Имена мертвых - Людмила Белаш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не надо полицию, — тихо проговорил крепыш, не приближаясь. — И не ори так, на улице слышно. Ты же не хочешь скандала?
Потеряв — или сорвав — голос, Людвик отрицательно помотал головой.
— Отпусти ее. Немедленно.
Всхлипывая и дрожа, Марсель съежилась на полу.
— Теперь отойди. Туда. Лицом к стене.
На прицеле, как на поводке, Людвик прошел, куда показала рука в черной перчатке.
«Никаких резких движений, — думал Людвик, — только никаких резких движений…»
— Я з-заплачу вам больше, — трепеща и заикаясь, бросил Людвик через плечо. — Подумайте, я в-вам дам…
Рывок за воротник, холодное прикосновение ствола к надплечью, короткое шипение и боль — прежде чем Людвик успел вскрикнуть, широкая ладонь закрыла ему рот чем-то пухлым, вроде большой подушечки для иголок, со сладким, сжимающим дыхание запахом; он отбивался, но налетчик, бросив безыгольный инжектор, цепко облапил его, придавил к себе и не давал толком замахнуться для удара, прижимая руки Людвика к туловищу. Красная пелена встала перед глазами, провалился пол…
Клейн осмотрелся и подобрал инжектор.
Тут сжавшаяся Марсель взметнулась с пола, бросилась к упавшему отцу, стала его трясти:
— Па-апа!..
— Нормально, барышня. — Подумав, Клейн вложил в патронник капсулу транквилизатора быстрого действия — полдозы. В бедро? нет, захромает — лучше в руку; не замечая ее суетливых движений, он поднял почти до плеча рукав кофты, плотно прижал наконечник инжектора к коже — ш-ш-шэк! — Марсель вскрикнула и оттолкнула его.
— Зачем ты?!. Что ты делаешь?! Ему плохо!..
— Надо уходить отсюда. Быстро.
— Я не уйду! Я у себя дома!.. Что с ним?! Что ты ему впрыснул?!.
Клейн, не слушая ее, поднял телефон, убедился, что в трубке нормальный сигнал, и набрал номер «неотложки»:
— Алло? «неотложная помощь»? побыстрей приезжайте на Сколембик, 25, третий подъезд. Доктор Фальта, Людвик Фальта. Я принял лекарство, сильно закружилась голова… Боюсь, что потеряю сознание. Я оставлю дверь для вас открытой. Поторопитесь!..
Возмущенная ложью, Марсель попробовала встать, но поняла, что ноги подкашиваются, как ватные. Она застонала, слабо мотая головой — вот так-то уже лучше! Клейн осторожно помогал ей стоять, но голова Марсель запрокидывалась, ноги не держали, даже прислонить никак нельзя…
— Не падай, барышня, — пробормотал Клейн. — Со мной — дойдешь…
Пустые капсулы он сунул в карман — никаких следов не оставлять! Внимательно и быстро осмотрел прихожую. Часы Аника на полу! и их туда же.
— А… он… где? — глядя едва не в упор, Марсель не замечала прикорнувшего у стены доктора.
— Идем… да не падай ты!
— Не… о-ой… — Она захотела повернуть голову, вяло вырываясь из сильных рук Клейна.
— Вот пальто… беретка… — спешно, но уверенно Клейн наряжал ее, как неустойчивый манекен. — И — ходу отсюда…
— Я… его хочу…
— Вот это зря.
Движения Марсель становились слабее; ноги подгибались, но она старалась не упасть.
Клейну предстояло быстро и незаметно ускользнуть из дома Людвика.
Это был старый, дважды довоенный дом английского образца, где каждый подъезд принадлежал одному владельцу; по сути — семь отдельных, узких и высоких трехэтажных домов, стиснутых боками друг к другу в единое строение. Парадные входы находились в глубине миниатюрных двориков, выглядывая из-под балконов бельэтажа претенциозными уступчатыми порталами; слева от каждого дворика — закругленный по фасаду выступ, изображающий башенку со шпилем; венчал семейную ячейку мезонин под черепичной крышей. Сзади второй выход открывался в садик, отделенный от переулка решеткой с воротами для автомобиля; гараж находился во флигеле, продолжавшем по левой стороне дома череду служебных помещений: кладовых, кухни и бывших комнат прислуги. То есть дом имел три выхода — на Сколембик, в сад и через гараж к переулку. Кухарка и горничная приходили и уходили через дверь, ведущую в сад, парадным входом не пользовались.
Заранее подобрать ключи, раскодировать замок со сменным кодом, «заглушить» Людвика — для Клейна, пятьдесят лет прослужившего в спецназе у Герца, это не было проблемой. Но как вывести и усадить в машину заметно «отъехавшую» барышню, если известно, что со Сколембик за входом следят две сочувствующие ей особы, которые наверняка заметили, как он вошел почти следом за Людвиком и Марсель? А машина стоит на Сколембик… вряд ли они будут спокойно наблюдать, как он потащит Марсель через улицу. Если вчерашний урок им не впрок — чего доброго, поднимут переполох.
Солнце уже село, небо заволакивает, фонари еще не зажглись — видимость в переулке не идеальная… эх, еще бы час выждать, пока совсем стемнеет, но времени нет.
Клейн сгреб Марсель, чтобы она случайно не взбрыкнула, и свободной рукой набрал номер Аника.
— Фортуна.
— Брэк, — мигом отозвался Аник. — Ну?
— Живо сюда, пулей! к задним воротам — я жду.
— Вас понял, конец связи.
— Кл-лейн… — заныла Марсель в полубреду, — мне пло-о-о-хо…
— Милая, потерпи чуток. — Чтобы у девушки не заплетались ноги, Клейн взял ее на руки и понес по коридору к заднему выходу.
— О-ой, как… м-м-м…
«Все у девчонки в голове перепуталось, — обеспокоенно думал Клейн. — А ну как заорет?..»
Дальше, дальше, не задерживаться. Скоро ли Аник успеет?
В садик вышли без стука — дверь смазана на совесть, замок пригнан отлично. Здесь низкорослые деревья — хоть какой-то, но заслон от любопытных глаз.
Клейн бережно поставил Марсель, оправил на ней пальто; туманно озираясь, она шагнула — бог весть, куда ее повело — нога подсеклась, но Клейн был начеку.
— Не ходи сама, держись тут. — Рука его показалась Марсель прочной, как стальная труба.
— Зачем мы уходим?.. Клейн?., а?..
— Чтоб нас твой папа не догнал.
— Он… — Марсель пошевелила бровями, наморщила лоб, — ты его у-бил…
— Нет, поспать уложил.
— Голова болит… — Мысли Марсель плавали врозь; земля ощутимо покачивалась, Клейн — странное у него лицо! — то мутнел, то виделся ясно, словно в глазах не ладилось с фокусировкой. — Тошнит меня…
«Вытошнит — придется в карман собирать», — вздохнул Клейн, стягивая и комкая в кулаке маску.
К воротам подрулил маленький голубой «марч», позавчера взятый Аником напрокат; Марсель удалось усадить в него быстро, без суеты — и Клейн вразвалочку затопал налево, к Кюссетер, а Аник поехал направо — переулками, переулками, — на Фельтен-стайн.
Чтобы выйти засаде в тыл, Клейн дал порядочный круг по скверу, но застал на посту одну Долорес — где же резвушка Ана-Мария? а, вон она, обнюхивает припаркованный «вольво».
Он глянул на часы — 17.16 — быстро мы управились, однако! потом обошел сквер, продолжая круг против часовой стрелки, с кучкой студентов пересек Университетскую и направился к своему автомобилю.
У третьего подъезда дома 25 по Сколембик уже стояла, ярко моргая лампами на крыше, темно-синяя машина с белой полосой и зеркально перевернутой надписью «AMBULANCE» на капоте.
* * *Среда, 18 декабря 1968 года.
Колесо истории вращается неровными рывками — то студенческие беспорядки в Париже, то Советы ввели войска в Чехословакию, то Англия — в Ольстер.
Но Герц и Клейн не замечают перемен в Европе. С апреля они плотно заняты. Клейн старательно роется в старых газетах, делает выписки и посещает тюрьмы. Тюремная администрация без энтузиазма, но легко идет ему навстречу. Клейн представляется как Вильгельм Копман, сотрудник кафедры антропологии Мюнсского университета. Тема научных изысканий его шефа, приват-доцента Гефенейдера, — «Анатомические стигмы преступных индивидуумов».
Френология и ломброзианство бессмертны. Всегда хочется увязать форму черепа и длину носа со свойствами характера. Для ученого, дерзнувшего заняться этим, главное — не забираться слишком далеко, чтобы на тебя не легла тень свастики. Гитлер так опорочил антропометрию, что под подозрением оказались даже обмеры для расчета ботинок и колготок.
Эксгумацией на тюремных кладбищах Герц и Клейн занимаются по ночам. Изъятие останков оформляется по всем правилам; приват-доцент обязуется вернуть «трупный материал» в кремированном виде. Пепел не проанализируешь, чей он.
Они по очереди смотрят сквозь глазок в камеру изолятора.
Образчик 8 из экспериментальной серии просыпается.
* * *Он возвращается из смертного сна в явь.
Окаменевшее, застывшее во вне сознание оттаивает постепенно; оживает память — яркие, мучительные, зримые картины.
«Сын мой, я пришел к тебе со словом утешения…»
«Святой отец, я в этом не нуждаюсь. И никаких обрядов, баста. Если хотите сделать что-нибудь хорошее — передайте им, что у меня есть последнее желание».
