Сны Флобера - Александр Белых

Была ли это хитрость Ореста или случайное совпадение? В конце концов, ничто не препятствовало им спать вдвоём на полу, но они сами инстинктивно или умышленно создавали иллюзию препятствия, соблюдая вежливое целомудрие. Спать ещё не хотелось, они пощёлкали по каналам, наткнулись на какой‑то фильм из средневековой жизни. Орест попросил заварить чёрный чай. Марико специально купила его в дорогом магазине на Гиндза, узнав, что Орест любит именно тёмный чай, а не зелёный, какой она предпочитала пить, потому что он был полезен для здоровья. Она говорила:

— Ешь, это полезно для желудка. — Или: — Не ешь много сладостей, а то испортишь зубы.

В одной постели, сидя перед телевизором под одним покрывалом, она слегка облокотилась о его плечо, ощущая через толстую одежду, как пылает его тело, как исходит от него жар, словно от африканской пустыни. Орест тоже казался ей видением. Она протягивала руки, чтобы овладеть предметом своего обожания, но мираж растворился в воздухе жаркими струйками. Её мысли были о том, как хорошо просто сидеть рядом с этим милым мальчиком, с этой заграничной игрушкой, ощущать его тепло, его присутствие. Их язык, на котором они разговаривали между собой, был не японским, а в некотором роде птичьим.

Его внимание было поглощено фильмом. Потом Орест запишет синопсис фильма в школьную тетрадь — сочинение на свободную тему. Один самурайский клан дрался с другим. Сверкали мечи, летели головы. Рубили всех подряд, никого не жалели — ни слуг, ни наложниц, ни детей. Саката отличался жестокостью. Вот он ворвался в комнату, и на него набросился с мечом — не столько из мужества, сколько от отчаяния — юноша лет семнадцати. Самурай выбил меч из рук мальчика. Их взгляды столкнулись в непримиримой вражде. Над головой юноши занесён меч. Воина поразила красота и хрупкость перепуганного юноши. Вместо того чтобы отсечь ему голову, он схватил раненого юношу и спас его, пряча в горах в каком‑то монастыре. Самурай тайком стал навещать спасённого юношу из вражеского клана, выхаживать его, предлагать ему покровительство. Юноша по имени Дзидзю стал преданным другом Сакаты, они скрепили дружбу клятвой и кровью. Однажды утром, после бессонной ночи любви, самурай обнаружил, что в его постели спит лис. Он вскочил и стал озираться по сторонам. Никого — ни лиса, ни его возлюбленного! Саката в отчаянии. Был ли его друг оборотнем, или ему всё приснилось? Тут появился юноша, лёг рядом и спросил, что случилось, чем он так напуган. Саката ответил, что ему приснился дурной сон. Они вышли на галерею. В кустах сверкнули ярким огнём два глаза. Светлячки?.. Саката стал чуждаться юноши. В него закралось подозрение. Он избегает встреч с другом, тот в отчаянии, что потерял покровителя, и решает уйти в монастырь. По пути в монастырь он переправляется через горную реку по навесному мосту, который местами разрушен бурей. Дзидзю срывается в поток и гибнет. Его мертвое тело выносит на пороги. Саката подбирает его и хоронит. Он понимает, что напрасно подозревал юношу, что он не был лисом — оборотнем. Воина стал навещать по ночам дух этого юноши, терзая угрызениями совести. В храме он просит прощения у духа. Во время очередного побоища его смертельно ранили. В поле нашли мёртвого лиса, а рядом меч Сакаты. Оказалось, что оборотнем был этот самурай. Имя режиссёра — Нагиса Одзима.

Марико пожелала спокойной ночи, погасила верхний свет. Спали раздельно: Исида на полу, Орест на кровати. Из‑за жалюзи проникали огни ночного города. Некоторое время Орест ворочался, кровать поскрипывала.

— Тебе удобно там? — спросила Марико.

— Мне страшно, боюсь оборотней.

Возникла пауза.

— Ну, так ложись рядом, — притворно зевнув, сказала Марико.

Орест выскользнул из постели и юркнул к ней под одеяло. Сославшись на жару, он скинул пижаму.

— Хорошо! — выдохнул он.

Марико прикоснулась к его плечу: оно было влажным и горячим.

— Я поняла, северные люди жаркие, — сказала Марико, сдерживая волнение.

Когда он, наконец, умостился рядом, она вздохнула. «Однако мало — помалу мы сближаемся», — подумала она и вскоре уснула. В голове Ореста роились впечатления сегодняшнего дня; он усмехнулся забавному случаю с тараканом на уроке. Он забыл рассказать о нём госпоже Исиде. Этой ночью он не приставал к ней, как того ожидала Марико…

В поезде Марико покатывалась со смеху, закрывая рот ладошкой.

— Ха — ха — ха! Не может быть! Фу! Как, голыми руками взял таракана за лапку и сказал

преподавателю, что нашёл сверчка? А что же госпожа Канда? Ты напугал её! Прямо взял этого таракана и положил на кафедру? Ты сказал, что японцы таких насекомых держат в клетке, как птичек? Ха — ха — ха! Орест, ты такой забавный, какой ребёнок! Как ты радуешь моё материнское сердце!

Он наивно хлопал ресницами, тёмные глаза Исиды посветлели от радости. Орест посматривал на пассажиров, ловил их взгляды на себе и его спутнице, пытался угадать, что они думают о них. Например, они могли бы думать: «Что связывает юного иностранца с этой женщиной?» Или: «Не любовники ли они?» Или: «Из какой страны этот юноша? Из Германии? Из Франции?» А вон та элегантная дама у окна в перчатках и шляпке, видимо, подумала не без скрытой гордости: «Как прекрасно, что Япония стала открытой страной, нас принимают в мире такими, какие мы есть, и даже заводят личные отношения, как этот молодой иностранец и моя соотечественница!»

Однажды в переполненном метро Орест уступил место женщине. Рядом стоящие японские мужчины покосились на него и тут же приняли невозмутимый вид. Женщина отказывалась, но в конце концов поддалась его уговорам. Потом, когда освободилось место рядом с ней, она пригласила присесть Ореста и высказала сокровенную мысль — с оттенком сочувствия к иностранцу:

— Все люди одинаковы, и японцы, и европейцы.

Ореста поразила эта банальная фраза, в которой он прочитал озабоченность этой женщины инакостью японской нации.

— Да, так! — согласился Орест.

Наконец, они приехали; потом минут пятнадцать шли по мокрому асфальту среди однообразных домов.

— Это здесь, — сказала Исида.

Обычный с красной черепицей на крыше двухэтажный дом, окружённый каменной оградой, через которую свисали фиолетовые цветы адзисаи. В неухоженном саду росли цитрусовые деревья с зеленовато — оранжевыми плодами. Ставни в доме были закрыты. Спёртый воздух ударил в нос, когда Исида ключом открыла дверь и они вошли внутрь. Было сумрачно и прохладно; пахло как в доме, из которого давно вынесли покойника, но забыли проветрить.

— Видимо, здесь никто не живёт, кроме паучков, — сказал Орест.

— Да, никто, — подтвердила Исида.

Всю мебель — диван, шкафы, стол — покрывала от пыли полиэтиленовая плёнка. Исида принялась наводить порядок, прибирать вещи, хлопать дверцами шкафов. Эти суетливые действия в нежилом доме показались Оресту бессмысленными. Из шкафа вывалилась стопка старых литературных журналов. Орест полистал один из них, разглядывая фотографии, на которых были запечатлены европейская дама в длинном платье вместе с симпатичным японцем в форме морского офицера; затем полистал семейный альбом с фотографиями. Вскоре ему наскучило это занятие. Он перешёл в соседнюю комнату, где Исида ползала на корточках и гремела утварью.

— Вот, посмотри, что я нашла, — обратилась она к Оресту.

Из её рук он взял округлую медную пластинку с ручкой.

— Это зеркало, но медь потускнела. Видишь, зелень! Надо бы почистить, — сказала Исида.

— Я начищу его до сияния. Будет гореть, как Золотой павильон в Киото, — услужливо предложил Орест.

— Да — да! Я прошу тебя. Это старинное зеркало. На обратной стороне, видишь, изображены две плывущие в разных направлениях рыбы. Говорят, этот орнамент пришёл из Бохайского царства. На других зеркалах чеканились корабли под парусами.

— Есть ли какая‑либо идея в человеческой страсти?

Флобер, отлёживаясь в ногах спутников, приоткрыл глаза: на лице женщины покоилась уютная безмятежная старость. Женщина дремала. На скамье лежала маска египетской красавицы. На устах маски не утихала улыбка — словно утлая лодка на привязи.

Вагон покачивало. Флобер уткнулся носом в цветок ириса, кем‑то оброненного на пол. Он отпустил свои мысли и его тотчас завлекло в водоворот чужих. Вагон превратился в храм. Где‑то в комнатах звонил телефон. Пёс подумал: «Если я не успею добежать до телефона через длинную галерею, то мне никогда не стать явным».

Флобер вскочил и побежал…

На перекрёстке он услышал:

— Фабиан, позвони мне из Мемфиса, как только прилетишь на место казни.

Тяжёлые капли дождя с глухим звуком упали на зонты.

Флобер бежал через ночной город….

— Приходи ко мне, Фта, и в Мемфис отнеси, видишь, сердце моё убежало тайком. Что гонит меня к месту казни? Имя моё ненавистно, кому мне открыться сегодня?