Предновогодье. Внутренние связи (СИ) - Хол Блэки

— Например? — не поняла я.

Бобылев наклонился и сказал громким заговорщическим шепотом:

— Имею в виду что-нибудь достойное внимания. Вы меня понимаете? — подмигнул по-свойски и снова засмеялся неживым смехом.

К чему шептать? Все равно слышат все, кроме храпящего толстяка. Я задумалась:

— Нет, вроде бы ничего достойного не происходило.

— Как давно знакомы с братьями Чеманцевыми?

Ох, вовремя я встретилась с Петей! — выдохнула облегченно.

— Около недели. Они мои соседи по общежитию.

— Какие отношения у вас с братьями?

— А какие могут быть отношения? Оба шумные, но веселые.

— Конкретнее. Например, с Капитолием Чеманцевым, — уточнил Бобылев.

— Хороший парень. Жалко, что нарушил правила.

— Вы с ним близки?

— Насколько могут быть близки соседи по общежитию? — рискнула ответить я вопросом на вопрос и заметила предостерегающий взгляд декана. Тут же исправилась и ответила как раскаивающаяся школьница, потупив глазки: — Встретились, выпили, переспали.

— Чеманцев что-нибудь говорил? Упоминал имена, названия мест? Может, высказывался о чем-нибудь? — как гончая напал Бобылев на след. — Нам важно всё, любая мелочь.

— Да мы ни о чем таком не говорили, — засмущалась я. — Некогда было.

Евстигнева Ромельевна залилась румянцем, Стопятнадцатый поперхнулся и принялся усиленно вглядываться в окно. Какая разница, говорила я правду или нет. В любом случае, сколько не уверяй в невинности совместного сна с Капой, а перед всеми не оправдаешься. Главное, поверили те, чье мнение важно для меня. Ну, и Мелёшин, естественно.

Бобылев, поставив локоть на подлокотник кресла, постукивал пальцем по щеке. Как оказалось, распутному поведению студентки он нисколько не удивился. Я же скрестила за спиной пальцы, ожидая, что дознаватель вот-вот изобличит меня, сказав, что Капа вспомнил, чем мы занимались позапрошлой ночью, или что с Капы сняли дефенсор, и теперь первому отделу всё известно.

— Почему не пришли на помощь в столовой? — задал Бобылев очередной вопрос, перебежав с темы половой распущенности студентов.

Я потупила взгляд. Хотела сказать, что собиралась помочь и даже бросилась обратно. Вместо этого губы выдавили: — "В нестандартной ситуации, связанной с вис-возмущением, самостоятельных решений не принимать, выполнять указания первого по старшинству специалиста".

Стопятнадцатый шумно засопел, а Евстигнева Ромельевна чуть слышно выдохнула. С облегчением? Чему радоваться, если студентка струсила и пошла на поводу сухих правил, а не совести?

— Ничего подозрительного около вас не случалось? Странные разговоры, необъяснимые поступки, явления? — продолжал выпытывать дознаватель.

Я пожала плечами. Царица напряглась.

— Не знаю. Ну… пожалуй, вчера. Не уверена, можно ли отнести к странностям.

— Конечно, конечно! — поддержал с восторгом Бобылев.

— Мне показалось, что когда я ушла на занятия, в моей комнате в общежитии кто-то побывал.

— Не может быть! — всплеснул руками дознаватель, и от вскрика встрепенулся и проснулся толстяк. Пожевал губы и поднял на меня поросячьи глазки. — Вы уверены? Сколько их было?

— Двое. Хотя маловероятно, ведь здание охраняется.

— Господи! Вот ужас! — продолжал возмущаться Бобылев. — Представляете, среди бела дня несанкционированное проникновение в общежитие! Как таковое могло произойти?

Проректриса устремила долгий взгляд в окно.

— Неужто двое? Как думаете, что-нибудь украли? — допытывался дознаватель.

— Двое. В куртках на меху. Ничего не взяли, да, собственно, у меня нечего брать, — повела я смущенно плечом.

— Кошмар! — Бобылев разошелся не на шутку, выражая сочувствие. — Уважаемая администрация, прошу обратить внимание на вопиющий факт посягательства на частную жизнь студентки института. В общежитии творятся безобразия! — Поднял он указательный палец. — Прошу либо подтвердить, либо опровергнуть.

Стопятнадцатый выдохнул с заметным облегчением, опав в кресле, а на лице Царицы промелькнул бледный отблеск улыбки.

Декан огладил бородку и пробасил:

— Несомненно, Евграф Исподьевич. Замечание взято к исполнению и сегодня же будет устранено. Виновных в допущенной халатности накажем, соответствующие меры примем.

— То-то же, — кивнул Бобылев и сделал отметку в бумагах. — Рад видеть вас, Эва Карловна, в стенах славного многолетними традициями института. Более того, немыслимо рад, что вы пошли по стопам батюшки.

Я вздрогнула, а декан впился пальцами в подлокотники. Было бы удивительно, если бы первый отдел не владел подробностями моей биографии. Дознаватели знали всё.

— Спасибо, — потупила глаза.

— Спешу обрадовать и сообщить, что ваш батюшка преданно служит делу отечества верой и правдой. Недаром ему выпала великая честь доказывать на высоком посту свою лояльность и приверженность идеям висоратства.

— Я горжусь им, — механически выдала давно заученную фразу.

— Конечно же, первый отдел с интересом следил за судьбой вашей семьи, — продолжал Бобылев, как ни в чем не бывало, не подозревая, что каждое его слово скребло по сердцу как стальные когти по стеклу, и от скрежета содрогались в равной степени слух и память. — Ваш батюшка поступил весьма дальновидно, оставив вам фамилию матери.

— Да, — сказала я заученно. — Сделаю все возможное, чтобы стать достойной отца и добиться положения в обществе, не пользуясь его именем.

— Похвальная скромность! — воскликнул Бобылев и громко зааплодировал. Евстигнева с деканом поддержали редкими хлопками. — Для меня сегодня удивительный день! Я лично познакомился с молодыми представителями многих висоратских династий! На вашем факультете, Генрих Генрихович, собрался цвет нации. Прелестно!

Стопятнадцатый кисло улыбнулся. Бобылев продолжил, обратившись ко мне:

— Но больше всего я рад тому, что могу с уверенностью заявить: наследственность вашего батюшки подавила гены родительницы.

Противно, мерзко, отвратительно. Такое впечатление, что он говорил о результатах скрещивания двух ценных видов.

— Я тоже очень рада, — прошептала неслышно.

Евстигнева Ромельевна прокашлялась:

— Можно приглашать следующего?

— Конечно, конечно! Сердечно рад с вами познакомиться! — вскочил "нос картошкой" и протянул ладонь для рукопожатия. — Хочу попрощаться крепким мужским жестом, выражающим всю степень уважения к вашему батюшке и к вам, Эва Карловна! Мы рассчитываем на ваши дальнейшие успехи и наше плодотворное сотрудничество! — рассмеялся своим металлическим "Ха. Ха. Ха".

Я протянула руку. Ладонь Бобылева была влажной и такой же красной как его щеки. Как же разительно отличалось сегодняшнее прощальное рукопожатие от вчерашнего приветствия Олега! Казалось, будто паук захватил в плен конечность, чтобы утащить меня в уголок и обмотать липкой удушающей паутиной.

— До свидания, Эва Карловна. Прошу никогда не забывать о величии и избранности висоратства! — разговорился на прощание Бобылев, тряся мою руку.

До самой смерти не забуду. Оно дается не каждому.

— Сочувствую вашей беде, Эва Карловна, — сказал дознаватель. — Вернее, темному пятну в биографии. А ведь я знавал вашу родительницу. Но, думаю, при соответствующем прилежании вы искорените то немногое, что делает вас с ней генетическими родственниками.

— Несомненно, — подтвердила я и как заводная игрушка пошла к двери.

Проректриса встала, помогла открыть дверь и сказала, погладив по спине:

— Передайте, следующий Перовский.

Последнее пожелание дознавателя Бобылева никогда не сбудется. Прежде всего, потому что я пошла в мать: и лицом, и фигурой, и способностями. Вернее, отсутствием таковых.

На ватных ногах я вернулась в аудиторию, машинально назвала фамилию следующего студента и с невидящими глазами уселась на свое место. Первый отдел знал обо мне всё.

Аффа оказалась на редкость прозорливой, недаром она училась на элементарном факультете. Вчерашнее посещение инкогнито моей швабровки стало ничем иным, как проверкой на вшивость. Грубой, но все же проверкой. Возможно потому, что под сомнение поставили мою принадлежность к висоратам?