Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти

как бежит кровь по ее венам и артериям. Я слышу ее дыхание и биение сердца. Когда мы вместе, громкость становится запредельной, и теперь это удары колокола и барабанная дробь. Ее запах окутывает меня плащом. Антибактериальное мыло в качестве базы; парное молоко — это ноты «сердца»; медово-ромашковый шлейф. Примешивается что-то еще, чего я раньше не ощущал. Феромоны. Неповторимый аромат, рожденный ее собственным телом. Он сносит крышу и будит плотское. После той ночи моя девочка изменилась. Хоть и не раскрылась как женщина в полной мере, Бекки поняла, какой мир от нее скрыт.

Сложно ее в чем-то винить. В таком возрасте единственное, что хочется, — это любить и заниматься сексом; познавать свое тело и тело партнера.

Есть еще пара-тройка дней, чтоб насладиться моей любимой девочкой. Ее свежесть и молодость кажутся еще более притягательными, когда стоишь на пороге катастрофы.

Опять отвести ее в клуб? Затанцевать до изнеможения, зацеловать до припухших губ? Весь вечер смешить до слез, проступающих в уголках глаз? Не хочу. Не хочу делить ее ни с кем. Хочу запереться с ней здесь и упиваться близостью.

Включаю «The end» группы «The Doors». Убавляю громкость, чтоб нужно было вслушиваться в слова. Так они глубже проникают под кожу, вводят в транс. Есть в музыке что-то шаманское. То, что приводило меня в экстаз много лет назад. Мне нельзя слушать эту песню. Слишком будоражит меня больного и слабого.

Я выставляю на кофейный столик бутылку текилы, ведерко со льдом, коробочку папиросной бумаги и пакетик с «зельем». По-латыни «Cannabis Indica», в народе — просто «Индика». Почти легальный легкий наркотик, который выписывают психотерапевты, чтоб ты мог расслабиться в конце рабочего дня. Отлично поднимает уровень дофамина. Это такой гормон, которым природа награждает нас за достижения разного калибра. Дофамин — это помощник в выживании, потому что не дает сдохнуть после пережитого шока или травмы. Наш веселый друг. Самое время его позвать.

Бекки выходит из своей комнаты, привлеченная звуками музыки. Вид настороженный.

— Иди сюда.

— Митчелл, что происходит? — спрашивает, глядя то на столик, то на меня. Вероятно, вид у меня уже как у человека с высоким уровнем дофамина.

— Хочу провести с тобой время.

— Что-то задумал?

— Нет, сегодня у нас праздник. Ты же любишь особые дни!

На самом деле праздник — это не дата. Праздник — это человек. В моем случае — она.

— Что мы празднуем?

— Начало новой жизни, — улыбаюсь я.

— Правда?

— Полная, — вру, смотря ей в глаза. Конечно, я знаю, что будет дальше, но сегодня — наш день. — Пойди надень что-нибудь красивое и умойся.

Хочу видеть ее в чем-нибудь пикантном, и чтоб ни следа косметики на идеальном лице.

Возвращается в белой рубашке и черных кружевных трусиках. Рубашка просвечивает, выставляя на обозрение затвердевшие соски. Волосы собраны в неряшливый пучок, и у меня уже руки чешутся выдернуть шпильки и освободить эту теплую светлую волну. Натуральная блондинка. Музейная редкость.

Неожиданный, но удовлетворяющий образ. Мы на одной волне. Она присаживается на краешек кофейного столика, напротив меня. Чувствую, как рубашка на спине липнет к телу. Сухо сглатываю.

Открываю текилу. Плещу немного в одну стопку, а другую наливаю «с горочкой».

Ее брови сдвинуты, взгляд испытывающий.

— Ты сказал, что мне лучше не пить. — У нее такая игра ─ напоминать обо всех моих глупостях и непоследовательностях.

— Я запретил тебе накидываться без моего присмотра. Давай! — Подаю ей выпивку. Игра в русскую рулетку началась.

Она берет стопку. На коротких ногтях чуть облупившийся на кончиках черный лак. Гранжево, неопрятно, но так секси.

— За что мы пьем? — спрашивает, глядя на желтоватую жидкость.

— За тебя, Бекки! — ударяю своей стопкой об её.

В моем гиперактивном состоянии все сложнее удерживаться от признаний в любви. Знаете, весь этот романтический словесный понос, в котором каждое слово — правда. Хочется подобрать миллион прилагательных, которые разъяснили бы, насколько она хороша, и еще больше наречий, чтоб объяснить, как именно я ее люблю.

Кладу руку ей на затылок и нежно целую. По-латыни «Agáve tequilána», а проще говоря, губы со вкусом голубой агавы.

— Митчелл, это все так…

— …необычно? — У меня появилась дурацкая привычка заканчивать ее реплики.

— Да, наверное.

Дрожит от напряжения, но не такой дрожи я хочу.

— Ты напряжена. Сейчас я тебе помогу.

Я беру листочек бумаги и добрую щепотку индики и закручиваю косячок. Поджигаю и делаю пару хороших затяжек, отмечая, что сладковатый запах травки хорошо дополняет аромат Бекки. Протягиваю обильно дымящий косяк ей.

— Что это?

— Лекарство. Бекки, послушай доктора. Он плохого не предложит, — ухмыляюсь я.

— Это не обычная сигарета?

— Волшебная. Давай! Когда ты стала такой осторожной? Только не набирай дым в рот, старайся, чтоб попал в легкие.

Когда-то я учил ее читать и пользоваться столовыми приборами, а теперь, напутствую, как курить.

Бекки берет косячок тонкими пальцами и подносит к пухлым губам. Эротично. Откидываюсь на спинку дивана и наблюдаю.

Она затягивается слишком глубоко и закашливается. Я забираю у нее косячок и вновь наполняю легкие дурманящим дымом.

Бекки прокашливается и застывает, пытаясь понять, что происходит. Наблюдаю за ее зрачками. Первый раз вижу их такими огромными. Синие глаза стали почти демонически черными.

Смачиваю рюмки текилой и протягиваю ей очередную порцию. Берет с готовностью, не спорит. Сейчас по ее телу расплывается теплая легкость, ничего не беспокоит и, вероятно, хочется только одного. Словно подтверждая мои предположения, расстегивает верхние пуговицы своей рубашки.

Хочу довести ее до состояния полного счастья. Я сам в таком нахожусь. Временный эффект, но хоть сейчас сравняемся. Пусть и ненадолго.

— Иди сюда, любимая.

Когда обкурен, всегда выбалтываю, что чувствую. Именно чувствую, а не думаю.

Как просияло ее лицо. Как она загорелась благодаря