером Лювином. От старика пахло кислятиной, похоже, он давно не мылся. Он рвал мясо зубами, разгрызал кости, чтобы высосать мозг. Услыхав имя Джона Сноу, он пожал плечами и буркнул:

– Проклятие сира Аллисера, – и двое из его спутников зашлись смехом, причин которого Бран не понимал, но когда Робб спросил о дяде Бенджене, черные братья зловеще примолкли.

– Что такое? – спросил Бран.

Йорен вытер свои пальцы о жилет.

– Новости скверные, м’лорды, и жестоко платить ими за вашу трапезу и кров, но если человек задает вопрос, он должен получить ответ. Старк исчез.

Другой из черных сказал:

– Старый Медведь отправил его на поиски Уэймара Ройса, но он так и не вернулся, милорд.

– Старк слишком долго отсутствует, – сказал Йорен. – Он наверняка погиб.

– Мой дядя жив, – громко сказал Робб Старк, в его голосе послышался гнев. Он поднялся со скамьи и положил руку на рукоять меча. – Вы слышите меня? Мой дядя жив! – Голос его прозвенел между каменных стен, и Бран неожиданно испугался.

Старый, пропахший кислятиной Йорен, не смущаясь, поглядел на Робба.

– Как вам угодно, м’лорд, – проговорил он, обсасывая кусок мяса.

Самый молодой из черных братьев неуютно поежился на своем месте.

– На Стене нет человека, который знал бы Про́клятый лес лучше Бенджена Старка. Он отыщет дорогу назад.

– Возможно, – отвечал Йорен. – Возможно, отыщет, а может быть, и нет. В этот лес, случалось, уходили весьма сведущие люди, но не возвращались обратно.

Бран вспомнил повесть старой Нэн об Иных и последнем герое, которого гнали сквозь ледяные леса мертвецы и пауки ростом с собаку. На миг он испугался, но наконец вспомнил, чем закончилась история.

– Дети помогут ему, – выпалил он. – Дети Леса!

Теон Грейджой расхохотался, а мэйстер Лювин ответил:

– Бран, Дети Леса мертвы, они исчезли тысячи лет назад. От них остались только лики на деревьях.

– Здесь ваши слова, может, и верны, мэйстер, – сказал Йорен. – Но там, за Стеной, кто может быть в чем-либо уверен? Там человек не всегда может сказать, что́ живет, а что уже умерло…

Той ночью, после того как тарелки были очищены, Робб сам унес Брана в постель. Серый Ветер шел первым, Лето последним. Робб был силен для своих лет, и хотя Бран весил не более чем узел с бельем, но на крутой и темной лестнице Робб успел запыхаться.

Он опустил Брана в постель, укрыл его одеялом и погасил свечу. Какое-то время Робб посидел возле него во тьме. Бран хотел заговорить с ним, но не знал, что сказать.

– Обещаю, мы подыщем для тебя лошадь, – шепнул наконец Робб.

– А они когда-нибудь вернутся? – спросил Бран.

– Да, – ответил Робб с такой надеждой в голосе, что Бран понял: это голос его брата, а не лорда Робба. – Мать скоро вернется домой. Быть может, мы вместе поскачем встречать ее. Разве она не удивится, увидев тебя верхом? – Даже в темной комнате Бран ощущал улыбку брата. – Ну а потом мы сможем съездить на север, поглядеть на Стену. Мы даже не предупредим Джона о нашем приезде, просто нагрянем к нему однажды вдвоем. Вот будет приключение!

– Приключение, – повторил Бран с завистью. Он услышал короткое рыдание брата. В комнате было так темно, что он не мог видеть слез на лице Робба, и потому просто протянул руку. Пальцы их соединились.

Эддард

– Смерть лорда Аррена глубоко опечалила всех нас, милорд, – проговорил великий мэйстер. – Я буду рад поведать вам то, что знаю об этом. Садитесь же. Хотите подкрепиться? Быть может, вам угодно фиников? У меня есть великолепная хурма. Увы, вино теперь возмущает мое пищеварение, но я могу предложить вам чашу подслащенного медом мороженого молока. На такой жаре оно освежает.

Жара действительно угнетала. Нед ощущал, что шелковая рубашка липнет к его груди. Густой влажный воздух покрывал город, словно мокрое шерстяное одеяло. Возле реки царил беспорядок: беднота оставила свои жаркие, лишенные воздуха обиталища и устроилась спать у воды, где только и можно было вздохнуть.

– Это будет весьма любезно с вашей стороны, – отвечал Нед усаживаясь.

Большим и указательным пальцами Пицель приподнял крохотный серебряный колокольчик и негромко позвонил. Стройная молодая служанка торопливо вошла в горницу.

– Мороженого молока для королевского десницы и для меня самого; будь добра, деточка, сделай послаще.

Девушка отправилась за питьем, а великий мэйстер сплел пальцы вместе и опустил ладони на чрево.

– Простонародье утверждает, что последний год лета всегда бывает самым жарким. Это заблуждение, и все же частенько кажется, будто они правы, не так ли? В подобные дни я завидую вам, северянам, привыкшим к летнему снегу. – Тяжелая, усыпанная драгоценными камнями цепь на шее старика мягко звякнула, когда он переменил позу. – Конечно, лето Мэйкара было жарче этого и лишь немного короче. Даже в Цитадели находились дураки, предполагавшие, что пришло наконец Великое лето, которое никогда не закончится, но на седьмой год вышел срок и ему, и после короткой осени на нас обрушилась жуткая долгая зима. И все же, пока стояло лето, жара была кошмарной. Старомест днями исходил по́том и варился в тени; он оживал только ночью, мы гуляли в садах возле реки и спорили о бегах. Я помню запах этих ночей, милорд, – духи и пот; помню дыни, лопавшиеся от спелости, персики и гранаты, ночные тени и лунный свет. Тогда я был молод, все еще ковал свою цепь. Жара не утомляла меня так, как сейчас. – Тяжелые веки прикрывали глаза Пицеля, он казался почти уснувшим. – Извините меня, лорд Эддард. Вы явились сюда не для того, чтобы слушать дурацкие воспоминания о лете, закончившемся еще до рождения вашего отца. Простите старческую болтливость, если сумеете. Ум – словно меч: старый клинок рассыпается ржавчиной. А вот и молоко. – Служанка поставила между ними блюдо, и Пицель улыбнулся ей: – Милая девочка! – Он приподнял чашу, попробовал и кивнул. – Благодарю, можешь идти.

Когда девица ушла, Пицель обратил к Неду свои бледные, выцветшие, слезящиеся глаза.

– Итак, о чем мы говорили? Ах да! Вы спрашивали о лорде Аррене…

– Да. – Нед вежливо пригубил ледяное молоко, оно приятно холодило горло, но на его вкус казалось чересчур сладким.

– Откровенно говоря, десница некоторое время казался непохожим на самого себя, – проговорил Пицель. – Мы много лет заседали вместе в совете, и знаки были вполне очевидны, но я относил их на счет великой тяжести, которую лорд Аррен так долго и верно нес. На его широкие плечи легли все тяготы королевства. Более того, сын его вечно болел, а леди-жена так волновалась за мальчика, что не отпускала его от себя. Уже этого достаточно, чтобы утомить даже крепкого человека, а лорд Джон был не слишком молод. Поэтому я не удивлялся его усталости и грусти. Так мне казалось в то время, но сейчас я менее уверен в прошлом. – Он затряс головой.