Найденные во времени - Александр Козин

– Когда вышла машина? Минут двадцать? Значит вот-вот будет… А что случилось?

Оказалось, что сгорел большой трансформатор в готовом к сдаче мотеле «Лучезарный». Там даже поляков уже поселили… Москва готовилась к Олимпиаде…

А Хмурый – Ульян Альбертович – это начальник специализированного строительно-монтажного управления № 33, где я работаю страшим инженером производственного отдела. С моей анкетой «исключенца из КПСС» трудно устроиться даже на рабочую, не то что на инженерную должность. «Наверное, как с крестом на груди», – возникла мысль. «Мать через знакомых устроила!» – перебила ее другая. Хмурый тогда сказал, что этот факт моей биографии ему неважен – главное, чтобы специалист был хороший.

Мне надо ехать… Вместо плавок и набора удочек я бросил в сумку бутерброды, карманный тестер, свежую рубашку, носки. В это время под окнами «забибикала» машина. Я выглянул в окно: точно, Миша, водитель, вылез из «хмуровской» «Волги» и пробегал глазами по окнам дома в поисках меня. Я приоткрыл фрамугу и свистнул. Миша, узнав меня, помахал рукой. Только всегда улыбчивое его лицо сейчас было похоже на вечно озабоченную физиономию Хмурого. Я уже готов был выскочить за дверь, как снова раздался телефонный звонок.

– Привет! Это я, Женя, – услышал я голос недавнего знакомого поэта. – Мне поговорить бы надо с тобой. Встретиться.

– Старик, меня вызвали на работу, – ответил я.

– Сегодня же выходной!

– Это у вас, работников пера, – хотелось пропеть «и топора», но я сдержался, все-таки человек погиб, – выходной. А у меня авария на объекте. Жень, я серьезно. Потом перезвоню тебе. Лады?

– Время терпит. Только учти, это в твоих интересах! Жду звонка! – и я услышал короткие гудки.

Я заскочил в ванну – проверить воду, в свою комнату – закрыть балкон, провел ладонью по вентилям на газовой плите – выключены ли, бросил на плечо спортивную сумку и захлопнул за собой входную дверь…. Суббота… Летний вечер… Москва – полупустая от машин: кто – на даче, кто – на юге. Мы домчали быстро. У подъезда свежеоштукатуренного многоэтажного мотеля с зеркальными окнами уже стояли «Скорая», милицейский «газик», личная машина Хмурого и пикап главного инженера СМУ-33 Генриха Васильевича, благодаря которому через знакомых матери я и был принят сюда на работу.

Я спускался в подвал, в трансформаторную, через груду щебня, известки, щепки, обрезки проводов, изоляции и еще какой-то строительный мусор. Почему-то вспомнилась свалка со снимков Эдика. Только здесь не было живого неба, а лишь дежурное освещение: понятно – трансформатор «полетел». Но почему не включили резервный?.. Вот и трансформаторная. Хмурый, дергая каменным подбородком, что-то доказывал капитану милиции и еще одному – в этих званиях я не разбираюсь – в прокурорской форме. Пахло сожженной изоляцией. Генрих Васильевич стоял и смотрел на распростертое тело, возле которого сидела на низенькой скамеечке женщина в белом халате и что-то записывала в тетрадь.

Я пригляделся. На полу лежал Силыч, старый, опытный монтажник-трансформаторщик. Как же его угораздило?! Не могло его убить по его халатности!

– А! Вот и наш старший инженер из производственного отдела! – увидел меня Хмурый. Я представился милиционеру и следователю прокуратуры.

– Вы хорошо знали покойного? – спросил следователь.

– Ну… Как хорошо? Только по работе, как грамотного, опытного монтажника, спокойного, рассудительного, доброго старого человека.

– Он выпивал на работе?

– Я ни разу не видел.

– Бывало, – вмешался Хмурый. – Они все работяги.

Следователь вскинул на меня взгляд:

– А говорите, что вы ни разу не видели.

– Насколько я знаю, – заговорил капитан милиции, – именно производственный отдел проверяет электросхемы перед монтажом. Кто из производственного отдела непосредственно делал это.

– У нас – тройной контроль, – вмешался Герман Васильевич, – ошибки в чертежах и схемах быть не может. Я сам проверял последним.

– Конечное заключение сделает экспертиза, – повернул к нему лицо следователь. И снова спросил меня, – вы лично проверяли?

– Да, на первом этапе.

– А кто конкретно проверял процесс прокладки кабелей, монтаж трансформаторов? – спросил капитан милиции.

– Это работа начальника участка. А инженера производственного отдела вызывает тоже он, если возникает неисправность, недоразумение.

Я не понимал, куда клонит капитан милиции – эксперт… Он же не может не знать этих подробностей.

– До заключения эксперта я прошу прекратить всякие работы в здании, – повернулся следователь к Хмурому.

– Да вы меня без ножа режете! У нас сдача объекта на носу. Уже иностранцы заселены в мотель! Это же – международный скандал, – дернул подбородком Хмурый.

Следователь посмотрел на капитана. Тот вздохнул:

– Вы-то сейчас отдыхать поедете, а мы, что ж в выходной пахать должны?

– Александр Леонидович, – обратился ко мне Хмурый, – осмотрите трансформатор.

И когда я отошел, что-то тихо заговорил следователю и капитану милиции. Я же смотрел не на трансформатор, а на Силыча. Лицо его было удивительно спокойно. Уголки губ даже слегка приподняты, словно он хотел улыбнуться. Но может ли улыбаться человек, когда его убивает током, обугливая при этом пальцы?! Рубашка была расстегнута почти до пояса – видимо, делали искусственное дыхание и массаж сердца. Вокруг шеи натянулся шелковый шнурок, спускавшийся через плечо на резиновый коврик. И заканчивался он маленьким блестящим крестиком.

– Александр! – позвал меня Герман Васильевич. Теперь он тоже стоял почти рядом со следователем и милиционером. Сказав им что-то, он повернулся ко мне, – пожалуйста, пойди, возьми в моем пикапе схемы в желтой папке и принеси мне сюда.

Я мысленно попрощался с Силычем – санитары уже собирались класть его на носилки – и пошел к выходу. И тут вспомнил, что у Силыча тоже был уже знакомый мне взгляд ясного живого неба… Возвращаясь, я спускался с папкой под мышкой по замусоренной лестнице. До трансформаторной остался один поворот, когда за углом послышался резкий голос Хмурого.

– Ну, зачем ты, Гера, сказал, что последним смотрел схемы? Нам объект сдавать, а тут эта экспертиза. А ведь мы могли бы столько проблем снять, отвлечь их, сказав, что твой протеже последним смотрел и контролировал монтаж. У него все равно рыльце в пушку: из партии выгнали. Есть за что ухватиться. Пока бы выясняли, что это вообще не диверсия, мы бы спокойно доделали свои дела. А может, так оно и есть – диверсия? Твой Александр ведь не раз приезжал на объект?

– Что ты несешь, Ульян? При чем здесь этот парень? Да и не хочу я врать. И не могу: мой друг хорошо знаком с его родителями. Как я буду потом ему в глаза смотреть? Парень-то честный! И специалист неплохой. Что-то я раньше за тобой такого не замечал… А парня из партии шуганули, оклеветав, и заодно за то, что сам отказался быть стукачом. И, кстати, первичная партийная организация его не исключила… Это мне друг рассказал. А он врать не будет. Да и сам посуди: стал бы он какого-нибудь подонка мне, лучшему старому другу, рекомендовать?! Он досконально все выяснил сначала. Сам знаешь, где он работает.

– Что тогда делать? «Горят» и премия, и тринадцатая. И не только нам, а всем рабочим! Слушай, а позвони этому своему другу. Я ведь знаю, где он работает. Пусть надавит!

Я стоял ни жив, ни мертв. Вот так Хмурый!

– Пойдем, еще раз попробуем уломать следователя, чтобы хотя бы трансформатор демонтировать разрешил. Да новый устанавливать. Это все равно не менее двух суток займет, и то, если беспрерывно работать целой бригаде. А старый привезем им. Пусть проводят свою экспертизу! Мы же сейчас предложим осмотреть кабели, их соответствие схемам, – сказал Герман Васильевич.

– Вот и хорошо, а от производственного отдела здесь оставь твоего протеже.

Я тихо отошел назад на десять шагов и специально затопал обратно к повороту, за которым беседовали мои начальники. Но они были уже около трансформаторной и почти шептались со следователем и капитаном милиции. Я подал папку главному инженеру и отошел. Тот раскрыл ее и стал что-то жарко доказывать собеседникам. А у меня ком тошноты встал в горле. То ли от подвальной пыли, то ли… Вскоре Хмурый, Герман Васильевич, следователь, милиционер и еще какой-то незнакомый в штатском ушли из подвала. Мне было приказано, дожидаться усиленной бригады и лично контролировать работы. Я сел на скамеечку, на которой недавно сидела врач, продолжая раздумывать над услышанным разговором Хмурого и Германа Васильевича.

«Надо уходить с этой работы. Правильно говорит Шлях! Если Хмурый может так подставить – а я теперь не застрахован от этого – значит, бежать надо отсюда. Не хватало еще, чтобы на меня гибель человека «повесили». Тогда – тюрьма!» – думал я. Вдруг какое-то легко дуновение шевельнуло мои волосы. Откуда в закрытом подвальном помещении ветер?! Но мои волосы действительно встали, наверное, дыбом, когда я увидел Силыча, живого и здорового, только какого-то… прозрачного. Он был одет во что-то белое, тоже прозрачное. И от него веяло чистым, по свежести похожим на морозный, воздухом. Он улыбался, как улыбался всякий раз, когда видел меня. Да и наверное, так он улыбался своими живыми глазами, полными ясного неба, каждому человеку. Но мне все равно стало не по себе.