Манкая - Лариса Шубникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джеки обнимала Юльку, которая зажимала уши ладошками. Митька пытался стряхнуть Даву и Артёма. Светочка и бабушки Собакевич (обе в ядовито розовых бигуди) стояли на лестнице.
– Твари! Все вы твари! Ненавижу! – разорялся Кира. – Суки! Захапали себе и сидите, жрёте сладко и пьете вкусно!
Яков Моисеевич дверь Кирину захлопнул, разом прекратив поток брани и грязи, той самой, что щедро наглоталась нынче Юля. Да что уж, всем досталось.
Ну, затихли все, помолчали. Артём с Давой рискнули отпустить Митьку. Тот встряхнулся, словно громадный пёс и сразу к Юленьке направился. Та все еще стояла рядом с Джеки.
– Юлька, обидел он? – растрепанный, какой-то пацански отчаянный Широков, стоял опустив руки.
Юленька голос Мити услышала, сразу к нему повернулась, обеспокоилась и принялась высматривать нет ли на нем синяков.
– Нет, что ты. Не успел. Ты как, Митя? Руку поранил, да? Я посмотрю! Мить…тебе больно? – и глаза такие в слезах, тревожные, любящие.
Широков поскорее обнял сокровище и сразу почувствовал ее ладошки на своей спине. Юлька, не стесняясь никого вокруг, обнимала его в ответ и все трепыхалась, тревожилась и беспокоилась о нем.
– Сейчас обработаю септиком. Я аккуратно, Митя. Только немного пощиплет и все.
– Все со мной нормально. Ну, ты чего? Я не ранен.
– Как же не ранен? Вон ссадины, – и слезы покатились.
Две напасти стояли обнявшись, а соседи переглядывались и загадочно друг другу подмигивали и улыбались. Дава заметил на ногах Юленьки тапочки из квартиры Широкова. Он сам надевал их, когда они с Митькой коротали вечера печальные мартовские.
Фирочка рискнула спуститься по лестнице и подойти к парочке.
– Мить, а Мить? Ты успел Кирке по сопатке-то врезать? – Вопрос неуместный, но забавный.
Все и захихикали. Мгновением позже из открытой двери квартиры Заварзиных донесся звук работающего телевизора и громкий крик комментатора: «Г-о-о-о-л!! Наша команда победила!!»
Ну, тут уж ни у кого сомнений не осталось, ни в победе, ни в том, что пришла пора посмеяться громко!
Было с чего, собственно. Вот Митя с Юлей в обнимку. Киросику остались считанные часы в доме. Все живы и здоровы. Ну, и проявилось это простое, домашнее, если не сказать, коммунальное счастье в искреннем смехе. Таком, который стряхивает все ненужное, грязное и бесноватое. Единит и греет души родных, не по крови, но по соседству и мыслям, людей.
Митька засмеялся, вслед за ним Юлька улыбнулась сквозь слезы, Дава осел на пол и угорал. Джеки прислонилась спиной к стене и утирала слезы. Артём обнял за плечи Якова Моисеевича и вместе они хихикали. Дора и Светочка спустились ко всем и поддержали собрание хохотом. Одна лишь Фира пыталась не смеяться. Почему? Так пропустила бабуля самое интересное! Так и не увидела, как «по сопатке» бьют. Когда смеяться сил уже не было, Яков Моисеевич, по обыкновению, подытожил:
– Ну, что, граждане хапуги, посмеялись? Пора и честь знать. Расходитесь уже. Завтра дел много, – повернулся к сыну и дал странную команду, впрочем, все ее поняли. – Дава, фас!
А что Дава? Свой «фас» он уже давно подготовил, осталось только закончить само дело о разводе.
– Все в лучшем виде, папа. Не волнуйся.
Все стали прощаться, ручкаться и уже повернулись каждый в свою сторону, но Юлька выдала:
– Простите, пожалуйста. Я не хотела, чтобы так…
Митька обнял ее крепче, а соседи вразнобой:
– Ой, не смешите мои тапки!
– Юлюшка, ты чего? За что?
– Юльк, с ума сошла?
– Все в порядке, дорогая. Это должно было произойти и хорошо, что сейчас!
И разошлись, разбрелись.
– Юль, иди домой, я сейчас, – Митя подтолкнул москвичку к своей квартире. – Я на пару слов к Якову Моисеевичу.
Юля кивнула и ушла к Мите. О чем говорили этим вечером старший Гойцман и Широков? О том, как выпинать Киру без ущерба для Юленькиной психики. Помогла Ирина, которой дядя Яша позвонил. А чему удивляться? Магические буквы «КГБ» в любое время в России творили чудо. Не взирая на то, что менялась аббревиатура и командование. Юле так и не сказали, что той ночью выпало Кирочке свидание с тремя серьезными мужчинами в штатском, которые и собрали его в дорогу по месту прописки, так сказать. Отвезли на улицу Мясницкую, где проживала бабушка, дававшая Кире статус москвича за пять тысяч рублей в месяц. Что уж Раков там у ее порога делал, никому не ведомо. Да не очень-то и хотелось знать.
Митя вернулся домой спустя час и застал Юльку в гостиной. Она сидела смирно, как прилежная ученица и ждала его. Рядом с ней лежала аптечка.
– Как ты долго. Садись скорее.
Он сел рядом с сияющей свой драгоценностью и протянул правый кулак, тот самый, который так радостно влупил Кире по сопатке.
Широкову не привыкать к подобным ссадинам, больно не было вовсе, но ему уж очень хотелось Юлькиной заботы и внимания. Вот и смотрел он на ее пальчики нежные, на волосы волнистые, пока несостоявшийся терапевт врачевала его. Вот и септик наложила, подула тихонько, спросила, не щиплет ли… Мать вспомнилась. С такой любовью давно уже никто не хлопотал о нем, о Митьке. Всколыхнулось теплое и нежное в душе, просияло ярким счастьем и оставило в Митькиной голове мысль причудливую.
– Юлька, я сейчас! – сорвался ненормальный с места и побежал к Ирине!
Там, развеселив гранд даму, сорвал Юлькину курточку с вешалки, прихватил кроссовки, выклянчил у смеющейся Джеки носочки и айда домой.
– Собирайся! Через пятнадцать минут жду тебя у подъезда, ага?! – даже слушать не стал вопросов, которыми закидала его изумленная Юленька.
Мчался Широков к цветочному магазину. Влетел и тут только задумался, что не знает, какие цветы любит Юля. Пришлось насмешить до колик продавщицу, путано объясняя, что ему нужно. Девушка приняла близко к сердцу просьбу симпатичного парня и собрала ему очаровательный букетик. Чего там только не было! И какие-то розовые торчалки и завитухи голубые, а еще белые и желтые шапочные соцветия. Никаких таких названий цветов Митя знать не знал, но остался доволен милым, небольшим букетом, похожим на луговой. Душевный и теплый.
Сайгачил обратно к дому и издалека приметил девочку свою. Та стояла у подъезда и фонарь, что освещал ее, давал интересный эффект. Теперь Юлькино сияние не только ощущалось, но было видимым.
– Я тут! – подлетел Митька. – Давно ждешь?
– Только вышла, Мить, – а сама Юля уже во все глаза смотрела на произведение цветочное.
– Это тебе, – протянул букет и чуть не погиб от того, как благодарно и счастливо сверкнул ее взгляд нежный.
– Спасибо… Митя, спасибо тебе за все! Ты такой… такой… Я очень люблю тебя! – Поцелуй был теплым, крепким и таким, что запомниться мог надолго.
Они и запомнили его. Оба. И
