Бессонный патруль - Коллектив авторов

— Не исключено, — заключил полковник, — что между этими событиями есть какая-то связь. Затребуйте материал из райотдела. Работать будете с Шалвой Гогоберндзе. Другие дела передайте майору Пронько.

Через час Темирбай Саметов заперся в своем кабинете.

Сел за стол. Достал скудные материалы следствия и задумался.

В тонкой папке всего несколько бумажек: рапорт, протокол осмотра машины, конверт с кусочком измятой обгоревшей бумаги. Просматриваются отдельные строчки.

… стье! Как хорошо жить на земле.

… Господа! не обижайте его, он хор…

Та-а-к… Что-то очень знакомое… Где я слышал эти слова? А, может быть, читал? Не припомню… А эта сторона без текста. Так… Ответы из моргов, больниц, поликлиник.

А почему, собственно, ты думаешь, что произошло убийство? Кровь в машине? Она может быть и из носа. Вот только, если бы не листочек. Кстати, машину следует осмотреть сейчас же.

Старенький запыленный «Москвич», уткнувшись радиатором в кирпичную стену, уныло стоял в дальнем конце асфальтированного двора, словно старый добрый конь, потерявший своего хозяина. «Однако и поработал же ты на своем веку», — подумал Темирбай, осматривая машину.

Не найдя ничего нового, капитан направился было к выходу, но еще раз взглянул на машину. Что-то насторожило его. Но что, — он не мог уловить. «Машина как машина.

Все, вроде, на месте: задние колеса, кузов, номерном знак…

Ага! Почему он выглядит свежее облупленного кузова, хотя и изрядно забрызган грязью? Битый час провозился с машиной, а этого почему-то не заметил. Ведь ясно, что номерной знак недавно заменен. Это иногда бывает: проржавеет, изломается…»

Но к его удивлению болты крепления жестяной таблички оказались заржавевшими. Даже неискушенный человек без колебаний сказал бы, что этих гаек давным-давно не касался ключ. Слегка откатив машину от стены, он оглядел и другой номерной знак. То же самое. «Что за чертовщина? — сидя на корточках, недоуменно разглядывал табличку Темирбай. — В моей практике еще не было такого…»

Оба номера были сняты и направлены на экспертизу.

На следующий день капитан зашел в НТО.

— Ну что, Шурочка? — обратился он к молоденькому эксперту. — Как наши дела?

Пышноволосая девушка молча протянула желтую табличку с набором знаков: 87–17 КРА.

— Не узнаете? Вчерашняя. «Мастер» сначала покрыл нею табличку черной нитроэмалью, она сохнет очень быстро, в течение нескольких минут, а затем белой краской через трафареты вывел цифры. И главное — изменил только одну цифру и одну букву: из восьмерки сделал тройку, а букву «А» превратил в «Д». Работал со знанием дела, тонкой плоской волосяной кистью…

Заметив недоверчивый взгляд Темирбая, Шура обиженно поджала слегка подкрашенные губы:

— Ни один болт не запачкан. Круглой кистью так не сработаешь. В краске обнаружен волосок от кисти. А о знании дела говорит упорядоченный характер мазков: сначала горизонтальные, затем вверх-вниз, вверх-вниз. Краска ложилась ровно, почти как из пульверизатора. Тыльную сторону табличек, сколько мог достать, «мастер» тоже перекрасил. Предусмотрительный тип.

— Ну что ж, — улыбнулся Саметов. — Примем, как говорится, ваши рассуждения к сведению.

В тот же день из облавтоинспекции сообщили, что «Москвич» принадлежит Берсеневой Ирине Матвеевне. Номера шасси и двигателя машины были идентичны учетным данным.

Темирбай никогда не жалел времени на тщательную разработку версии. «Пожалеть час на планирование — потеряешь недели на расследование», — эти слова университетского профессора стали законом в его работе.

— Итак, — подвел он итог, обращаясь к Гогоберидзе. — Ты подключаешь к делу Васю Касьянова и еще нескольких ребят из дружины. Чем больше среди них будет строителей, тем лучше. Не забудь, Шалва, и об участковых. Пусть пройдутся по стройкам. Сам займись гаражами. Остальное беру на себя.

Так же нетороплив и спокоен был Темирбай и на месте происшествия в Кантемировке. «Ну, что ж. Кража как кража. Разбитое стекло, вполне можно пролезть. Только непонятно: вместе с хорошими вещами пропали совсем старые. Зачем они вору? Может, так: схватют в охапку, что под руку попало?»

Приоткрытый шифоньер полон добротных вещей, старомодная мебель на своих местах, на комоде золотой браслет, именные наручные часы… «Странно… Как вор не заметил этого?»

— И пропало-то не так уж много, — рассказывала немолодая женщина, жившая в другой половине дома. — То, что было на вешалке. Вот здесь, у двери.

— А вы давно знаете Ирину Матвеевну?

— Сызмальства.

— Посмотрите внимательно, не пропало ли еще чего-нибудь?

— Постойте, постойте, — женщина всплеснула руками. — Как же я этого тогда не заметила, когда вот он, — ткнула она пальцем в райотдельского следователя, — спрашивал меня об этом же? Вот тут, на комоде, у Ириши завсегда деревянный ларчик стоял. Еще от покойницы матери остался. Матвеевна в нем письма держала давнишние. Еще замочек сломанный был.

— А в письмах что могло быть?

— Вот уж не знаю. Ирина о том никогда не сказывала…

Заночевали следователи в Каптемировке по счастливой оказии у деда райотдельского шофера Кости Гулая.

— Костька, никак ты! — всплеснул сухонькими ручками в широких рукавах сатиновой косоворотки низкорослый старичок. — Ты что же, постреленок, про деда забыл? Слышу, милиция приехала, да не думал, что это ты.

— Служба, деда, служба!

Смахнув с лавки соринки, дед пригласил гостей сесть, а сам радостно захлопотал у стола, собирая ужин.

Вскоре они уже сидели за столом.

Темирбай с сомнением посмотрел на стопку с водкой.

— Ничего, — успокоил его хозяин. — Много пить — оно, конешно, во вред. А по малости — во здравие, как говаривал наш поп. Хотя сам лакал без меры.

— А вы. Корней Семенович, неверующий? — чтобы поддержать беседу, спросил Темирбай. — И за что же прогневзлись на всевышнего?

— И-и-и, милок… Долгая история.

Задумал сосед наш Тимоха сына свово оженить и купил к свадьбе какой-то невидали в губернском городе, паюсной икрой прозывается. И до того, говорят, вкусна — язык проглотишь. И страсть, как захотелось мне испробовать этой диковинки.

Как водится, без попа никакое застолье не обходится, Поминки ль, крестины — отец Серапион тут как тут. А об свадьбе и говорить не приходится. Мы, парни да девки, как водится, в окна пялимся, смотрим, как гости вокруг стола рассаживаются.

Ну, налили по первости, прокричали, как водится, «горько!» и стали кто чем закусывать.

Батюшка, не будь дураком, придвинул к себе посудину с икоркой, выбрал ложку поуемистее, развесил утробу по коленкам — и ну уписывать икорку. С завистью поглядывают на него застольщики: каждому охота отведать диковинки. Да не силком же отымать еду у батюшки!

Так и слопал, черт кособрюхий, всю до зернышка.

С этих пор, милок, душа моя попов не принимает, за сто верст обхожу длинногривых. Да и в боге стал сумлеваться.

Дед помолчал, а потом и говорит:

— А ить не поверил ты, милок. — В голосе хозяина послышались нотки обиды. — И зря. Правда, самого батюшки уж давно нет на свете, а вот молодшая сестра его, ровесница мне, жива еще. Не даст соврать: вместях под окном стояли. Так оно все и было. Аграфеной ее кличут.

— А был у батюшки и сынок, — разговорился хозяин. — Теперича, должно, годов под пятьдесят ему было б, али чуток помене. Сгинул где-то на войне. Как сейчас помню, Кешкой звали. По-ученому Винокентии, кажись?

— Иннокентий.

— Во-во! Я ж и говорю: Винокентии. А уж боевой был!

Кого хошь изобразить мог. У нас его ахтером дразнили.

— Актером?

— Ахтером. Только, значитца, экзамены за школу сдал — м тут война. Долго от его вестей не было, потом два-три письма прислал — а там и похоронка. Уж так-то Иришка убивалась…

— Какая Иришка?

— Да все та же. Одна она у нас на всю деревню вековухой и осталась.

Дед сокрушенно вздохнул.

— Кому же он письма слал?

— Иришке…

— А после она ни от кого писем не получала?

— Нет. У ей же родни-то нету.

— А Иннокентий бывал в доме Берсеневой?

— Ну как же. Чай они с Иришкой в школу бегали, Друг у дружки уроки учили. Да и кто из нас не бывал друг у дружки? Деревенька-то была совсем махонькой.

— Похоронка кому пришла?

— Бабке Аграфсие.

— После войны про Иннокентия слухов никаких не было?

— Нет, не слыхал.

— Вы, конечно, хорошо ее знаете?

— Иришку-то?

— Да, Берсеневу.

— А как же. На моих глазах росла. В войну первой на трактор села. Потом на агрономшу выучилась. Последний десяток лет еще и за бригадира у нас управляется. Уважительная такая, зазря человека не обидит.

Аграфена Капитоновна расплакалась, услышав вопрос Темирбая.