Миры Филипа Фармера. Т. 6. В тела свои разбросанные вернитесь. Сказочный пароход - Филип Фармер

— Я явился из мрака материнской утробы — откуда же еще? — на свет Божий на Земле в тысяча шестьсот двадцать пятом году. Слишком скоро я снова сошел во мрак утробы Матери-Природы, веря в воскрешение и, как видите, не разочаровался. Хотя я должен признаться, что эта загробная жизнь не такова, о какой мне говорили мои наставники. Но ведь как они могли знать истину, бедняги, слепцы, поводыри слепцов?

Довольно скоро Коллоп признался Бёртону, что был членом Церкви Второго Шанса.

Бёртон удивленно вздернул брови. Он встречал приверженцев этой новой религии во многих местах на берегах Реки. А Бёртон, сам будучи неверующим, почитал своим долгом изучать со всем тщанием любые верования. Узнай веру человека — и можешь считать, что ты его знаешь хотя бы наполовину. Узнай, кто его жена, — и будешь знать о нем все остальное.

У Церкви имелось несколько несложных догматов, некоторые из которых основывались на фактах, но большая часть — на надежде и желании. В этом она ничем не отличалась от религий, народившихся на Земле. Однако адепты Второго Шанса имели одно преимущество перед последователями любой из земных религий — они без труда могли доказать, что мертвый человек воскресает — и не раз.

— Но почему человечеству был дан Второй Шанс? — спрашивал Коллоп негромким серьезным голосом. — Разве оно это заслужило? Нет. За редким исключением люди глупы, ничтожны, мелки, злонамеренны, узколобы, безмерно эгоистичны, сварливы и отвратительны. От взгляда на них богов — или Бога — должно бы тошнить. Но в этой божественной блевотине должен содержаться сгусток сострадания, да простится мне такое сравнение. Человек, как бы низок он ни был, содержит внутри серебряный стержень божественности. То, что человек создан по образу и подобию Божьему, не пустые слова. В самом худшем из нас есть нечто, за что он достоин спасения, кроха, из которой можно создать нового человека.

Кто бы ни был тот, кто дал нам новую возможность спасти наши души, — он знает правду. Нас поместили на эту планету, в долину этой Реки, под чужие небеса, для того, чтобы мы спаслись. Но сколько у нас времени для этого, не знаю ни я, ни глава Церкви. Может быть, вечность, а может быть, всего сто лет или тысяча. Но мы должны использовать все время, которое нам отпущено, друг мой.

Бёртон возразил:

— Но разве тебя не принесли в жертву на алтаре Одина норвежцы, исповедующие древнюю религию, хотя этот мир — вовсе не Валгалла, обещанная их жрецами? Разве тебе не кажется, что ты понапрасну терял время, умоляя их о пощаде и проповедуя свою веру? Они верят во все тех же древних богов, и теология их изменилась только в том, что они чуть-чуть приспособили ее к здешним условиям — так же как ты цепляешься за свою веру.

— У норвежцев нет объяснения тому, почему они попали в новую жизнь, — ответил Коллоп, — а у меня есть. У меня есть разумное объяснение, и его со временем воспримут норвежцы и станут верить в него так же преданно, как верю я. Меня они убили, но придет другой миссионер, обладающий лучшим даром убеждения, и станет говорить с ними, пока они не уложат его в деревянные объятия своего деревянного идола и не проткнут ему сердце. Если и он не убедит их, убедит следующий миссионер.

На Земле церковь росла на крови мучеников. Здесь это еще справедливее. И если ты убиваешь человека для того, чтобы заткнуть ему рот, он воскресает вновь в другом месте у Реки. И человек, которого убили в сотнях тысяч миль отсюда, приходит, чтобы сменить предыдущего мученика. В конце концов Церковь победит. И тогда люди прекратят эти бесполезные человеконенавистнические войны и вернутся к настоящему делу — единственному настоящему делу, делу обретения спасения.

— То, что ты говоришь о мучениках, имеет смысл лишь для тех, кто достиг просветления, — возразил Бёртон. — Грешник, которого убили, тоже воскресает, чтобы творить зло в другом месте.

— Добро победит, истина всегда одерживает верх, — упрямо проговорил Коллоп.

— Вот уж не знаю, много ли где ты побывал на Земле и долго ли прожил, — буркнул Бёртон, — но, видно, и того и другого тебе не хватило, раз ты так слеп. Мне лучше знать.

Коллоп гнул свое:

— Церковь стоит не только на одной вере. Она располагает многими фактами и вещественными доказательствами, на которых основывает свое учение. Скажи мне, друг мой Абдул, слышал ли ты когда-нибудь о том, чтобы кто-то воскрес мертвым?

— Парадокс! — воскликнул Бёртон. — Как это понимать — «воскрес мертвым»?

— Отмечено три достоверных случая и еще четыре, о которых Церкви известно понаслышке. Речь идет о мужчинах и женщинах, которые были убиты в одних местах у Реки и перенесены в другие. Как ни странно, тела их были восстановлены, но мертвы. Ну, и почему же это произошло?

— Даже представить себе не могу! — воскликнул Бёртон. — Это ты мне скажи. Я слушаю, поскольку ты говоришь вполне авторитетно.

На самом деле он очень даже мог себе это представить, поскольку слышал этот рассказ в других местах. Но ему хотелось установить, сходится ли рассказ Коллопа с рассказами прочих.

Все сошлось, и даже имена «мертвовоскресших». Рассказ утверждал, что опознали их те, кому они были знакомы по Земле. Все эти люди были если не святыми, то праведниками, а один из них на Земле был канонизирован. Предположение же высказывалось такое: они достигли состояния святости, при котором отпадала необходимость проходить через «чистилище» Речной планеты. Их души «ушли»… куда-то, а лишний груз тел остался на земле у Реки.

«Скоро», говорила Церковь, «больше людей достигнет такого состояния». И их тела будут оставаться на планете. Постепенно, через долгое время планета станет необитаемой. Все откажутся от греховности, ненависти и просветятся любовью к людям и Богу. Даже самые неисправимые, совсем потерянные смогут уйти из своей физической оболочки. И чтобы заслужить эту милость, нужно одно: любовь.

Бёртон вздохнул, громко рассмеялся и сказал:

— «Plus да change, plus c’est la meme chose»[52]. Еще одна сказочка, чтобы подарить людям надежду. Старые религии развенчаны — хотя некоторые отказываются даже в этом признаваться, — значит, надо придумать новые.

— Но ведь это имеет смысл, — не унимался Коллоп. — У тебя есть лучшее объяснение тому, зачем мы здесь оказались?

— Может быть. Я тоже умею придумывать сказки.

На самом деле объяснение у Бёртона было. Но он не хотел о нем рассказывать Коллопу. Спрюс поведал кое-что о сущности, истории и целях своей группы — этиков. Многое из того, о чем он говорил, сходилось с богословием Коллопа.