Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда гусенок немного подрос, он стал сам ходить к пруду, смешно переваливаясь на ходу. К бечевке он привык и не обращал на нее никакого внимания. Крылья у гусей отрастают необыкновенно быстро: два раза подрезали мы их, но к зимним холодам они стали еще более крепкими. Все чаще стал наш гусенок поднимать голову к небесам и, прислушиваясь, тревожно кричать.
— Прирученная птица никуда не денется, — говорили нам старики. — Можете уже отвязать его…
Так мы и сделали. В один прекрасный день я отвязал от ноги гусенка бечевку и подтолкнул его к пруду. Он пошел вразвалку, как обычно, а мы стояли и смотрели ему вслед. Гусенок даже не оглянулся ни разу.
А через два дня он вернулся и, как ни в чем не бывало, прошел к своей кошме у стены. Потом он исчез во второй раз, но тоже пришел. Кто-то из домашних стал утверждать, что в третий раз он не вернется, и при этом начал намекать что-то насчет пользы гусиного бульона. Но тут уж мы с Утепбергеном подняли такой крик, что бульон на этот раз не состоялся.
И вот гусенок исчез надолго, по-видимому, навсегда. Я очень переживал его исчезновение, но старший брат утешил меня:
— Когда будет пролетать стая над нами, твой гусенок обязательно даст о себе знать!..
С тех пор я каждое утро задирал голову к небу, выискивая в нем летящих гусей. А птичьи караваны все чаще и чаще плыли над нашим урочищем к югу. И вот однажды послышался шум тысяч мощных крыльев. Огромная стая диких гусей с гоготом пролетела над нашими юртами и опустилась на воду. Как только они сели, от стаи вдруг отделился большой гусь и, хлопая крыльями, помчался прямо к нашему берегу. И по земле он бежал, тоже помогая себе крыльями. Я так обрадовался его прилету, что заплакал от радости.
И тут я совершил непоправимое. Привязав гуся за ногу, я опять подрезал крылья, да так, что он стал походить на обрубок полена, а не на настоящего гуся. Уж очень мне не хотелось расставаться с ним.
Когда на следующее утро стая снималась с места и послышался трубный сигнал вожака, мой питомец захлопал обрубками крыльев и так жалобно, тоскливо загоготал в ответ, что я горько пожалел о своем поступке. Он бегал, кружился вокруг юрты, а потом прилег на землю и уткнул, голову под крыло. Долго он оставался неподвижным, хоть я отвязал его и предоставил полную свободу…
Однажды мать послала меня пригнать телят, которые паслись в тамарисковых зарослях. Вернувшись домой, я увидел возле юрты комок слипшихся от крови перьев. Подумав, что кто-то из домашних зарезал моего гуся, я заревел во всю глотку. Но все было иначе. Просто на гуся напали коровы, принадлежащие нашему соседу Узакбаю. Они били его рогами, топтали ногами. Степные коровы не любят, когда что-нибудь живое снует под ногами. Старший брат перерезал горло уже растоптанному гусю. Потом у нас варили бульон, но я не пил его…
В эту же осень не стало и старого дромадера…
Так поступают с любой рабочей скотиной у казахов, когда она становится не способной к работе. Еще весной разнуздали нашего старого белого дромадера и пустили пастись. Целое лето никто не садился на него, и к осени его всегда отвислые горбы налились жиром, и выпрямились, и стали походить на два степных кургана. Шерсть его выросла после весенней линьки и теперь лоснилась, словно смазанная жиром.
А зима уже заявила о своих правах. Вторично выпал глубокий снег. Днем и ночью жгли мы костер и тряслись возле него, не показывая носа наружу. Беспрестанно перекладывая с боку на бок кружочки сушеного кизяка, мы растопыривали ноги, чтобы ни одна частица тепла не пропадала даром. От беспрестанного сидения перед огнем голени растрескались в кровь и очень болели. Когда греешь живот — мерзнет спина, повернешься к костру спиной — прямо в лицо задувает ледяной пронизывающий ветер. Мы кашляли, как старики, и боялись высунуть руку из рукава, чтобы вытереть нос. Как о каком-то сказочном дворце, мечтали мы о нашем теплом зимовье…
И все же, когда выпадали теплые деньки, мы оживали. Как-то в такой погожий день я выбрался на берег большого солончакового озера неподалеку от нашего урочища и встретил там нашего дромадера. Горбы у него так были налиты жиром, что казалось, ткни пальцем, и он брызнет струей. Да и под лопатками висел жир, и я в первый раз увидел, как безобразно может разжиреть верблюд. Он настолько отяжелел от сытости, что не мог самостоятельно встать. Лежа на брюхе, верблюд лениво тянулся мордой к ближайшему кусту. Вокруг были кусты много лучше этого, но ему лень было поднимать свое громоздкое тело. Голова его казалась теперь совсем маленькой:
Спустя несколько дней дромадера закололи. Мне тоже было жаль его, но не так, как гусенка. Видимо, потому, что верблюд не понравился мне в последний раз…
Я узнал тогда, что верблюда режут в двух местах: сначала у самой головы, под подбородком, а потом у груди, где начинается шея. До сих пор мне кажется, что верблюжатина напоминает по вкусу и по цвету куриное мясо. Или это от того, что я давно не ел его?
Так или иначе, но если поешь верблюжьего сала с горба, то целый день не захочешь есть. А ведь с каждого горба от хорошего верблюда можно получить по четыре пуда такого сала. Даже поговорка существует: «Режь на зиму верблюда, а нет, так кобылу!» И если встретите в песках разнузданного верблюда или лошадь, пасущуюся вольно, без присмотра, то знайте, что к осени они пойдут под нож.
Я сразу рассказал о снегопадах, о холоде и ветре. Но когда мы переезжаем в осеннее урочище, погода стоит великолепная. Нет времени лучше, чем осень в наших местах: жара уже
