Государыня-правительница - Светлана Бестужева-Лада

– Ты вот что, Лизонька… Сядь рядышком, мне тебе кое-что сказать нужно.

Елизавета откровенно зевнула. Зевала она, как котенок, открывая розовое нёбо и мелкие жемчужные зубки. И тут же ойкнула, получив от маменьки увесистый подзатыльник.

– За что?

– А чтоб мух не ловила, а слушала прилежно. Хоть за короля выходишь, хоть за пастуха – все едино: из девок бабой станешь. А это нелегко. Бабья-то доля тяжелехонька…

– Ой, не пужайте меня, маменька!

– Я тебя не пужаю, а уму-разуму учу. Чтобы муж твой к тебе на всю жизнь прилепился и на других женщин даже смотреть не хотел. Ты вот что сделай, когда вас вдвоем в спальне с Людовиком оставят…

Дальнейшее Екатерина шептала дочери на ухо, а та то краснела, то бледнела, но слушала, затаив дыхание.

– А сильно будет больно, маменька?

– Не знаю, дочка. У всех по-разному. Я так и не заметила ничего, до того воспламенилась…

– И папенька… воспламенился?

Екатерина замолчала, словно налетела на невидимую преграду. Меньше всего ей хотелось рассказывать дочери о своей бурной юности. А что сказать?

– Я твоего папеньку как увидела – так и обмерла, – нашлась она наконец. – Тогда-то я в доме светлейшего князя Меньшикова жила, экономкой. Злые языки про нас всяко трепали, только Александр Данилович ко мне как к сестре родной относился. От полона спас, из грубых рук солдатских вырвал. А потом приехал к нему царь Пётр Алексеевич… И пропала я, доченька, совсем пропала – так полюбила батюшку твоего.

– А он?

– И он меня полюбил… Я с того вечера всюду за ним – как нитка за иголкой. Только сначала он меня к своей сестрице любимой, тетушке твоей Наталье Алексеевне отвез. Сказал ей: «Вот, Натальюшка, девица Марта, графиня Скавронская. Из Лифляндии она, потому по-русски не знает. Но ты ее научи, да в веру истинную приведи, потому как полюбилась она мне».

Елизавета слушала с полуоткрытым ртом, даже дышать боялась. Впервые слышала она историю знакомства своих родителей не от придворных сплетников, а от самой матери.

– Вот и стала я русскому языку учиться, да манерам, при дворе принятым. А потом крестили меня Екатериной и отчество дали – Алексеевна. По отцу моему крестному, сыночку государеву, ныне покойному… Все это время мне государь письма писал, да такие нежные, а я ем отвечала, как могла. А потом стала я вместе с государем в походы ездить, да в разные страны, стала ему женой венчанной…

– Маменька, а отчего Александра Данилыча батюшка в ссылку отправил?

Лицо Екатерины омрачилось. Этого поступка она Петру никак не могла простить, хотя понимала, что отделался светлейший легчайше. Дочка его старшая вышла за графа Сапегу, сын взял в жены княжну Долгорукову. А вот самого с супругой да младшей дочерью отправили… ох, хорошо хоть не в Сибирь! – в его самарскую вотчину, село Новопречистенское, которое Александр Данилыч почему-то особенно любил. Да и полторы тысячи душ в собственности, легко сказать!

Для всякого другого – богатство, для Меньшикова – бедность. Но уж слишком заворовался сердечный друг, никак невозможно было его простить. Пётр в гневе чуть было не повесил – Екатерина в ногах валялась, умоляла смилостивиться.

Над ним смиловался, а над ней? Пётр свет Алексеевич написал завещание, в которой ее наследницей престола назначал, даже короновать собрался. Как они радовались тогда с Александром Данилычем, какие планы строили! А без него ее российская знать мигом от престола отшибет, ни на какое завещание не посмотрит. Да и не коронована она еще, а как некоронованной на престол садиться? Опять же – Петрушка, внучок супруга ее, самый что ни на есть законный наследник… Думали позже обвенчать его с Машкой Меньшиковой и управлять ими обоими. Ан нет: попала государю вожжа под хвост, все перетасовал, все планы порушил.

– Вы что загрустили, маменька? – нарушил ее невеселые мысли голосок Елизаветы.

– С тобой расставаться жалко, – нашлась с ответом Екатерина. – Дитё ведь еще, а уедешь в эту самую Францию, кто там за тобой приглядит?

– Батюшка сказывал, подберет мне статс-дам, чтобы приглядывали…

– Он подберет, – вздохнула Екатерина.

А про себя подумала, что иным статс-дамам самим пригляд нужен. Попадут за границу – враз голову от соблазнов всяческих потеряют. До королевы ли девчонки им будет? А тех, кто посолиднее, да поведения примерного, мужья вряд ли отпустят. Надо бы поговорить с Петрушей – да поди подступись к нему. С тех пор, как девка молдаванская ему голову заморочила, совсем чужой стал, не вспомнить уже, когда в одной постели спали.

– Я пойду, маменька? – затеребила ее Елизавета. – Учитель танцев-то, поди заждался…

– Иди, милая. Еще поговорим, Бог даст.

Елизавета упорхнула, оставив мать наедине с грустными мыслями. Впрочем, печалилась та недолго. Через некоторое время позвонила в колокольчик и приказала лакею:

– Господина Монса покличь-ка. Нужен он мне.

Это была еще одна из причуд государя: определить своего адъютанта, храбро сражавшегося во многих битвах, камер-лакеем к своей теперь уже законной супруге Екатерине. Постаралась его старшая сестра Модеста Балк, к которой Пётр благоволил. Придворные только изумлялись: старшая сестра и младший брат отставной фаворитки-изменницы Анны Монс, «кукуйской царицы» – в фаворе у государя. Не иначе, не может забыть первую свою любовь. А может, и без ворожбы какой не обошлось.

Так или иначе, молодой красавец быстро завоевал расположение государыни и в скором времени уже управлял вотчинной канцелярией государыни, занимаясь ее перепиской и бухгалтерией. Сопровождал Екатерину во всех походах и поездках, включая Европу и персидский поход. И довольно быстро перестал замечать разницу между своим карманом и карманом государыни.

Помимо этого самые именитые фамилии страны заискивали перед Монсом. Меншиков зубами скрежетал от ярости, но ничего поделать с любимцем государыни не мог. Приходилось улыбаться и кланяться ненавистному выскочке… а что делать, сам хоть и «светлейший», да кто-нибудь то и дело исподтишка «подлым происхождением» попрекает. А этот сукин сын – немец, к ним у государя особое отношение.

Меншиков загремел в ссылку, а красавец Виллим остался. Потихоньку копил деньги, крутил романы с придворными красавицами, благо они сами ему на шею вешались: молод, хорош собой, чувствительные вирши слагает. Пётр только посмеивался:

– Смотри, Вилька, оженю тебя! Добегаешься!

– Ваше величество, только прикажите, – с улыбкой склонялся в нижайшем поклоне Монс. – На стряпухе женюсь или… на княжне какой, лишь бы угодить моему государю.

– Я подумаю, – хохотал Пётр, чрезвычайно довольный такой сговорчивостью.

И придумал. Женил брата своей бывшей супруги Евдокии, ныне старицы Елены, Степана Лопухина, на племяннице Виллима – Наталье Балк, дочери Модесты. Невесте едва исполнилось семнадцать, но красоты она была – необыкновенной, а Пётр любил видеть вокруг себя хорошеньких женщин.

Степан Лопухин, человек старых взглядов и старой закалки, подчинился воле государя без особого восторга. Красота жены его мало волновала, за глаза он ее иначе как «кошкой немецкой» и не называл, но ни в чем не ограничивал. Наталья осталась лютеранкой и вскоре стала закадычной подружкой своего красавца-дядюшки, а через него приблизилась и к Екатерине.

К несчастью, прямодушный и не слишком умный Степан не скрывал своей нелюбви к бывшему царственному шурину. Когда скончался в младенчестве первый из сыновей Петра и Екатерины, открыто радовался и даже смеялся во время заупокойной службы. За что и был немедленно выпорот батогами и отправлен с женой и малыми детьми в Колымский острог. С русскими, даже близкими родственниками, государь Пётр Алексеевич не больно церемонился.

К счастью, ссылка была недолгой. Виллим приложил все силы, чтобы вернуть в столицу племянницу. Так что через год чета Лопухиных со чадами и домочадцами вернулись… но не в столицу, а в Москву: там находили прибежище все пострадавшие и потерпевшие неудачу в Петербурге. А Виллим оставался в милости и у государя, и у Екатерины. Вот теперь она и призвала его на совет, как частенько делывала. Тем паче, что по должности своей он был вхож к государыне в любое время.

– Ты звала, госпожа? – услышала Екатерина ласковый, вкрадчивый голос.

Вскинула глаза: вот он, Вилли, тайная отрада очей ее, утешитель во всех печалях. Нужды нет, что то и дело доносят ей о мздоимствах ее любимца – а кто на Руси не берет взяток, достигнув хоть малой должности? Зато всегда даст дельный совет, поможет достать наряд новый или снадобье какое. Да и красив – глаз не отвести.

– Звала, – улыбнулась Екатерина. – Ведаешь, чай, что скоро принцесса Елизавета во Францию отбудет?

– Да кто ж об этом не знает, госпожа?