Между двух миров - Эптон Синклер

Ланни излил все, что было у него на сердце. За его восторгом скрывалось чувство вины; ему тоже следовало быть человеком железной решимости, а не сидеть между двух стульев, меняя свои взгляды при каждом новом доводе. У этого итальянца с львиным сердцем были все оправдания, которые приводил в свою пользу Ланни. Он был сын богатого помещика, адвокат и культурный человек; без сомнения, и он любил музыку и искусство и мог бы использовать свой досуг для наслаждения жизнью. Слово «герой» звучит возвышенно, когда встречаешь его в исторических книгах, но дьявольски неудобно быть героем, и Ланни бывал им только в мечтах, а в реальной действительности у него нахватало на это стойкости. Джакомо Матеотти, разумеется, не знал всего этого. Он видел красивого, пылкого юношу-иностранца с румянцем энтузиазма на щеках и огнем восторга во взгляде. И секретарь урвал минутку, чтобы объяснить особенности итальянской обстановки отпрыску фирмы Бэдд.

Да, организованные рабочие поистине в трагическом положении; они совершенно безоружны, если не считать морального и духовного оружия; они очутились лицом к лицу с такими врагами, которые сами себя награждают кличками — «дикари», «проклятые» и «отчаянные».

Хотя власть и находится в руках фашистов, они сумели довести тираж своих газет всего лишь до четырехсот тысяч, между тем как тиражи оппозиционной печати превышают эту цифру вдесятеро. Долго ли насильники будут терпеть такое положение? До каких пор преступники будут допускать публичное обличение своих преступлений? Страшно даже подумать о том, что может случиться; с этими мыслями просыпаешься ночью и весь день думаешь и не находишь выхода.

Ланни рассказал о том, что случилось с Барбарой Пульезе.

— Бедняжка! — воскликнул Матеотти. — Я хорошо ее знал; мы не раз с ней спорили на партийных собраниях. Нельзя не сочувствовать людям, доведенным до отчаяния, но трагическую ошибку совершают те, кто размахивает незаряженным ружьем. Теперь мы пожинаем плоды подобной неразумной тактики; на мне лежит тяжкая задача: заставлять людей сдерживаться, мириться с тем, что их убьют, умирать без сопротивления, когда нашим врагам угодно их убивать. Список наших мучеников еще далеко не полон.

Кто-то подошел к Матеотти и напомнил о совещании. Он пожал руку своему посетителю и сказал:

— Через несколько дней, когда эта горячка немного уляжется, быть может, вы сделаете мне честь и зайдете ко мне домой. Я познакомлю вас с моей женой и детьми. — Ланни ответил, что ничто не доставит ему большего удовольствия.

— Видите ли, — продолжал Матеотти, — в ближайшие дни я должен закончить свою прерванную речь. Если мне опять не дадут говорить, мы постараемся найти какой-нибудь другой путь и довести все факты до сведения заграницы. — Он протянул Ланни свою книгу «Год фашистского господства», где было перечислено более двух тысяч убийств и других актов насилия, совершенных подручными Муссолини. — Мы будем рады всякой помощи, которую вы сможете оказать нам для огласки этих фактов, — сказал Матеотти, и Ланни обещал сделать все от него зависящее.

— Помните, что бы ни случилось, — продолжал собеседник Ланни, — они не могут убить наше дело.

Рабочие усвоят то, чему мы старались научить их. Придет новое поколение, более мудрое и мужественное, чем наше.

— Куда уж там более мужественное! — воскликнул Ланни. — Да поможет вам бог! — Насчет бога, как и по другим вопросам, у него не было твердого мнения, но надо же было сказать что-нибудь утешительное этому подвижнику.

Затем посетитель отправился по своим делам — разыскивать картины XVI века. Ланни изучал психологию представителей старых римских семейств, в чьих дворцах хранились такие картины — хранились уже столько времени, что владельцам давно надоело смотреть на них; в символику религиозной живописи они не верили, а что касается картин светского содержания, то они предпочитали намалеванным красавицам женщин из плоти и крови и старинным костюмам — современные; они думали только о том, как приятно было бы иметь новую машину и заплатить карточные долги.

Лира упала до четырех центов, и самое слово «доллар» источало магическую силу. Вопрос только в том, сколько можно выудить этих долларов у покупателя. Так будем же поосторожней, не надо выказывать слишком большого интереса к продаже, а надо постараться раскусить этого столь приятного на вид и как будто столь добродушного молодого эстета. Что он — в самом деле миллионер или только пускает пыль в глаза? Американцы это умеют! Почему он не говорит, какую цену согласен заплатить, а требует, чтобы вы назначили цену, Для вас это нож острый. Сколько бы вы ни получили, всегда вам будет казаться, что надо было запросить вдвое..

Джерри Пендлтон когда-то рассказывал Ланни о своей поездке с одним приятелем по Италии накануне войны. Они выучили с десяток итальянских слов и между прочим: quanta costa? Сколько стоит? Входили в деревенский трактир и, закусив, вынимали и клали на стол горсть мелочи. Quanta costa? Трактирщик откладывал то, что считал нужным получить, и тогда они делили эту сумму на три части и давали ему одну треть. Это было нормальное соотношение между ценой, назначаемой американцу, и ценой для итальянца; владелец трактира ухмылялся и брал то, что ему предлагали. Ланни рассказал это Золтану, и тот ответил, что надо будет ту же систему применить в их профессии. Пусть владелец назначит цену за картину, затем придет Золтан взглянуть на нее, и если она окажется подлинной, он выложит на стол одну треть спрошенной суммы наличными — непременно в лирах: и пачек куда больше и цифра куда выше!

Ланни отдавался поискам картин XVI века только наполовину, а другой половиной своего существа — чтению газет и разговорам с Корсатти. В газете «Пополо д'Италиа», которую Муссолини никак не мог навязать итальянским читателям, хотя он и был их премьер-министром, Ланни нашел довольно прозрачные намеки на необходимость расправы с оппозицией. Глава правительства заявил: «Матеотти произнес оскорбительную и провокационную речь, и она заслуживает более веского ответа, чем эпитет «masnada», который синьор Джунта бросил в лицо левым». Корсатти сказал, что это обычный метод Муссолини. Он будет подстрекать к насилию, он даст тайные инструкции применить насилие, а затем, когда насилие будет совершено, он прикинется возмущенным и скажет, что не мог сдержать пыл своих последователей.

Секретарь социалистической партии снова говорил в палате и выступил уже непосредственно против премьер-министра. Это продолжалось день за днем. Социалист Дженнари сказал:

— Мы только что вышли из тюрьмы, но хотя бы нам пришлось снова вернуться в нее, мы будем твердо стоять за свои убеждения. — Муссолини заявил среди криков и оглушительного рева:

— Как бы вы не получили заряд свинца в спину!

Такие прения давали сенсационный материал иностранным журналистам. Ланни заходил в маленькую тратторию, где они собирались. Корсатти представил его «братии», и с ним делились новостями, передавали последние слухи и сплетни. Здесь держали пари — сколько еще осталось жить Джакомо Матеотти? Это казалось циничным, но журналистам нельзя принимать близко к сердцу вещи, о которых приходится писать. А немногочисленные социалистические газеты Соединенных Штатов не могли позволить себе роскоши иметь корреспондентов в Риме.

Вечером 10 июня Ланни предстояло свидание с главой одного из знатнейших княжеских семейств итальянского королевства. Он уже осмотрел несколько картин из коллекции благородного римлянина, и ему намекнули, что о ценах можно будет потолковать. Если сделка пройдет, это будет крупная удача для Ланни. Он как раз кончал завтрак со своей подругой, когда его позвали к телефону, и он услышал дрожащий голос, прерываемый рыданиями. Говорила молодая жена Джакомо Матеотти. Она пыталась рассказать ему на ломаном английском языке, что ее мужа несколько минут назад похитили на улице Антонио Шалойа; его увезли в автомобиле; не может ли мистер Бэдд сделать что-нибудь для его спасения? Ланни в ужасе спросил, чем он может помочь, и женщина сказала: — Сообщите в газеты, сообщите за границу! Единственное, что может их остановить, — это общественное мнение Европы и Америки. Это Думини! — крикнула она и еще раз повторила это имя: — Думини! Он живет в отеле «Драгони». Джакомо знал, что ему поручено покончить с ним. О, ради бога! — Голос прервался, женщина не могла сдержать рыданий.

Ланни повесил трубку и побежал рассказать Мари страшную новость. — Но, дорогой мой! — воскликнула она. — Какое тебе до этого дело?

— Я знаю его лично и должен помочь ему.

— Но как, Ланни, ради бога? — И та женщина тоже взывала к богу. Богу придется выбирать между ними.

— Я не могу терять время! — воскликнул Ланни. — Я должен повидать журналистов и выяснить, что можно сделать.