Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато первый добежавший до белой могилы с четырьмя башенками по краям получает условленный приз: мягкий вкусный курт или большую чашу слитого из всех торсуков айрана. Это съедается или выпивается под одобрительные клики всех участников. Чем такая церемония отличается от других, устраиваемых взрослыми?..
Больше всего увлекались мы древней забавой — боем баранов. Двое из нас садились каждый на своего барана и, отъехав на сто шагов, устремлялись по команде навстречу друг другу. Чтобы не упасть, крепко держались за густую косматую шерсть. Не доезжая десяти-пятнадцати шагов до противника, скатываемся на землю, а громадные бараны-производители с загнутыми к спинам тяжелыми рогами с треском сшибаются. Остановиться они уже не могут. Зрелище почти сказочное!..
Но бывает, что мы не успеваем соскочить вовремя, и нас постигает та же участь. Удар! Искры летят от бараньих рогов. Но и мы с налета сталкиваемся лбами, да так, что по две недели потом не сходят громадные синие шишки. Рев стоит такой, что овцы бросают пастись и тревожно сбиваются в кучу.
Однако главное наступает после первой сшибки. Ударившись неожиданно для себя о препятствие, разъяренный баран ищет врага и видит пред собой другого. Начинается настоящий бой. Тут уже надо не зевать и как можно скорее отскакивать в сторону. Удар рогов такого барана может оказаться смертельным.
Я уже рассказывал, что в наших краях растут каучуконосы. При цветении они выбрасывают похожие на хлопчатник коконы, которые сплошным белым ковром покрывают поле. Стоит лишь отломить веточку, и из надлома потечет молочно-белый густой и вязкий сок. Он быстро затвердевает, и его можно жевать, как серу. Говорят, что это очищает зубы от налета…
Если не хочешь ждать времени цветения, то нужно подкапывать корешки. В них содержится тот же сок. Правда, нужно затратить немало времени, чтобы выкопать и отделить темно-бурый корень, промыть, очистить от песка. Мы целыми компаниями ходили на сбор этого сока и потом меняли его в специальных лавках на необходимые товары.
Особенно любили время сбора каучуконосов молодые парни и девушки. Они ищут его, разбившись на парочки, соревнуются друг с другом — у кого лучше сера, шутят, веселятся. Самой любимой нашей забавой было скатать из этой серы шарик, раздуть его и с треском разбить о лоб приятеля. По примеру взрослых джигитов, мы проделываем это с подругами-однолетками, но ничего, кроме дикого рева, не получается. А вот взрослые девушки смеются при этом…
Однажды, выгнав своих овец подальше от стойбища, мы увидели большую отару. Пасли ее три взрослых чабана. Мы отогнали своих овец, чтобы они не смешались с чужими, и подошли к пастухам.
Увидев нас, коренастый рыжий чабан сразу же достал из сумы деревянную чашку и, поднимая на ноги отдыхающих овец, принялся поочередно доить их. Второй, в старом истрепанном малахае, разжег огонь, а третий — по всей вероятности старший — вынул из-за пазухи какой-то пестрый камень величиной с кулак и бросил его прямо в огонь.
Мы молча таращили глаза на все это, словно встретились с какими-то волшебниками. Между тем рыжий надоил достаточно молока. Камень к этому времени так накалился, что сделался красно-бурым. Только искры от него летели. Чабан в малахае вынул из-за голенища щипцы, достал ими камень из огня и опустил его в чашу с парным молоком. Молоко сразу зашумело, заволновалось, клубы пара поднялись над чашей. Постепенно оно успокоилось, и чабаны предложили нам попить его. Такого вкусного молока я никогда больше не пил. Он было сладкое и душистое, как свежий мед!
Я узнал потом, как родился обычай кипятить молоко таким странным способом. Хозяин этой отары, богач Тумен, был скуп, как легендарный Шигайбай. Он запрещал нанявшимся к нему чабанам носить с собой железную или медную посуду, чтобы те не кипятили в поле молоко его овец. Но чабаны ведь тоже люди. Вот и нашли они выход из положения…
Между тем, насытившись, чабаны присели отдохнуть под большим кустом чия. Тот, который в малахае, вынул из кармана какой-то предмет, похожий на небольшой отрезок камыша, послюнявил один конец и приложился к нему губами. Полились такие чудесные звуки, что все замерли. Раньше я удивлялся всегда пению соловья: откуда у этой маленькой птички в горлышке такой инструмент? Но тут маленькая камышинка превзошла вдруг самого соловья!
Эта была обыкновенная сыбызга — пастушья свирель. Пальцы музыканта бегали по отверстиям так быстро, что невозможно было уследить за ними. Тонкая нежная мелодия то взмывала ввысь, под самые облака, то тихо опускалась на землю. Мы сидели молча, прижавшись друг к другу, словно боялись вспугнуть ее.
А чабан все играл. С кем, кроме нас, мог поделиться он своими чувствами, горем и радостью, рассказать о долгих и невеселых раздумьях человека, которому выпала доля батрачить в этих безлюдных песках?! Большинство напевов были грустными, хватающими за сердце. Два других чабана тоже слушали его внимательно и сосредоточенно. Мне почему-то хотелось заплакать…
И поныне, как только услышу сыбызгу, сразу вспоминаю этот солнечный день и чабана в старом малахае, вызывающем из простой камышинки неизъяснимой красоты звуки. И встает предо мной образ мудрого несчастливца Асана-Кайгы, который искал для своего народа землю обетованную… А мелодия напоминает мне белую верблюдицу, плачущую над погибшим верблюжонком…
Разве не поет тогда сыбызга душераздирающую песню-гимн моего многострадального народа, поверженного некогда заклятым врагом, навалившимся на него с востока через Джунгарские ворота? Что лучше сыбызги может передать боль и горечь расставания с родной землей?..
С гор Каратау спускается беженцев караван, Верблюжонок сиротливо скитается по чужим тропам. О, как тяжко расставаться с родной землей! Доколе же литься нашим горьким слезам?!Люди плачут в моем краю, как только услышат эту песню.
Долго, до самого вечера, слушали мы игру безвестного чабана. Он пел о том, как лучшие сыновья народа сошлись на последний
