Другой - Станислав Жейнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Расскажи. Какой он?
— Всегда одинаковый. Все люди разные, а он одинаковый. Я расскажу, как-нибудь, потом.
— А Саша? Расскажи про нее.
— Если бы мне кто-нибудь, про нее рассказал…
Сергей ухмыльнулся, погрозил белорусу кулаком. Игорь на самой вершине, поднял руки вверх, пальцы показали римскую пятерку, победа — "Виктори". Разлом наполнился раскатистым: — Э-ге-ге-гей!!
Когда вернулись, было еще светло. Все вдруг перевернулось кверху дном: Игорь пошел спать, Сергей взял гитару, чего-то там завыл, Саша, вместо того, чтобы заняться ужином, стала разводить костер, а мне что делать? Гречку варить? Я, человек, не для этого.
— Сашенька, так кушать хочется, — говорю.
— И не говори Глебушка, так хочется…
— И что же нам, теперь делать?
— Ну, ведь это же не честно, — спел Сергей. — Ты готовь, с нас будет песня. Мы же — это не умеем! Мы от голода немеем…
— Нет ребята, сегодня ваша очередь.
Сергей продолжал:
— Как сказал Наполеон, приготовь-ка нам бульон.
Саша задумалась, и в ответ: — Просит, фройлена Жюстин: "приготовьте сами — блин!"
Первое, что пришло мне в голову: — Как сказал кореец — Тхе: "Мы сегодня, не в духе!"
— Жив китаец Чу-вай-конг, приготовьте макаронг, — парировала она. — Принцу Аль Джамул Кашионку бросьте в макаронг тушенку.
— Ха-ха-ха… Серега, ты смотри, какая умница. Сашенька, давай еще! Одновременно, можешь чистить картошку.
— На сегодня рабство отменяется. Как сказал Лукум Рахат: "Шпрехен зи матриархат".
— Класс! Сашенька, да ты ж поэтесса… Да мы с тобой, такие стихи забабахаем!
— Стихи — хорошо, но как, насчет, поесть?
— Хорошо солнце, я приготовлю. Но если, будет невкусно…
— Не бойся, я буду руководить.
— Где у нас картошка?
— Под столом.
— А, вижу. Я сделаю суп из рыбных консервов — хочешь?
— Очень.
Набрал картошки, сел напротив Саши, принялся чистить.
— Мой друг — художник, давал интервью одной газете. Были такие слова:
"Я давно себя нашел.
У меня все хорошо.
Я рисую и пишу.
С помощью карандашу".
Сергей положил гитару на скамейку. Говорит:
— Идеальная рифма, для меня, или даже не рифма… Обожаю в стихах фамилии… — "…особист Суэтин, уже давно приметил", "Опять, Пача подвел потерей роту", или… Вообще Сашенька: "Жив китаец Чу-вай-конг, не сыграть ли нам в пинг-понг" — это прекрасно! Но, есть нюансик. Бриллиант надо правильно огранить. Лучше, чем шансонье в этом смысле, конечно… Не нашел он рифму, на слово — бывает, и вставляет прямо в центр этого роскошного колье, рубин. Например: "Я иду, избит и грязен, помоги мне одноклассник Колязин", или: "Менты избили пацана, по приказу опера Головина". Идеальная рифма — уже граненый алмаз, выглядит так: "Я иду, избит и грязен, помоги мне одноклассник Колязьев". Чувствуете разницу? "Менты избили пацана, по приказу опера Головиной".
— То есть, идеальная рифма, — отсутствие рифмы?
— Идеальна рифма — почти рифма. Если уж решил вставить фамилию, не стесняйся, чего уж там, пусть все видят. Истинных поэтов пока мало, но мы уже поднимаем мятежные головы…
Чистил картошку больше часа. Уничтожил половину запасов; увесистые бесформенные булыжники, в руках мастера, превратились в симпатичные теннисные шарики. Саша не выдержала:
— Дай сюда!
— Нет. Если я берусь за дело, то довожу до конца.
— Ты победил… Я сама приготовлю… Ужас… Откуда в тебе столько жестокости? Тебя в детстве били картошкой?
— Я не повар, я скульптор. Аппетитной формой, я компенсирую нехватку белка.
— Вот этими — голубиными яичками?
— Вода кипит… Давай сюда… — Бросил картошку в воду. — Так… морковка… А где открывалка?
— Тебя просить, лучше самой все сделать… Отойди от плиты!
— Это, когда я уже все приготовил… Нет уж…
— Уходи! Третий лишний, оставь меня наедине с кастрюлей.
— Вот как?!
— Если хочешь, почисть — вот — луковицу.
— Какую ты хочешь, чтобы я придал ей форму?
— Так, дай сюда!
— Нет, я сделаю!
— О! Наточи нож… и этот. Их два, оба тупые…
— А точилка?
— Нету. Один об другой, смотри… раз-два, раз-два…
— У тебя, так хорошо получается.
— Наточишь?
— Сашенька, я по образованию…
— Тогда иди мой сковородку!
— Ммм… так, дай ножи…
Сергей все это время усиленно расстраивал гитару. Добился своего, отнес инструмент в палатку. Вернулся:
— Давайте сковородку… Что еще?..
— Чашки, ложки — сгребай со стола, не видишь что ли?
— А моющее?
— На берегу… полно моющего.
— Как? Сковородка жирная: песком не отмоется.
— Я же как-то мыла…
— Кстати, я по образованию тоже…
— Сережа — назвался груздем…
— Я не назывался. Глеб, я назывался?
— Он мухомор, Сашенька.
— Он боровичок. — Она сделала шаг к Сергею, поцеловала в щеку:
— Все, иди.
Обрадовался, что останемся наедине, но не успел уйти Сергей, как появился Антон. Уставший, угрюмый сел в углу стола.
— Что с тобой? — спрашиваю.
— Без трех минут девять, а мы еще не ели.
— Как так, только две минуты назад было без пяти… и уже без трех?
— У меня часы идут точно! — Разозлился бородач.
Саша успокоила:
— Антоша, не злись так, сейчас поедим.
— Просто уже без трех… Ну ладно…
Я засмеялся, Сергей потащил посуду на пляж, по дороге хихикнул.
Говорю:
— Как сейчас помню… В прошлую пятницу… Проснулся в семь четырнадцать. Уже в восемь девятнадцать (по Московскому) смаковал в "Аппетитном" бифштекс, конечно с луком. Секундная стрелка отсчитала еще сорок пять делений, когда принесли счет, на тонкой желтой бумажке с двумя поперечными линиями. Чай, в восемь двадцать пять: на серебряном матовом подносе в форме сердечка. Без пяти десять, — по тротуару велосипедист, в красных шортах, и синем шлеме. Через минуту тридцать семь, скрылся на углу "Ленина" и "Гоголя". Десять семнадцать — Площадь Маяковского, фонтан, голуби, запах пирожков. Мимо — "Фиат", номер — четыре единицы и семерка — окна тонированные. Двенадцать тридцать пять — орбит с ментолом. Без двух час — выплюнул. Тринадцать десять — стою на красном, девушка в очках, заколка бабочка — раздает визитки: "Похудей навсегда. Телефон: четырнадцать семнадцать восемьдесят пять". Нет, кажется: четырнадцать восемнадцать семьдесят пять. Семнадцать тринадцать — звонит мобильник, высвечивается номер…
Продолжал бы еще, но в палатке застонал Игорь. Протяжно, жалобно. — Разбуди его, — попросила Саша. — В прошлый раз, тоже так…