За порогом боли - Дмитрий Грунюшкин

Макс изобразил на лице заинтересованность, и Светка продолжила:

– Ничего страшного. Как ты и говорил, кишки не задело. Прооперировали сразу как привезли. Я утром как посмотрела на шов – сразу в слезы. А тут папа пришел. Узнал про мое горе, успокоил, как мог и ушел. А меня через день снова на операцию. И тот врач, что меня в первый раз резал, теперь только скальпели подавал. Папа какого-то друга из отпуска вытащил, местное медицинское светило. Тот переделал все так, что у меня только красное пятно осталось, а через пару месяцев, если он не наврал, и это пропадет. Короче, через неделю я уже бегала по всей больнице.

– Менты сильно доставали?

– Приходили раза три. А что им с меня взять? Я барменша, на клиентов мне внимание обращать некогда. Пошла, мол, в подсобку, а тут стрельба. Я что, дура, присматриваться – кто да что? Спряталась за угол и сидела. А когда поутихло, высунулась посмотреть, тут мне и дали, за любопытство. Ну, а там и папа подсуетился, чтобы от меня отвязались.

– А кто у нас папа? Волшебник? – поинтересовался Макс.

– Папу моего ты, наверняка, знаешь, – грустно улыбнулась девушка и задумчиво посмотрела в пустой бокал.

– Да-а? – удивился Макс, подливая коньяк.

– Да. Подумай чуть-чуть. Раз ты меня смог найти, значит и фамилию, скорее всего, знаешь.

Маке сосредоточился, потягивая «Аиста», и вдруг, пораженный, вытаращил глаза:

– Не может быть! Нежели Иван Сергеич?..

Иван Сергеевич Ивлев был директором самого крупного в городе завода, по-настоящему крутым мужиком еще старой закваски, с огромными связями и безграничным влиянием. Светка кивнула головой, подтверждая догадку Макса.

– Тогда понятно, откуда это все, – Макс огляделся по сторонам. – В баре, даже на обсчете и чаевых, столько не заработаешь.

Светка снова кивнула, осушила свой бокал и отрешенно уставилась на стену, прижав кулачок к губам. Макс почувствовал, что коснулся. больной темы, но не стал от нее уклоняться, по опыту зная, что человеку, зачастую, нужно не забыть, а выговориться.

– Что, откупается? – тихо спросил он.

– Ты неправильно понял, – в Светкином голосе проступила печаль. – Он меня по-прежнему любит, может, даже, еще больше. Но он теперь не мой. У него своя семья, а держать меня в качестве Крошечки-Хаврошечки он не хотел. Да и я бы не хотела.

– Жена-стерва? – поинтересовался Макс, но Светка его словно не слышала.

– Когда мама умерла, мне было пятнадцать, – казалось, у Светки пересохло в горле – с таким трудом произносила она слова. – Большая уже, понимала все. Я словно перестала жить. Все вокруг было черным, как ночью. Черным и немым. А для отца это было облегчением. Они уже давно жили по инерции. Без любви, без привязанности, даже без привычки.

Но мирно, никогда не ссорясь. Мама заботилась о нем, но без души – так было положено. Он ее обеспечивал – так тоже было положено. Но у него была страсть. Банальный служебный роман – влюбился в свою секретаршу. А потом мама умерла. А я любила их обоих! – Светка всхлипнула. Макс протянул руку и накрыл ее ладонь своей.

– Не рассказывай, если тебе трудно.

– Я любила их обоих, а он привел эту Эльвиру через неделю после похорон. Он ее очень любил и, как все влюбленные, не думал о других. Я ее возненавидела, а он для меня стал предателем. Хотя теперь я понимаю, что, на самом деле, она совсем неплохая женщина и тоже любит моего отца. А он никого не предавал, потому что не любил мою маму.

Он для меня стал чужим. Но не я для него. Я для него осталась глупой обиженной девчонкой и единственной, любимой дочкой. А я не ночевала дома, пила вино, связалась со шпаной. Так было два года. А потом он купил мне квартиру и поселил меня в ней. Мы договорились…Вернее, он сказал, а я согласилась, что он будет обеспечивать меня всем необходимым, но на текущую жизнь я буду зарабатывать сама. Я редко просила, обычно он приходил и спрашивая у меня, нужно ли мне это или то. Мы договорились, что он будет приходить в определенный день, в определенное время, чтобы не мешать моей личной жизни. Так все и идет уже много лет.

Я поняла, что он не предавал ни маму, ни ее память. Просто тогда он унизил мою любовь к человеку, которого он сам не любил. Я его уже давно простила, но…снова родными мы больше не стали. Хотя я дико люблю его сына, моего брата, – Светка улыбнулась. – Ему три года. Он такой славный!

Макс смотрел на Светку и чувствовал, что с ним происходит что-то незнакомое ему, или давно забытое. Он не мог оторвать глаз от ее лица. Искрящиеся глаза притягивали его, как Север – стрелку компаса. Она была похожа на юную принцессу, живущую в шалаше дровосека. Высокий лоб, светлые, почти белые волосы, над цветом которых не работал химик или парикмахер, тонкие брови, точеное лицо с бледной кожей, длинная шея и хрупкие плечи с безумно женственными выступами ключиц, а ниже…чуть распахнувшийся купальный халатик открывал восхитительную ложбинку, обрушивающуюся куда-то вниз, в недосягаемые дали…

Макс встряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение.

– А как тебе удалось, постоянно общаясь с жульем, сохранить такую классную квартиру? Они и за меньшее убивали.

– Это отдельная история! – Светка улыбнулась, стараясь незаметно смахнуть набежавшую слезу. – Поначалу здесь творилось черт те что. Три пацана мне просто житья не давали, постоянно торчали в моей квартире. Я в самом начале не смогла дать отпор, и они считали, что здесь что-то вроде их личного притона. А потом повзрослели, заматерели, из простой дворовой шпаны превратились в молодых бандитов. Кстати, тоже в «пятаках» числились. Я пыталась от них отделаться, но что может девчонка сделать против таких подонков? К отцу не обращалась – стыдно было.

И вот однажды они снова приперлись, напились и начали…Короче, я сидела на кухне одна, с подбитым глазом и плакала, а они веселились в комнате, когда пришел папа. Он открыл дверь своим ключом, хотя раньше никогда этого не делал, посмотрел на меня, оценил обстановку – у него это здорово получается, иначе бы не был тем, кто он есть – и вышвырнул этих козлов, правда при помощи своего шофера. Те что-то кричали, грозились… Папа подошел ко мне и спокойно сказал, чтобы я не беспокоилась, они больше не придут, если только для того, что бы извиниться. Так и вышло. Уж не знаю, с кем он там встречался, но явно не с милицией. Через три дня они все вместе пришли ко мне в бар – я уже там работала – и попросили прощения. Прости, говорят, мы не знали, что это квартира Ивана Сергеевича. Как я поняла, для тех людей, с которыми он говорил, собственность дороже родственных отношений, и именно от этой печки он и плясал. С тех пор жить мне стало полегче. Появилась нора, в которой я могла прятаться и зализывать раны. Про эту нору теперь не знает никто из тех, с кем я сейчас общаюсь или имею хоть какие-то отношения. Даже телефоном я пользуюсь только тогда, когда звоню сама.