История жизни, история души. Том 2 - Ариадна Эфрон

— «...Трагедии Цв<етаевой> говорят о судьбах... людей, к<отор>ые вступают в борьбу с... силами рока за свою свободу и счастье»... «Ариадна» - о другом.

«...Она (Цв<етаева>) так торопится в своей речи... ей некогда исчислять свойства предмета и тратить время на метафоры» (стр. 47). Да нет же! Это как раз поиски предельной точности, а не «спешка», «свойства» и «метафоры» бывают лишними перед лицом страстей и событий во всей их роковой наготе; ничего «лишнего»... Цветаева — особенно в зрелые годы творчества... никогда не торопилась (писать) и всегда тратила время...

— Пример «легчайшего» стиха — диалог Федры и кормилицы. Уж очень страшной и перекликающейся с судьбой самой М.Ц. пример «легчайшести»!14

Не примите за «замечания»; я знаю, что от них Вы на стену лезете, и не люблю Вас в такой позиции! Примите так, как оно написано.

Север был фантастичен; о нём - в другой раз; м. б. «соавтор» и на снимки расщедрится; путешествие — путешествие утомительное из-за перенасыщенности впечатлениями — из-за радио на теплоходе («белоснежном красавце») и переизбытка «туристов», которым лучше бы дома на полатях пересидеть это время. Хотелось побольше тишины — чтобы хоть сколько-нб. гармонировала она с великой тишиной, великим простором неба, тайги, реки... Сейчас - в Тарусу, - за работу над нудным предпенсионным переводом испанской пьесы в стихах15, увы! Дожить бы до пенсии после такого перевода!

Спасибо Вам за книгу — и многое, с ней связанное и выходящее за пределы переплёта. Дай Бог!

Сердечный привет Е<лене> В<ладимировне> — доброго вам здоровья, отдыха, покоя, радости. И пусть всё будет хорошо!

Ваша АЭ

Не написала главного: спасибо за сердечное и мудрое предисловие! 737475767778

7 Речь идет о цитируемом в предисловии стих. М. Волошина «К Вам душа так радостно влекома...» (1910), посвященном М. Цветаевой.

8 В предисловии к ИП-65 фраза, однако, сохранена: «Злобно отвернувшись от громоносной народной стихии, взорвавшей и испепелившей старый мир, она стала искусственно, как говорится - на пустом месте, воссоздавать свой образ "стихии, не имевшей никакой опоры в действительности”» (С. 13).

9 Под названием «Конец Казановы. Драматический этюд» (М., 1922).

10 В стих. «Если душа родилась крылатой...» М. Цветаева пишет: «Два на миру у меня врага, / Два близнеца, неразрывно-слитых: / Голод голодных - и сытость сытых!» (I, 421),

11 Цикл из трех стихотворений 1932 г.

12 В.Н. Орлов приводит цитату из книги И.Г, Эренбурга «Портреты русских поэтов» (М., 1923. С. 73) о том, как М. Цветаева читала стихи: «Читая стихи, напевает, последнее слово кончая скороговоркой».

,э В окончательном варианте предисловия нет упоминания о немецком писателе-романтике Г Швабе (1792-1850) и его книге «Прекраснейшие сказания классической древности» (т. 1-3). Вероятно, первоначально В.Н. Орловым были приведены слова М.И. Цветаевой из письма к Ю. Иваску от 4 апреля 1933 г.: «Источники моей Федры - вообще всей моей мифики - немецкий пересказ мифов для юношества Густава Шваба» (VII, 381).

14 Как пример легчайших стихов приводится отрывок из трагедии М, Цветаевой «Федра», завершающийся строками: «На хорошем деревце / Повеситься не жаль...» (Ill, 662).

15 Пьеса испанского драматурга Тирсо де Молины (1583-1648) «Стыдливый во дворце» в переводе А.С. опубликована в книге: Тирсо де Молина. Комедии. Т. 1. М., 1969.

В.Н. Орлову

15 сентября 1965

Милый Владимир Николаевич! Рада, что Вы с Е<леной> В<ла-димировной> уже в Ленинграде: всюду за пределами больших городов начинается специфический осенний неуют, серость и сирость1; дома от всего этого и стены помогают. Не без отвращения перевожу никому не нужного и не интересного гишпанца74 - пьеса в стихах, тоже никому не нужных; самая же страхота — «сжатые сроки», часть из коих прогуляла (по Енисею), а теперь пытаюсь нагнать время — куда там! Оно всё уже в Ледовитом океане и вспять не течёт. Это — сиречь пьеса — предпенсионная работа; авось поможет мне выколотить «хорошую» пенсию.

Отец мой был реабилитирован в 1956 г. — «в силу вновь открывшихся обстоятельств и за отсутствием состава преступления». В 1955 г., вернувшись из Туруханской ссылки, я взялась за хлопоты о маминой первой (несостоявшейся) книге и о папиной реабилитации; для последней требовалось разыскать оставшихся в живых «однодель-цев», к<отор>ые могли бы свидетельствовать о его невиновности; увы, живых не было, мёртвые же молчали; связаться с заграницей в те годы не было возможности; всё же сыскала кое-кого, из числа «ни живых, ни мёртвых», и истина восторжествовала, как всегда — посмертно.

Отец мой был человеком совершенно поразительной человечности, мужества и благородства. Я до сих пор просыпаюсь ночами в отчаянье и ужасе от его гибели, от такой его гибели, от того, что он погиб в такое беспросветное время, в лубянском кровавом застенке. Маме хоть была предоставлена «свобода» умереть самой.

Я думаю, что одноколыбелъникиъ, вместе умершие, и воскресать должны вместе в памяти человеческой, и буду Вам бесконечно благодарна, если Вы — в меру возможностей сегодняшнего дня — измените сколько-нибудь «белогвардейский» штамп — жестокий и нелепый. Если бы Вы знали, как мне хочется дожить до пенсии, развязаться с переводами (с теми, что не для души!) и записать всё, что помню и знаю, о матери, об отце, о Времени. Дай Бог!

Да, надо начать хлопотать о книге пьес; и вообще о многом подумать, многое подготовить и т. д. Не хватает рук, головы, времени, сил — на всё необходимое. <...>

Ну, дай Бог! - Моя благодарность за маму и моё доверие к Вам — всегда с Вами. Всего самого доброго и радостного Вам и Е<лене> В<лад имировне>.

ВашаАЭ

' Ср. в стих. М. Цветаевой «Рассвет на рельсах» (1922): «Из сырости - и серости», «Из сырости - и сирости» (II, 159-160).

2 «Стыдливый во дворце» Тирсо де Молины.

3 В стих. 1921 г. М. Цветаевой «Как по тем донским боям...», посвященном

С.Я. Эфрону, есть строчки: «Так вдвоем и канем в ночь: / Одноколыбельники» (II, 76).

В. Н. Орлову

26 сентября 1965

Милый Владимир Николаевич, спасибо за письмо и книгу. Я бесконечно рада, что (относительно отца) Вы сменили «формулировку» на формулу. «Человек героической жизни» - это действительно формула моего отца, и нашли её — Вы. Очень точно и очень верно.

Блоковские записные книжки1 просто потрясают, хотя не прочла ещё всерьёз. Это надо читать так же глубоко, как Евангелие (религию в сторону, конечно!), ибо за этим всем то же моление о чаше2 и смер-тию смерть поправ3 — наивечнейшее на фоне одной из революций...

Сейчас принесли Ваше письмо с «заявкой»4, в которой, после Вашей правки, зазвучал голос не девочки, а мужа. Всё очень хорошо, кроме вопроса о вступительной статье, к<отор>ый остаётся открытым. Конечно, м. б. нахально — навязываться с «почему», но всё же: почему Вы не хотите (не хотели бы) её написать? Ведь любой другой, будь он распроантоКольским, хуже сделает. Павел Григорьевич79 остался, несмотря на преклонный возраст, на уровне только «Романтики»5 (уровень весьма и весьма неплохой, но до цветаевских трагедий ему ещё дальше, чем ей самой было в 20-е годы!). Тут что хочется: если делать, так делать хорошо. Вообще-то есть два пути: «плевать на предисловие» — лишь бы книга вышла! или: чтобы всё было хорошо. О пьесах — в особенности о трагедиях6 — не напишешь без глубокого проникновения в творчество зрелой Цв<етаевой>; без «После России», поэм «Горы» и «Конца»7; тут уж не до Романтики, даже с большой буквы. Павлику это просто не по плечу, ибо эту Цв<етаеву> он понимает не изнутри, не из собственного нутра, так как нутро его не таково. В статье Павлика, убеждена, «романтика» бы перевесила; предгорья, а не вершины. А Вам бы дались вершины. Как это важно! Важно ещё и то (тут пришли какие-то два парня, «студенты на картошке», поговорить о Цв<етаевой>, причём выяснилось, что кроме «Тарус-ских страниц» они ничего и не читали, и я забыла, что «важно ещё»...)

Короче говоря, мне бы ужасно хотелось, чтобы написали Вы, Вы и только Вы. Обо мне и речи нет, статьи я писать не умею и не берусь, и надо мне писать (успеть написать) совсем другое. Не думаю, чтобы на «данном этапе» (своего и общественного развития) справилась бы и Саакянц, чья добрая воля, рвение, знание материала и многое другое — вне сомнения; но в чём-то ещё — дитя. Подрастёт — и завещаем ей эту (эти) темы. Боюсь, что у Вас какие-нб. побочные соображения: как бы кто не подумал, что Вы «специализируетесь» на цв<ета-евском> творчестве (самолюбие, гордыня, спесь) — или ещё что-нибудь в этом роде. Или — много другой работы. Но эта-то - важнее.