Там, за рекою, — Аргентина - Иржи Ганзелка

— Почему?

— Неужели вы думаете, что дирекция почты доверит почтовому служащему на несколько тысяч гуарани марок? Она выдает их фирме, у которой банковская гарантия посолиднее, и уж потом туда обычно ходят с почты покупать марки на день, на два, чтобы было что наклеивать на письма.

К выводам можно прийти, изучив расчетный листок служащего и табличку цен.

— Девочка, которая взвешивала ваши письма, получает пятнадцать гуарани в месяц, почтмейстер — тридцать, возможно сорок…

При этом в Асунсьоне за средний обед вы заплатите шесть гуарани; стоимость одного дня пребывания в обычной гостинице — шестнадцать гуарани с человека.

— Вот видите, — сказал сеньор Гонсалес, — можно ли после этого полагаться на почтового служащего? Ведь на пять писем, отсылаемых авиапочтой, он наклеивает марки, стоимость которых равна его месячной зарплате!

СРЕДИ ПРОКАЖЕННЫХ

— В Сапукае на вокзале нас будут ждать с тремя лошадьми, — заметил Фредерико Риос и взглянул на ручные часы. — Через час будем на месте.

Телеграфные столбы уносились назад, и солнце, проникавшее сквозь наполовину опущенные жалюзи, начертило на лице врача движущуюся лесенку из светлых поперечин. Он был еще молод — не старше тридцати пяти лет.

— А как, собственно, вам пришла в голову мысль посетить именно лагерь прокаженных? Ведь журналисты с большим удовольствием пишут о визитах крупных государственных деятелей или по крайней мере о боях быков, чем о таких малоинтересных вещах, как человеческие страдания.

— Мы не ищем сенсации, доктор. Вы хорошо знаете, что мы везем с собой кинокамеру. А ее объектив видит больше, чем две пары глаз. И, наконец, вы сами сказали, что этот визит небезопасен…

— Ладно, ладно, согласен, хоть и с оговоркой. Меня только удивило, что в управлении Servicio Interamericano вам разрешили осмотр. Вы, очевидно, не знаете, что, кроме двух американцев из США, вы первые журналисты, которые со дня основания лагеря посетят его.

— А парагвайские журналисты?

Доктор Риос немного помолчал. Было видно, что он колеблется с ответом.

— Мы создавали лагерь на голом месте. Вы сами увидите, что даже сегодня, когда положение значительно улучшилось, в лепрозории еще далеко не все так, как это нужно для пациентов. Поэтому администрация принципиально не допускала в лагерь наших журналистов, чтобы они не смогли использовать эти посещения в интересах политики.

Лесенка из световых поперечин на лице врача пришла в движение и минуту спустя снова успокоилась.

— А теперь, доктор, разрешите задать вам вопрос, очень похожий на тот, что недавно задали нам вы. Почему вы избрали для себя столь необычную специализацию? Ведь вы могли бы стать, ну, хотя бы врачом-практиком в какой-нибудь деревне или в Асунсьоне и жить, скажем, в большей безопасности.

Мы в упор смотрели в лицо Риосу. В эту минуту оно было неподвижно, словно высечено из камня. Казалось, что в свои тридцать пять лет Риос уже не способен смеяться.

— Вы знаете, что такое лепра? Предполагают, что в Парагвае около ста двадцати тысяч прокаженных. В соседней Бразилии их свыше полумиллиона. Человечество топчется вокруг лепры более трех тысячелетий, но и по сей день не знает, как решить многие связанные с нею проблемы. Лепра — это второй рак. Дремлет, подстерегает, а затем вспыхивает ни с того ни с сего. Иногда через три месяца, иногда через двадцать лет. Единственное средство против такого коварства — систематическое, многолетнее изучение. Должен же когда-нибудь прийти новый Пастер или Кох, который разрубит гордиев узел проказы…

Риос, вдруг охваченный волнением и заговоривший быстро, встал и резким движением поднял жалюзи, словно жаждал увидеть солнце.

— Все это тысячу раз мелькало в моей голове, когда я изучал медицину сначала в Асунсьоне, а затем в Монтевидео и Рио. Поэтому-то я и выбрал себе специальностью тропическую дерматологию. Семь лет уже я посвятил исключительно изучению лепры и до сих пор не удовлетворен результатами. Знаете, с чем сравнил проказу один из крупнейших ее знатоков? С автомобилем, который съезжает по крутому склону над пропастью. Он непременно кончит плохо, если у него нет тормозов. Но если тормоза хорошие, то он сумеет уменьшить скорость и даже остановиться. А задним ходом можно отъехать от опасной черты, за которой, если хотите, находится тот свет. Для лечения проказы недостаточно изобрести тормоза. Нужна та задняя передача, которая означает возвращение к здоровью, к жизни.

Состав поезда исчез за высокими эвкалиптами, и на маленькой станции снова воцарилась тишина. Педро, босой молодой парагваец, взял из рук доктора Риоса чемоданчик и показал в сторону недалекого забора, к которому были привязаны три лошади.

Сапукай.

На этой станции выходили те, кто затем отправлялся в двенадцатикилометровый путь по ароматным лугам, по шумящему лесу цветущих деревьев. Они скрывались где-то далеко за горами в лагере, откуда так редко возвращаются. Одни приходили сюда добровольно, с верой, что им удастся остановить набирающий скорость автомобиль, других приводили насильно, как существа, которые отчаянно сопротивляются, чувствуя приближение конца и желая еще вкусить последних радостей жизни.

Сапукай. Несколько красивых небольших вилл по правой стороне полотна, кучи железнодорожных шпал, маленький перрон, точно такой же, как сотни других, и стальные рельсы. Кто из пассажиров международного экспресса на линии Асунсьон — Буэнос-Айрес при виде сложенного из камней перрона задумывается над тем, какие люди ходили по нему?..

— Вот почта, доктор, — сказал наш новый проводник Педро, прибежав от двуколки, в которую были сгружены несколько пакетов.

Риос взял связку писем и газет и сунул ее в кожаную сумку за седлом.

— Это почта для пациентов. Увидите, с каким нетерпением они будут брать ее в руки. Пожалуй, мало людей на свете радуются этой исписанной и покрытой типографским шрифтом бумаге больше, чем люди в лагере Санта-Исабель. Это единственная нить, связывающая их с внешним миром, с жизнью.

Деревянный мост загремел под конскими копытами, и деревья стали отступать. Горный хребет, от Ипакарая неотступно тянувшийся за железной дорогой, понемногу опускался к зеленым пастбищам, уходящим к самому горизонту. Одинокое строение вынырнуло из тени деревьев, стайка детей бросила игру, чтобы посмотреть на трех всадников и одного пешего, которому не хватило коня. Животные, привыкшие к этой дороге, шли сами, обходя большие камни.

— В Северной Африке вам нигде не пришлось встретить лагерь прокаженных? — ни с того ни с сего спросил, обернувшись к нам, ехавший впереди доктор Риос.