Цареубийца. Маузер Ермакова - Юрий Жук

В первый ден[ь] прибывания (пребывания. – Ю.Ж .) [Царской] семьи [в] Тобольске произошел инцидент [309] . [Из-за него] сразу же обострил[и]сь отношения между охраной и заключенными, [а также] сопровождающими [Царскую Семью] представител[ями] Временного правительств[а] – Вершининым и Макаровым. Они позволили всей семье Романовых уйти без охраны в следующий дом Корнилова и разрешили [Им] свободную прогулку. Хотя [и] представители Временного правительства [все же] решались доказывать [правомерность своих действий, ссылаясь] на [имевшуюся у них] инструкцию, которую им вручило [Временное] правительство…

Сущность [этой] инструкции сводилась к охранению семьи Романовых, исключительно лиш[ь] в целях их личной безопасности, а не как арестованных. Среди солдат охраны это вызывало сильное недовольство [в результате чего] вынесено было постановление – с инструкцией Временного правительства не считаться, а [его] представителям – Макарову и Вершинину было предложено заключить Никалая Романова под строгий надзор охраны, для чего кругом дома и внутри поставить часовых, [а] ночью выставлять добавочные посты для обхода прилегающих у (к. – Ю.Ж .) губернаторскому дому улиц. Кроме того, [было решено] построить высокий забор около дома и огородить [то] место, куда Никалай и Его семья могут выходить два раза в день [согласно] расписания от 10 [-ти час.] до 12 [-ти час.] и от 2-х [час.] до 4 [-х час.]. Далее постановлено было предоставить Романовым право раз в неделю посещать под канвоем церковь, под названием Покрова Богородицы, расположенную вблизи дома. Перепугавшие[ся] представители Временного правительства разрешили приступить к постройке забора и выстави[ть] наружные караулы. Характерно, что Вершинин и Макаров после вынесения решения караула о принятии мер [по] охране Романовых, пробыв в Тобольске еще два или три дня, уехали обратно в Петроград [310] . Не лутше, вскоре после их от[ъ]езда, прибыл в отряд новый (вновь. – Ю.Ж. ) назначенный комиссар Временного правительства – эсер Панкратов [311] .

С 1-го сентября 1917 г. вся охрана перешла в его ведение. Ему же подчинялся и полковник Кобылинский. Характерно [то, что] свою роль комиссара Понкратов понимал довольно своеобразно. В этом отношении очень характерна его первая встреча с царской семьей, им лично описанная.

«2 сентября [312] я отправился в губернаторский дом. Не желая нарушать приличия, я заявил камердинеру бывшего царя, чтобы он сообщил о моем прибытии и что я желаю видеть бывшего царя. Мы встретилис[ь]. Здравствуйт[е] сказал Никалай, протягивая мне руку. Благополучно доехали?» [313]

Любезный комиссар Панкратов любезно благодарит Никалая [и] отвеча[ет] [что] хорошо доехал, протягивая свою руку.

Никалай так [же] любезно разговорился [с] Панкратовым [и] прежде всего спросил [его] как здоровье Александра Федоровича Керенского, – Панкратов [впоследствии] напишет об этом Керенскому, – [и] в этом вопросе [у Него] звучала какая-то неподдельная искренность, соединенная с симпатией [и] даже признательностью. А [В.С. Панкратов] в свою очеред[ь] спросил о здоровье Его и всей Его семьи. Ничего, слава богу, ответил он [Николай II. – Ю.Ж .]. Как све (все. – Ю.Ж .) это кажется странно, что может [быть] общего у «революционера» и бывшего царя.

Далее разговор был о (у. – Ю.Ж .) них по видимому [в таком же] любезно[м] [ключе], что по документам видно. Шел [также] вопрос [и] о переписке с родными. Панкратов отвечает [что] все будет исполнено. Никалай [также] просил [его] чтобы ему высылали иностранные журналы [так как с их пересылкой] была задержка. Панкратов взял [и эту] заботу [на себя, и также обещал] навести порядок [в регулярном] получении [журналов]. Заботливость и предупредительность, проявленная новым комиссаром в первой [же] встрече, не была случайной. Такое отношение к заключенным стояло в полном соответствии и с инструкцией Временного правительства. Надо отметить, что комиссар Панкратов добросовестно проводил директивы своего коллеги по партии – Керенского, [что] даже можно видеть из документов [314] . Он далеко опередил последнего в лакейской предупредительности и услужливости, так что трудно было отличить в нем комиссара Временного правительства от старшего дворецкого, как слуги [или] приближенн[ого].

[В] одном из дневников приближенной фрейлины [315] записано о нем – Панкратове, какой он человек добрый и сердечный [и] как он хорошо относился к семье, [и] как заметно было [что он] жалел их. Особенно он любил Марию Николаевну. Однажды она зашибла себе глаз [так как] упала, [а] он услыхав об этом сейчас же прибежал [к Ней] и заметно беспокоился из-за этого [проишествия]. Так же он относился [к] Алексею и Государю. [То, что он] относился внимательно [ко всем членам Семьи бывшего Императора] дале[е] записано [с ее слов]: «Иногда он приходил к нам и любил рассказывать княжнам и Алексею Николаевичу о своей с[с]ылке в Сибирь. Они любили его слушать».

Какие благодетели [эти] эсеры оказались, чудно [даже было] [по]думать!

Один из солдат охраны свидетельствует об этом благополучии: «Все продукты для Романовых закупались на базаре. В тех же случаях, когда на базаре каких-либо продуктов не имелось, то это с избытком пополнялось приношени[ями] монашенок и другими сострадальцами. Приношений было много [и] разного ассортимента – сахар[а], масла, яиц и проч[ей] снеди. За эти приношения об уплате не могло быть и речи» [316] .

Не забывали Романовых и их друзья, оставшиеся на свободе, [которые] присылали им регулярно деньги и разного рода посылки. Их друг Вырубова в одном письме писала: «Не безпокойтес[ь], посылаю макароны, колбасу, кофе, посылаю муки». Все это привозилось курьерской связью через Лошкаревых и Краруп и ряд других [317] . Это показывает, что связ[ь] семьи с центром, куда ездили специальные курьеры-добровольцы, отвозившие почту и посылки, был[а] весьма хорошо налажена.

Николай жил неплохо в Тобольске. Ему комиссар не в чем не отказывал, [в]плоть до выдачи водки за обедом и ужином [318] . Как можно видеть, в тобольской ссылке жилось не худо Романовым. В Тобольске им жилось хорошо [и] предоставлялось все необходимое. Они надеялись (пребывали. – Ю.Ж. ) в надежде на освобождение, гораздо лучше (еще с большей верой. – Ю.Ж .), чем в Царском Селе.

Никалай и его семья лично и через своих приближенных проявляли большую настойчивость [в отношении не только регулярного] посещения церкви, но и прогулки по городу. Панкратов был не против, но боялся за охрану, которая враждебно к этому относилась.