Алый снег охотника Лю (СИ) - Прядильщик Артур Иванович

— Что же подразумевал наш прадед, когда изрек сии слова? Скажи нам.

— Этот Лонг Фан считает, что мудрейший Замар хотел сказать следующее: война не должна решать свои задачи, война должна решать задачи политики. Начаться война должна только тогда, когда это нужно политике. Продолжаться война должна, пока этого хочет политика. Закончится война должна тогда, когда этого пожелает политика.

— Впервые вижу, чтобы молодой ум пришел к подобному выводу в столь… раннем возрасте. — Тихонько заметила Туэт.

Ха! Еще бы! В прежнем мире эту фразу Клаузевица в разных умных книжках как только не раскладывали! Чистая удача, что почти такую же фразу в этом мире изрек еще один… весьма авторитетный в той же области разумный! Благо, что в отличие от местного «Клаузевица», тамошний «цитатогенератор» сам, для «особо одаренных», оставил простое и однозначное пояснение: «Военные должны подчиняться политикам». Очень уж удобна была та, первая мысль, для кривотолков и разночтений. А вот местный «мудрец» таких пояснений оставить не удосужился — так что современники интерпретируют его мудрость так, как им удобно. Особенно в том смысле, что война — естественное и неизбежное явление. И чрезвычайно удобный способ решения любых спорных вопросов.

— … По нашему настоянию, — Продолжала Туэт. — Маленькая Туан не преподавала своим детям воинских искусств в излишних подробностях. В тех, которые не нужны тем, кто не собирается в будущем вести армии в атаку.

— Мы помним. — Откликнулся Император. — Возможно, на сём можно было бы и не настаивать. Потому что сейчас мы испытываем интерес и любопытство от того, что могло бы получиться в итоге. А также досаду и сожаление — ведь теперь мы не видим того, что получилось бы в ином случае!

— Ах! Наш дорогой супруг! Как грустно нам слышать это! Но разум нашего внука еще не закоснел, подобно старым пням некоторых наших советников… Еще не поздно…

— Решено! — Император тихонько хлопнул ладонью по столешнице.

«Бумбокс», будто нажали на клавишу «Далее», заиграл нечто бравурное.

— От сих слушай, Лонг Фан! И слушай внимательно! — Императорские глаза попытались пробуравить мой череп. — Ступай! Ступай и служи нам усердно и честно. И будешь вознагражден нами! Да помогут тебе наши боги и наши предки!

Эээ? И все? И все?!

Император ни словом не высказался о своем отношении к моей идее. «Любопытно» — это, знаете ли, слишком расплывчато!

Получается что? А получается обыденная для грязной политики штука.

Сделаешь, как задумал — хорошо, а если в чем-то напортачишь — мы не при делах, а твоя голова будет отлично смотреться в качестве сувенира. Или если нам не понравится итог — мы не при делах. Или если конъюнктура изменится — мы не при делах… Или если наша левая пятка захочет — мы не при делах… Но мы в любом случае делаем вид, что ведать не ведали, что ты там задумал.

— Я все понял, Ваше Величество.

Встать со стула. Преклонить колено. Склонить голову… Кажется так, если я все правильно понял. Главное, не ржать.

— Ты промолчал, когда нужно было промолчать. И ты ни о чем не спросил, когда нужно было ни о чем не спрашивать, маленький Фан. — Судя по голосу, тиран доволен. — Если тебе улыбнутся боги, то ты вновь сможешь не только смотреть на нас, не опуская своего взгляда, но и сидеть перед нами, не преклоняя свои колени!

Вот прямо всю жизнь об этой «чести» мечтаю, ага!

— Ступай!

Я поднялся и, не разгибаясь, выдерживая направление по рисунку на ковре, стал пятиться назад, к двери. Еще бы умудриться точно попасть в проем, блин! Лицо! Лицо держим серьезным!

— Даже если не справится… — Тихонько заметила Туэт как бы в сторону. — Этот маленький Фан будет достоин легкой и приятной смерти.

«Бумбокс» столь же тихонько изобразил какой-то веселенький проигрыш. А император вполне в голос хмыкнул.

Если политика Империи делается таким вот образом… если серьезные вопросы решаются вот ТАК, то нет ничего удивительного в том, что страна находится в такой заднице! Для выкарабкивания из которой срочно потребовалась маленькая победоносная война!

Задницей в створку двери я все-таки влетел. Повеселил внучок бабушку с дедушкой.

Только выйдя из Нефритового Дворца я позволил себе тихонько рассмеяться — пусть наблюдатели думают, что от облегчения. В кабинете Императора я сдерживался изо всех сил, стараясь маскировать эмоции другими.

И, думаю, когда я сегодня ночью тихонечко шепну о произошедшем Хане, она с легким сердцем простит одного серого мохнатого хулигана… или одну безволосую хулиганку. Потому что кот, метящий ножку императорского стола прямо в монаршем присутствии… за такое можно простить что угодно. И быть приговоренным к казни. Тут уж как повезет.

Стоп!

Я даже остановился посреди дорожки, ошарашенный мыслью. Остатков самообладания хватило на то, чтобы не говорить этого вслух и не проговаривать губами:

«Так это он, получается, территорию себе столбил!»

В Пятом дворце Твердыни меня встречали, как героя. Цветы устилали мой путь, мужчины хлопали меня по плечам и кричали «Мужи-и-ик!», женщины кидались на мою шею и целовали…

Хрен там!

Нет, Шу Шан практически без раздумий бросилась ко мне, вжалась в грудь и снова включила свою слезогонку, что-то там лопоча про то, как она испугалась, как она дрожала, как она волновалась, как она перенервничала, как она…

Я не слушал. В груди разливался неприятный холодок и наваливалась тяжелая грусть… Ни старшей медведицы Заны, ни младшей Ханы — за столом не было.

И ощущение от Ханы — теплое и уютное — к которому я, оказывается, успел привыкнуть, пока она была рядом, пропало. Нет, моя ментальная чувствительность тут ни при чем (наверное) — это, скорее, что-то интуитивное, мистическое.

Врать не будут, что вот прям-таки не ожидал такого. И что это было для меня, как удар под дых. Вовсе нет. Поведение Заны, как и поведение Ханы, было ожидаемым и даже запланированным. Инстинкт самосохранения — это же нормально, не так ли? Ну, не будет же Зана рисковать собой и, уж тем более, рисковать Ханой. А Хана, совершенно точно, не будет упираться… Умная же девочка!

А всякие глупости, типа попрощаться или хотя бы оставить записку — это, действительно, сентиментальные глупости. Наверно, так и нужно расставаться — сразу и резко, без лишних телодвижений. Как топором — хрясь! — и всё.

— Господин? Может ли эта Ма У что-то сделать для него?

А вот Ма У осталась. И Ри остались. Был бы номер, если б сейчас в гостинной я обнаружил бы только Шу Шан, сестер и Вейжа. Вот тогда, действительно, «хрясь!» был бы мне обеспечен в самое ближайшее время.

— Твои дети, Ма У… Где они?

— В представительстве нашего клана, господин. — С готовностью откликнулась та. — Улица Весенней Цветущей Желтой Сливы. К обеду отправятся в обратный путь в Ухта-Лонг вместе со своими спутниками из клана Токки.

— Что ты решила? — Прямо спросил я.

Ма У предостерегающе показала глазами на Шу Шан, пригревшуюся и затихшую у меня на груди… Да, она права — обсуждать такое при посторонних нельзя. Правда, не на ту она думает.

— Тигра… — Тихо спросила вставшая из-за стола Хао. — Что происходит, Тигра? Что ты опять задумал, вредный Тигра-братец?

За ее спиной жалобно хлопали глазками Цу и Микки. Совершенно неожиданно для себя избавленный от греющего самолюбие, но такого иногда утомительного, женского внимания, Вейж растерянно закрутил головой. Вот кто совершенно не парится ни о чем. Беззаботный приключенец, ять!

Я, не отвечая, отстранился от огорченно вздохнувшей Шу Шан, обошел девочек и встал над сидящим Вейжем. Тот выглядел сонным, но чрезвычайно собой довольным. Во взгляде его сквозило спесивое самодовольство и явно читаемое выражение превосходства над всеми окружающими мужчинами в радиусе пяти километров — некоторые глупцы, заполучив сразу трех юных красоток в свою постель, почему-то считают это своей заслугой.

— Пст! Дорогой кузен! — Позвал я.