Родина - Анна Караваева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
НОВАЯ СУДЬБА
Когда Юля Шанина на другой день утром пришла вместе с Сунцовым в механический цех, сердце в ней пугливо сжалось. Солнечный свет, падающий сверху широкими потоками, черные переплеты конструкций, парящие над цехом краны, длинный проход, рассекающий надвое этот непонятный мир движущегося металла, — все казалось неправдоподобным, как видение во сне. Юля стояла растерянная и чужая этому новому, могучему миру.
— Боже ты мой! — вздыхала позади Ольга Петровна. — И что мы здесь будем делать, что мы умеем?
Юля со страхом оглядывалась, ища глазами Сунцова.
— Ну, все в порядке, — раздался голос Толи. — Я все выяснил, Юля: ты будешь работать в нашей бригаде. Бригадиром у нас Татьяна Ивановна Панкова. А вас, Ольга Петровна, направляют в бригаду Чувилева.
Не расслышав возмущенного восклицания Ольги Петровны, Сунцов подвел ее к чувилевскому участку, а потом ободряюще сказал Юле:
— Главное — не бойся, а только слушай внимательно.
«Да, тебе легко так говорить!» — подумала Юля и робко поклонилась Татьяне Ивановне.
В темносиних глазах Панковой мелькнуло подобие улыбки. Будто не замечая большого живота молодой женщины, некрасиво обтянутого черным сатиновым халатом, Юля неловко пробормотала:
— Ну, вот я и пришла.
— Вон туда встань, — торопливо приказала молодая женщина и на ходу локтем отодвинула Юлю в сторону, а сама быстро остановила свою длинную, серую, похожую на хобот машину.
— Опять сверла послали скверные, надо взгреть кого следует! — сказала она, хмуря красивые, круглые брови.
— Я, правда, еще не успел проверить… — начал Сунцов.
Молодая женщина прервала его:
— Надо всегда проверять во-время, знаешь ведь, что сейчас трудная деталь идет.
«Сердитая!» — со страхом подумала Юля, и ей вдруг захотелось спрятаться за железным инструментальным шкафчиком, чтобы о ней все забыли и оставили в покое.
Сменив сверло и пустив опять станок, молодая женщина обернулась к Юле и задала ей несколько кратких вопросов: сколько ей лет, откуда она, работала ли когда-нибудь на заводе или в училище?
Юля начала было рассказывать, где и как она жила с тетей Олей, но Татьяна Ивановна прервала ее:
— Говори короче.
Юля обиделась и замолчала. Татьяна Ивановна, как бы ничего не заметив, подозвала ее поближе к серому хоботу станка и начала объяснять, как надо управлять им.
— Повтори, — сказала молодая женщина немного спустя.
— Я… не поняла… — призналась Юля.
Татьяна Ивановна только молча пожала плечами. Подошел кран, поднял тяжелую стальную деталь с просверленными по краям отверстиями, поднес к станку новую деталь и пошел дальше. Татьяна Ивановна, Сунцов и другие сверловщики ее бригады принялись налаживать для сверления новую деталь.
— Смотри и учись, — сказала молодая женщина. — Сейчас мы опять будем сверлить борт танка. Слушай внимательно и смотри.
И она снова объяснила Юле, как надо сверлить, а потом опять сказала:
— Повтори!
Юля с испугом и стыдом подняла на нее глаза:
— Я… я не могу…
И вдруг расплакалась.
— В чем дело? Что случилось? — спросила молодая женщина, и лицо ее выразило изумление. — Откуда ты, такая нежная? Как же ты будешь дальше работать?
Она отвернулась и опять заправила что-то под серым хоботом станка. Глядя на ее располневшую фигуру, Юля тоскливо подумала:
«Ну зачем она, такая, работает?..»
Юле стало стыдно, что она ничего не поняла из ее объяснений.
«Я просто тупица!» — с отчаянием подумала она и вдруг почувствовала неодолимую сонливость, ей сразу противно стало думать, смотреть, говорить.
Когда к Татьяне Ивановне подошел кто-то, Сунцов быстро шепнул Юле:
— Ты без стеснения спрашивай у меня. Ну, что ты именно не поняла?
Юля только беспомощно развела руками.
Звонку на обеденный перерыв она обрадовалась, как избавлению. Но в столовой, все еще чувствуя себя подавленной, Юля не могла есть. Звон посуды, голоса, смех казались ей оглушительными. Громадная столовая, голубоватый парок над тарелками, мелькание незнакомых лиц напоминали ей многолюдные вокзалы.
— Ты что ж это не ешь ничего? — обеспокоился Сунцов. — Так, слушай, нельзя, нельзя… Сил не станет!
— Какая у меня сила! — прошептала Юля и, чувствуя на себе его заботливый взгляд, рассказала о своей неудаче и о том, что Татьяна Ивановна, конечно, рассердилась на нее.
— Нет, нет! — решительно возразил Сунцов. — Она хорошая и справедливая, но ведь ей же в первую голову надо о плане заботиться. Слушай…
Сунцов вдруг вспыхнул и, глянув куда-то в сторону, предложил:
— Слушай, хочешь, будем приходить до смены? И я тебе все объясню.
— Хорошо, — вяло согласилась Юля.
Из-под сверла, тихонько позванивая, вилась и осыпалась стружка. Юля подумала, что даже этот металлический сор будто знает свое место и время и только ее, несчастную, словно хоронят заживо среди этих машин.
Подходя к общежитию, Юля вспомнила о тетке:
«Как-то у нее прошел день?»
Она застала тетку Ничком лежащей на кровати.
— Что с вами, тетя Оля?
Тетка подняла красное, потное лицо с сухими и злыми глазами.
— Уедем отсюда, уедем! Это же такое унижение! Мальчишка учил меня… этот, как его? Игорь Чу-вилев! Да еще и торопит: «Время дорого, надо стараться». Безобразие!.. Передали меня какому-то мальчишке, по его указке я должна жить, и он имеет право что-то требовать от меня!.. Я не вынесу этого!
— Тетя, перестаньте! — с тоской уговаривала Юля. — Хотите, я вам порошок дам? Нате… и засните, засните, умоляю.
— Ну, как тебе у нас в цехе понравилось? — спрашивал Игорь Чувилев своего тезку севастопольца, когда они вышли из проходной на широкое шоссе.
— Как понравилось? — задумчиво повторил Игорь Семенов. — Ничего, только душно очень.
Он снял бескозырку и начал обмахиваться ею.
— Фу, сколько здесь мошкары! У нас на море ни одной мошки, а здесь от нее прямо-таки дышать нельзя.
«Не понравилось», — понял Чувилев. Ему стало обидно за огромный, с голубой стеклянной крышей новый цех, перестроенный в сорок первом году по последнему слову техники.
— А все-таки откуда у нас в цехе духота, скажи пожалуйста? — прицепился к тезке Чувилев.
— Конечно, духота! — убежденно проворчал Игорь Семенов. — У нас в Севастополе всюду солнце, простор, жара с ветерком и ветер с самого моря. А море у нас какое!.. Правда, Максим Кузенко часто бранился: «Ух, скажет, прижаты мы к этому проклятому морю!» Но это он так, от трудной жизни, а вообще он без моря жить не может!..
«Не надо было мне цепляться насчет цеха… И лучше пока не спорить с ним», — озабоченно подумал Чувилев.
В тот же вечер он повел севастопольца в клуб, на спектакль заводского драмкружка. Через день Чувилев выпросил несколько билетов на футбол. Севастополец раскритиковал лесогорский стадион, но игру смотрел с интересом. Еще через два дня Чувилев повел тезку на киносеанс, но Игорь уже разгадал его намерения:
— Ты что меня таскаешь повсюду? Утешить думаешь?
Входя в цех, Игорь Семенов тотчас же устремлялся к газетной витрине. В сводках Совинформбюро он читал прежде всего сообщения с Севастопольского участка фронта и вздыхал, что они так немногословны.
Но однажды утром, подходя к витрине, он с силой сжал руку Чувилева:
— Стой! Сегодня о Севастополе много напечатано!
Впиваясь жадным взглядом в газетные строчки, Семенов читал беспокойной скороговоркой, нетерпеливо, со свистом переводя дыхание:
— «Вечернее сообщение девятого июня: на Севастопольском участке фронта наши войска отбили многократные атаки противника с большими для него потерями»! С большими для него потерями! — повторил он. — Это здорово!.. «Противник, не считаясь с потерями, продолжает атаки против героического города». А! Охота им, гадам, наш Севастополь взять! Да не выйдет… Вон читай, читай дальше: «…противнику удалось потеснить подразделение…» По-думаешь!.. «Но уже через час…» Видишь, только час нашим понадобилось… «уже через час решительной контратакой, перешедшей в р-рукопашную»… ого!.. «наши бойцы отбросили немцев». Видал? «Немецко-фашистские войска только на отдельных участках под Севастополем в течение дня потеряли свыше двух тысяч пятисот человек убитыми». Вот кр-расота! — И севастополец прищелкнул языком. — Вот как наши краснофлотцы бьются!
На другой день в сводке было всего четыре строчки, и севастополец сразу притих. А через день он с сияющим лицом объявил Чувилеву:
— От одиннадцатого июня сводку читал? Наши моряки вовсю колошматят: до пятнадцати тысяч немцев убито! — И севастополец торжествующе погрозил кулаком.
