Ядерный рэп, или Сақтан поездың - Виктор Смоктий

В другом ящике оказались вещи, указывающие на то, что станция должна работать не только вблизи города, но и в лесу, в поле: там была пила, топор, примус, брезентовая палатка с алюминиевыми колышками, ведро, сделанное из автомобильной камеры, большая фляга, даже коробка охотничьих спичек. Я понюхал, во фляге было когда-то что-то хмельное. Да с таким вооружением – с клистроном, топором, палаткой, флягой, где угодно не пропадешь, можно хоть на Марс высаживаться.

И вдруг на самом дне ящика я увидел вещь явно нештатную для этой станции. Это была книга, тщательно завернутая в синюю, как на почте, упаковочную бумагу. Когда-то она была тщательно заклеена, везде были застекленевшие от времени, как застывшие слезы, потеки канцелярского клея, но книгу часто разворачивали, и она сразу привычно обнажилась. Называлась она романтично, что-то вроде «Весенних далей». На форзаце округлым женским почерком было написано «Дорогому Ванечке в память о…», дальше, честное слово, не запомнилось. Мне только этого не хватало, стать хранителем сердечных тайн кардинала Ришелье, от которого три года я буду зависеть и душой, и телом.

Я быстро закрыл все ящики и снова стал читать перечень регламентных работ, которые всегда надо знать, как Отче наш. И вдруг я вижу отчеркнутую строчку, что раз в квартал я обязан промывать волновод, длина которого составляла больше трех метров, этиловым спиртом, и для этого мне полагается три на четыре – двенадцать (!) литров этого продукта в год. Я сразу осознал, почему горизонты и темпы развития радиолокации стремительно растут. Мне даже стало понятно, почему станций – две. Непонятно – почему не три?

Мог ли я пренебречь этим откровением свыше? Вдруг волновод засорится, забьется некачественными импульсами, и на трибунале выяснится, что это произошло только потому, что рядовой Смоктий, вопреки требованиям эксплуатации, не промывал этот чувствительнейший элемент СВЧ-системы спиртом.

На вопрос неумолимого судьи, почему же это стало возможно в рядах Советской Армии, бывалый служака старший лейтенант Белоглазов тут же ответит:

– А Смоктий меня про спирт не спрашивал.

Я просто не имел права дать ему шанс выйти сухим из истории со спиртом. Когда в станции снова появился Белоглазов, он пристально посмотрел мне в глаза, и, наверное, что-то там увидел:

– ЗИП осмотрели?

– Так точно, – ответил я.

– Книгу видели? – спросил он после некоторой паузы.

– Так точно, – ответил я, стараясь не добавлять никаких эмоций.

– Представляете, Смоктий, восемь раз за ночь, – с неожиданной для меня гордостью и азартом воскликнул он.

Я восхищенно помотал головой и почувствовал, что настал момент для серьезного разговора об условиях эксплуатации станции:

– Товарищ капитан, я тут прорабатывал регламентные работы и увидел, что раз в квартал волноводы надо промывать, – я не стал говорить – чем. – А когда это было в последний раз? Мы не опаздываем?

Он пожевал губами и нехотя произнес:

– Не опоздаем.

Дня через три, в ближайшее воскресенье, он забрал меня из казармы и повел в городок. Но шли мы не по главным улицам, где я мог бы вполне по-военному козырять, отдавая честь солдатским и офицерским патрулям, а по задворкам, которые выглядели точно так же, как и в военном городке, только здесь было очень много заборов и штакетин с гвоздями.

Скоро мы оказались среди индивидуальных сараев и гаражей, в которых офицеры и сверхсрочники хранили свой благоприобретенный скарб. Эти сарайчики тянулись строгими рядами вдоль высокого бетонного забора, верх которого ощетинился колючей проволокой на изоляторах. На вышке прямо над нами на перилах сидел часовой и читал толстенную книгу. Тогда это могли быть только «Три мушкетера», «Королева Марго» или «Граф Монте-Кристо». Я не думаю, что он читал юбилейный подарочный том Сервантеса. Автомат его мирно висел на гвоздике, вбитом в столб.

– Часовой, что вы себе позволяете, читать на посту? – возмутился старший лейтенант Белоглазов.

Далее произошло для меня невероятное. Часовой внимательно взглянул на нас с пятиметровой высоты, аккуратно закрыл книгу, заложив страницу, на которой его прервали, клочком газеты. Снял с гвоздя автомат, направил на нас и передернул затвор:

– Ты, б…ь, меньше шлепай, дольше жить будешь, – с холодной яростью произнес он. – Топай отсюда, а то обоих положу за покушение на объект.

Больше всего меня испугали не эти угрозы, которые мне показались театральными, а реакция моего командира, он сник, побледнел и, прошептав: «Ну, наглецы», – быстро провел меня к своему сарайчику.

Тогда я не придал значения цвету погон солдата на вышке, а она говорила о том, что он служит в КГБ. Когда я потом со смехом рассказал этот случай Володе Грамматикову, который служил в этих войсках на полигоне и охранял разные ядерные заряды и всякие другие «изделия», он не засмеялся:

– Если бы этот дурак застрелил вас там, ему бы, скорей всего, ничего серьезного не сделали, таковы были у нас инструкции по охране гостайны. Ему бы поверили, что вы среди бела дня полезли на забор.

И тогда я понял страх старшего лейтенанта Белоглазова, он все-таки лучше разбирался, где может шарахнуть.

Он вынул из петель большой амбарный замок и открыл дверь сарая. За пыльными коробками, полосками дюралюминия и горой поломанной мебели на мощных стеллажах, сбитых из упаковочных транспортных рам наших радиолокационных станций, стояли трехлитровые банки со спиртом, запечатанные, как березовый сок в магазине, жестяными крышками. «Как же я понесу эти бутыли», – еще подумал я, но жизнь, как всегда, внесла свои коррективы. Белоглазов открыл одну из банок, взял со стелажа большую воронку и наполнил спиртом маленькую двухсотграммовую аптечную бутылочку с градуировкой для детского питания.

Я, конечно, для проверки снял на станции одно звено волновода и погонял внутри него грамм десять спирта. Никаких положительных изменений я не обнаружил, но зато, когда попытался привинтить эту часть волновода на место, раздался свист утечки СВЧ-энергии. С трудом согласовав этот участок, чтоб он хоть не свистел так громко, я подумал, что если развинчу весь волновод, с поворотами и уголками, я его ни в жизнь не соберу, как надо, поэтому мы просто развели этот спирт и выпили с сержантом Витей Собчуком и взводным старшим сержантом Васей Николенко.

После чего Витя рассказал о тайне книги.

– Ты книгу там видел в ящике? – спросил он, прикуривая после спирта.

– Да, была там какая-то.

– Вот! – многозначительно сказал он. – Дня за два перед Новым годом где-то часов в одиннадцать заявляется на метео Белоглазов. Я еще подумал, что это ему дома не сидится, инспектировать пришел, а он радостный такой, взял ключи от станции и ушел. Валера Фокин вышел вслед за ним, как бы покурить, а у станции Белоглазова девушка ждет в белой шубке.

– И чего? – спросил я.

– И ничего, утром ключи забрали, а станция уже пустая была.

– А я тебе скажу, восемь раз за ночь, – не удержался и тоже похвалился я, это оказалась заразная болезнь.

– А ты-то откуда знаешь? – спросил Николенко.

– Белоглазов признался.

Старики с подозрением посмотрели на меня, если старлей Белоглазов пускается со мной в такие откровения, то что я ему в ответ рассказываю?

Обуреваемый желаньем и тоской,Один из айсбергов – немолодой, но крупный,Используя Борея бег попутный,Порвал с бесчувственной своей средой.Полярной ночью бросил он свой пост,Взломал торосы, оборвал заструги,И так, навстречу – другу иль подруге,Неторопливый рок его понес…

О, айсберг, но скажи, кто твой избранник?И он ответил, как вздохнул:– Тита-а-аник.

Рус, песня, ла-ла-ла!

Новости дня:

1967.05.11 Великобритания, Дания и Ирландия официально заявили о своём желании присоединиться к ЕС.

1967.05.16. На пресс-конференции президент Франции де Голль фактически заявляет о наложении французской стороной вето на вступление Великобритании в Европейское экономическое сообщество.

– Рус, песня, ла-ла-ла! – скомандовал старшина третьей команды инженерной группы Ширкунов, когда мы строем шагали из клуба после очередного военно-патриотического фильма про подпольную борьбу в фашистском концентрационном лагере.

– Товарищи, передайте по «струне» – петь не будем! – тихо прошелестело по строю.

– Значит, не будете? – угрожающе спросил старшина.

– Нет! – звонко выкрикнули из рядов сопротивления.

– Ну и дураки, – неожиданно весело крикнул Ширкунов и запел чистым тенором: – Распрягайте, хлопци, коней, тай лягайте почивать, а я пиду в сад зеленый, в сад криниченьку копать.

– Копай, копай… – не выдержав взятого непосильного обета молчания, подхватило несколько голосов, и старшина рассмеялся, одержав очередную бескровную гуманитарную победу.