Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эх ты, Кайсаржан, как же тебе не стыдно! Взрослый мужчина, а паршивого козленка не можешь прирезать!..
К слову сказать, «взрослому мужчине» пошел к этому времени всего лишь седьмой годок. Я рвался из ее рук, орал что было сил. Но она принесла меня к юрте и снова сунула в руку нож. При этом она обещала отдать мне все самое вкусное от этого козленка: уши, ножки, хвостик.
Я смирился, но тут выяснилось, что по какому-то другому обычаю животное следует резать, обязательно повернув головой к северо-востоку. А я был левша. Но женщины и тут нашли выход из положения. Тетя вложила мне нож в правую руку, а сверху обхватила своей рукой, да так, что я закричал от боли. В один миг был зарезан бедный козел, а я долго дул на свои пальцы. Женщины лишь усмехались, глядя на меня.
— Эх ты, плакса! — обозвала меня тетя. — И в кого только уродился, что даже козла жалеешь!
Теперь я больше не был нужен, и женщины дали волю своим истинным чувствам. Чтобы не слушать их, я убежал к своим сверстникам, которые играли за аулом.
— А я только что нашего козла зарезал! — закричал я, подбегая, и сделал лихой жест правой рукой сверху вниз.
Друзья окружили меня:
— А рука, не задрожала?
— Почему же ты совсем не обрызгался кровью?
— Козел орал-то небось!
— А кто помогал тебе?
Я посмотрел свысока на них и сплюнул на землю:
— Никто!
Рассчитав, когда должно быть готово мясо, я явился домой без чьего-либо приглашения. Мне досталось одно ухо, почка и две ножки. Такого же угощения удостоился и мой младший братишка, который в то время, когда я мучился с козленком, спокойно спал на кошме. Это меня вначале огорчило, но потом я подумал, что братик моложе меня, и не ему же поручать резать козла. Все это — дело взрослых, крепких духом мужчин, которые не боятся крови…
Я лежу в постели. Мать теребит меня за ногу, но я не встаю. Обычно взрослые требуют, чтобы я не отлучался из дома. Сегодня что-то не то.
— Вставай, лежебока, проспишь все на свете. Твои сверстники давно уже играют на улице!..
В душу ко мне закрадывается сомнение: слишком уж любезны сегодня со мной. Лежу тихо и даже посапываю, чтобы не выдать себя.
— Да пусть спит… Зачем его беспокоить?!
Это голос бабушки. Потом я слышу, как взрослые садятся за чай. Семьи со средним достатком пили в те годы чай не с сахаром, а с куртом, обычным творогом, или с сары-су. Да и вместо заварки употребляли порой корень травы темир-тикена, то есть «железной колючки». Настоящий чай, сахар и все прочее появятся осенью, когда погонят на продажу скот. А до этого еще рановато, и я слышу запах темир-тикена, ощущаю во рту вкус распаренного курта. Но о чем же говорят? По всему видно, что собрался семейный совет.
— Почему опаздывает этот мулла? — спрашивает мать, и в голосе ее чувствуется раздражение. — Видать, набивает себе цену!..
— Больше двух недель прошло с тех пор, как он обещал приехать! — соглашается бабушка.
— Барашки теперь жирные… Вот он и не доедет никак. То в одном месте заночует, то в другом.
Так определяет причину опоздания муллы старший брат, который слывет закоренелым безбожником. По-видимому, он недалек от истины.
— А что, если съездить за ним? — предлагает средний брат.
— К чему мучить единственного коня, — возражает мать. — К тому же не знаешь, в каком ауле сейчас находится мулла!
Бабушка поохала, повздыхала и заговорила глуховатым голосом:
— На этот раз во чтобы то ни стало следует омусульманить обоих… Иначе стыдно будет перед аллахом. Особенно жаль Кайсара: совсем уже взрослый…
Так вот оно что!.. У меня похолодело в груди. «Обоих» — это значит меня с Утепбергеном. С нами должны сделать то, что делают по достижении определенного возраста со всеми мальчиками в семьях мусульманского вероисповедания…
Я был готов отбросить одеяло и бежать куда глаза глядят. Еле сдержался, чтобы тут же не зареветь. Впервые опасность была реальной и близкой. Но далеко ли уйдешь пешком? Белозвездный стригун сейчас в табуне…
А взрослые все договариваются о подарках мулле, решают, какого барашка заколоть к его приезду. Когда они наконец разошлись, я вскочил и заметался по юрте, не зная, что предпринять. У меня были все основания бояться муллы. Не говоря уже о болезненности ритуальной операции, среди мальчиков ходили рассказы о серьезных последствиях обрезания. В прошлом году у одного мальчика началось нагноение после этого, и он провалялся все лето в постели. Кто поручится, что со мной не случится такого!..
— Айда, выходи!..
— Мы ждем тебя, Кайсар!..
— Что залежался?..
Мои друзья шепчут в дырочку, проделанную в кошме. Действительно, уже поздно. Захватив свои вещи и засунув за пояс три-четыре кусочка курта, я выбегаю к ним и тут же забываю о грозящих мне неприятностях. Целый день играем мы в асыки, но вдруг прибегает запыхавшаяся соседская девочка:
— Кайсар… мулла!
Я пошатнулся и понял, что все пропало: время потеряно. И все же надо что-то делать!.. Рядом с нами играет песочком мой братик Утепберген. Ему грозит то же самое. Я хватаю его за ручку и, не оглядываясь на рассыпавшиеся асыки, бегу в пески. Братишка хнычет, оттягивает руку, но я держу ее крепко, как никогда, и лишь шепчу:
— Мулла… мулла!
Утепберген в испуге таращит глаза. Но, очевидно, и он чувствует необычную угрозу.
— Побежим! — кричит он и бросается за мной.
И тут же раздается зычный голос моего старшего
