Девушка выбирает судьбу - Утебай Канахин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пройдя несколько шагов, я увидел рядом с дорогой чей-то добела обглоданный скелет и клочья рыжей шерсти. Мне стало страшно, но любопытство взяло верх. Подняв со снега клочок шерсти, я все понял.
— Алыпсок!..
Слезы навернулись у меня на глаза. Я дал себе слово, что вырасту и куплю пятизарядное ружье — такое, какое я видел у проезжавшего охотника на волков. Ни один волк не уйдет тогда от меня живым. Вдруг я вспомнил, как Алыпсок терзал ни в чем не повинного хомячка, и вздохнул. Значит, в этом мире каждому свое?..
В эту зиму не стало даже комнатных мышей, которые шныряли обычно по углам. Быть может, они перешли в другое место, где стоят мешки с пшеницей, мукой, толокном, где вкусно пахнет жареным мясом? Кот теперь сидел неподвижно у самой двери и грустно смотрел на входящих и выходящих.
Однажды от нечего делать я пошел с матерью за водой. Кот поплелся за мной следом, беспрестанно мяукая. Прежде чем набрать воды, мать разбила успевший намерзнуть в проруби лед и выбросила его наверх. Во льду оказались вмерзшими три или четыре крошечных рыбешки. Кот набросился и с неимоверной жадностью проглотил их вместе с кусочками льда.
С этого дня кот сам приходил к проруби и часами ждал, глядя в воду. Там теснились сонмища мелкой рыбы, которой, видимо, не хватало воздуха под толстым слоем льда. Как только какая-нибудь из них приближалась к поверхности, кот молниеносным движением подцеплял ее и мигом проглатывал. Хоть один из нас оказывался сытым. В какие-нибудь пять-шесть дней наш кот поправился до неузнаваемости.
Но чрезмерная жадность и погубила его. Однажды, пользуясь оттепелью, кот пошел на очередную рыбалку. Он уже, очевидно, приготовился начать каждодневную охоту, когда вдруг вся мелкая рыбешка мгновенно исчезла. К лунке подплыла огромная щука. И кот не удержался. Едва хищница высунула из воды свою пасть, как кот мгновенно цапнул ее лапой. Но вместо мягких жабр, кошачья лапа угодила прямо в разверзшуюся щучью пасть…
Пригнав назавтра скот на водопой, мать увидела нашего кота, уже примерзшего к краю проруби. Когда она оторвала его и потянула от проруби, следом потянулась огромная полуживая щука. После этого никто не стал пить воду из этой лунки. Другую прорубили шагах в пятидесяти…
Наступил голод. Мы вытряхнули последние крошки из сумок и мешков. Да и какая польза от истощенного до крайности скота, в мясе которого не было ни жиринки. К этому времени как раз подошел праздник — начало мусульманского поста. Отчима вдруг осенила какая-то мысль: он понес починить к соседу-сапожнику мои изодранные в клочья сапоги.
— Ты умеешь петь жарапазан? — спросил он у меня, вернувшись.
— Умею, — ответил я.
На следующий день он принес мои сапоги. На голову я надел шапку, оставшуюся от старшего брата, натянул штаны из мешковины, от которых остались одни латки…
Вообще, с приходом в дом отчима все развалилось буквально на глазах. Мы и раньше не были богатыми, но все же был некоторый достаток. Теперь же мы превратились в нищих. Как сейчас, помню нашу жалкую посуду: пиалы и чайники, кое-как обтянутые проволокой, деревянные чашки с замазанными тестом трещинами, щербатые обкусанные ложки с остатками краски, чайники-умывальники с продавленными боками…
Причиной такого состояния нашей посуды были чуть ли не каждодневные ссоры между матерью и отчимом, частенько переходящие в безобразные драки. Я вопил и рыдал, видя, как громадный мужчина безжалостно хватает мою мать за волосы, валит на землю и топчет ногами. Кровь текла по лицу матери, но что я мог поделать, семилетний неокрепший ребенок?..
Избив до полусмерти мать, отчим принимался за меня. Один раз я попытался убежать от него, но он догнал и ударом в затылок свалил меня на землю. Сколько раз приходилось мне падать под его кулаками. В рот и нос набивался песок, смешивался с кровью и слезами. Я долгое время не мог ходить из-за сильной боли в позвоночнике. Не раз он хватал меня за ноги и колотил головой о землю, после чего я часами лежал без сознания. Нет изуверства страшнее, чем такое издевательство над беззащитной женщиной и малолетним ребенком!
И поныне, как только вспомню все, волосы встают дыбом. И откуда берется столько зверства и подлости в людях? Тогда у меня была лишь одна мечта: поскорее вырасти, защитить мать и наказать этого человека за все издевательства над нами. После очередного избиения, когда мне стало особенно тяжело, я ушел на Кара-тюбе, нашел могилу отца и горько, безутешно плакал на ней. В эти минуты мой дом казался мне бесконечно страшнее сырой холодной могилы!..
И вот этот человек заставил меня взять под мышку большой полосатый мешок, повесил мне на шею нищенскую суму, и мы вместе стали обходить окрестные аулы.
Редко у кого в те времена не было собак. Отчим Мырык обычно ограждал посохом меня от них и властным тоном приказывал идти вперед. Я очень боялся собак, но отчима еще больше, и поэтому быстро устремлялся к дому. Хорошо еще, что в аулах не принято закрываться от людей. Я с ходу врывался к чужим людям и еще с порога начинал без остановки тараторить:
Жарапазан пою у вашего порога, Пусть родится сын по воле бога!..В зажиточных семьях подавали серебряную монетку, а в байских домах перепадали и бумажные рубли. Люди победнее давали кто чашечку пшена, кто немного проса или пшеницы. Все же никто так не бедствовал в ту зиму, как мы.
— И этот маленький певец — сын кузнеца Игибая?! — удивлялись люди. — Ах ты, бедняжечка!..
Слезы наворачивались у меня на глаза, но как только я встречался со взглядом отчима Мырыка, они мгновенно просыхали. Лишь теперь я понял, почему так неистово рыдала мать, когда аксакалы присудили ей быть замужем за Мырыком.
