Одсун. Роман без границ - Алексей Николаевич Варламов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, пришел наконец? Сколько тебя ждать? Я закрываюсь уже.
Плотная женщина лет сорока трех или четырех в синей мохеровой шапочке, с гладко зачесанными волосами и блестящими темно-синими глазами насмешливо смотрела на меня из-за низкого прилавка. Она была похожа на нашу преподавательницу фольклора Любовь Андреевну Иванисову, с которой мы летали после второго курса на Мезень, и я подумал, что сейчас продавщица запоет подблюдные песни.
– Это вы? – спросил я хрипло.
– Что я?
– Вытащили меня оттуда?
Она покачала головой:
– Я не рискнула бы с ними связываться.
– Тогда кто?
– Тот, кому ты дороже страха.
Синеглазка повела меня вглубь пространства, которое занимали зимние куртки, дубленки, шубы и полушубки самых разных цветов, с длинным и коротким мехом, влекущим, наэлектризованным. Они висели на высоких шестах и спускались вниз, налезая одна на другую, и глаза разбегались от такого количества меха и кожи. Одна из шуб показалась мне знакомой – белая, пушистая, с пятном крови, которое давно отчистили, отстирали, стерли, но мне все равно почудилось страшное, что я хотел, но не мог забыть.
– Вот смотри, – отвлекла меня продавщица, – эту я тебе не предлагаю и эту тоже. Эта слишком дорогая, а это барахло изотрется за одну зиму. Эта плохо покрашена, а у той негодная мездра.
– Зачем вы их тогда продаете?
Она пожала плечами.
– А эта?
То была чудесная беличья шубка, серебристая с голубым оттенком, искрящаяся, легкая.
– У тебя губа не дура, парень, – усмехнулась торговка. – Хорошая вещь, да не по твоему карману. Иди-ка, малый, сюда.
Женщина раздвинула несколько шуб и вытащила дубленку.
– Вот смотри, сшита из отдельных кусочков и поэтому стоит недорого, но швы совершенно незаметны. Если бы я тебе не сказала, ты бы ничего и не заметил.
Она была и правда чудесной, эта дубленочка. Ноская, теплая, но…
– Я хочу беличью шубку.
– Да зачем она тебе? Непрактичная, холодная, капризная, быстро изнашивается.
Но чем больше она говорила, тем уверенней я стоял на своем.
– От упрямый какой. Сколько у тебя есть?
Это был точно такой же вопрос, какой задавал наперсточник. Но я все равно достал из влажного кармана рубашки купюры, которые на этот раз вылезли удивительно послушно и легко.
– На один рукав хватит, – пересчитала синеглазка. – Ну что ты на меня так смотришь? Знаешь, сколько белок на нее пошло? Поди сыграй в колпачки, авось повезет.
Ветер за стеной ангара завыл еще сильнее, и шубы на вешалках и крючках закачались, как живые. Лисьи, бобровые, песцовые, соболиные, норковые, волчьи, енотовые – сейчас оживут все эти звери и набросятся на меня во главе с той белой, кровавой.
– Бери дубленку, дурачок. Я тебе хорошую скидку сделаю.
Я повернулся и пошел к выходу.
– Эй, ты читал «Муми-тролля»? – крикнула она мне вдогонку.
– Что?
– Про то, как Снусмумрик покупал себе в лавке новые штаны за двадцать марок.
– А Снифф выпил лимонад и потребовал семьдесят пять пенни сдачи?
Синеглазка засмеялась:
– Ладно, бери свою белку и уходи скорей, пока хозяина нету.
Я шел по бывшему летному полю Тушинского аэродрома, ничего не опасаясь. Не то чтобы очень гордый или довольный собой, но все-таки. Покупатель. Мужик. Добытчик. И Сталин с Ворошиловым по-доброму смотрели мне вслед.
Вокруг наперсточника по-прежнему стояла толпа.
– Кручу-верчу, запутать хочу. Ходим-ходим, мимо не проходим.
Девица с ребенком, вцепившись парню в грудь, истошно орала:
– Меня муж домой не пустит, я сейчас милицию позову-у-у-у…
В стороне, присев на корточки, курили краснощекий дедок в железнодорожный форме и нерусский человек.
– Ну всё, поработали и хватит, – сказал дедок, поднимаясь.
У самого выхода на Волоколамское шоссе в густой метели я заметил женщину, продававшую колготки и женские трусы. Видимо, очень недорого, потому что ее со всех сторон обступили тетки, жадно выхватывали, щупали, рассматривали товар и пихали ей деньги. Возможно, кто-то обманывал и уходил, не заплатив, но ей это было неважно – она все равно оставалась в плюсе.
Женщина подняла голову, и я увидел, что продавщицей была моя мама.
Чем сердце успокоится?
В горах начинается летний сезон, открываются гостиницы, приезжают дачники, туристы, отдыхающие, народу в деревне и на лесных тропинках становится больше, и Одиссей нанимает меня на работу. Разумеется, неофициально. И мне хорошо, и ему налогов не платить. На официанта несостоявшийся профессор не тянет, а вот убираться, пособлять, работать кухонным мужиком ему по силам. Денег, правда, скупердяй положил совсем немного, но все равно это очень кстати: я сильно поизносился, мне нужна новая обувь, шорты, футболка; наконец, я должен сходить в парикмахерскую, чтобы не пугать обывателей растрепанными волосами и неопрятной бородой – я же не рассчитывал, что застряну в этих горах надолго. Но чувствую, что теперь мне легче ехать на велосипеде. Уже не пыхчу, не задыхаюсь, не слезаю с велика, когда дорога идет в гору, и смело качу вниз. Профессионалов в ярких лосинах, шлемах и темных очках мне, конечно, не обогнать, но все равно я смотрюсь не так уж и плохо. В свободное от велосипеда время таскаю продукты, помогаю разгружать машины, и есть в этом что-то беззаботное, студенческое, напоминающее стройотряд в Казахстане или картошку в Анастасьине под Можайском. К черту, к черту грустные мысли о том, к чему я пришел на старости лет, да и какая это старость, если и половина жизни не прожита?
Помимо меня грек взял двух девушек с Украины. И тоже, разумеется, безо всяких договоров. Попробовал бы чертов золотоискатель платить столько чешкам, словачкам или полькам. А на наших можно спокойно наживаться. Особенно если устраивать в кабаке по ночам приемы не пойми для кого. А еще Одиссей рассчитывает хорошо заработать на туристах, которые станут смотреть через месяц футбол, выпивать и закусывать. Телевизоры висят во всех углах охотничьей избы. Они не слишком сочетаются со шкурами и рогами, но чего не сделаешь ради прибыли? Зато с любого столика все хорошо видно.
Единственное, о чем мы с Улиссом спорим, – в какой стране пройдет чемпионат? Эллин по-прежнему уверен, что в последний момент у России его отнимут и отдадут Англии, где якобы уже давно все к этому готово. Грек – большой фантазер, но черт его знает. Я с некоторых пор ничему не удивляюсь. Может, и отнимут.
