В гостях у Берроуза. Американская повесть - Александр Давидович Бренер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот лицо у неё как-то изменилось.
Это было лицо не вчерашней Бренды, а зубастой женщины из моего эротического кошмара.
17
О, человеческие лица!
Они так обманчивы, так непостоянны.
Сейчас я уже не могу вспомнить лицо Бренды.
Бывают такие лица, которые невозможно вспомнить – даже если видел их накануне.
Почему я так легко забываю лица?
Даже лица отца и матери я припоминаю с натугой. Они представляются мне то такими, то сякими, то такими, то сякими.
А иногда вместо их лиц я вижу только белые пятна.
Зато фигуру Бренды я хорошо запомнил.
18
Она принесла мне банку пепси-колы на завтрак.
Она подала мне её, не говоря ни слова.
Потом она проводила меня на пустынную улицу и сказала:
– Желаю удачи.
И добавила:
– Okey-dokey!
Часть вторая. Лоретта
1
И опять я ходил по Лоуренсу.
Помню, серая кошка сидела под тутовым деревом и что-то громко кричала.
Она смахивала больше на сову, чем на кошку.
Что же она кричала?
Почему я не прислушался к ней, почему прошёл мимо?
Я слишком часто проходил мимо кричащих тварей. Я слишком часто проходил мимо молчащих тварей.
Я слишком часто проходил мимо.
2
Потом появились люди.
Они все куда-то спешили.
Я шёл и пялился на мужчин: а вдруг это Уильям Сьюард Берроуз?
Не знаю, о чём я думал: что он будет стоять на тротуаре, прислонившись к фонарному столбу, и курить цигарку?
Или что на каждом углу будет висеть его портрет с адресом, написанным ниже?
У меня не было ни малейшего представления, как я найду выдающегося автора «Интерзоны».
И всё-таки я не падал духом, а наслаждался своей авантюрой.
Конечно, я немного побаивался, но не слишком.
Я очень легкомыслен.
Кроме того, я был рад, что уже не нахожусь под гипнозом Бренды.
Я воспрянул духом, позавтракав в кафе оладьями с кленовым сиропом.
3
Помню, больше всего меня поразили витрины Лоуренса.
Некоторые из них были совершенно пусты, как те московские витрины 1918 года, о которых рассказывала Эмма Герштейн (моя любимая мемуаристка).
А другие наоборот – завалены пыльным барахлом: чучелами енотов, насекомыми в картонных коробках, оленьими рогами, медными портсигарами, оловянными солдатиками, старыми вымпелами, орденами…
Был там ружейный магазин, в витрине которого красовались старые и новые модели револьвера Smith & Wesson.
Я знал, что Берроуз любит оружие, и надолго прилип носом к этой витрине.
Помню белый кольт с костяной ручкой, помню резной барабан и гранёное дуло.
Очень изящные, соблазнительные игрушки.
Я сначала возжелал их, но потом вспомнил философа Ивана Иллича, считавшего, что чем больше у человека вещей, тем он глупей и слабее.
А Берроуз сказал: «I love good guns. If some dog attacked you, that’d be one dead dog, buddy».
Он был против контроля оружия и обожал ножи и ружья.
Есть известное фото, на котором он стоит с винтовкой.
В 1951 году он убил выстрелом из пистолета свою жену Джоан Воллмер, но и после этого не утратил вкус к огнестрельным игрушкам и хвастался этим.
Уильям Берроуз был непростой штучкой.
4
Ещё в какой-то витрине лежали ножницы разного размера, а рядом – гигантская металлическая расчёска, в зубьях которой застряли длинные волосы какого-то зверя.
Я подумал, что это шерсть бизона.
Рядом с расчёской высился засохший торт, на котором сидел овод.
Почему-то я хорошо запомнил эту витрину.
5
Я шёл дальше и дальше.
Помню довольно уродливую церковь с тонким шпилем.
Помню церковную дверь из прессованных опилок.
Перед дверью стоял человек в чёрном костюме и белой ковбойской шляпе.
Он держал в руке Библию и улыбался.
Сначала я подумал, что это Деннис Хоппер.
И тоже ему улыбнулся.
Но это был не Деннис Хоппер, а какой-то зазывала.
Он воззвал ко мне гулким басом:
– Заходите, молодой человек, заходите! Время, которое вы проведёте в нашем храме, подобно вечности в саду Эдема! Вы перестанете стареть, и с вашей головы не упадёт ни один волос! Вы выздоровеете от всех ваших болезней. В вас войдёт Святой Дух и уже никогда не выйдет. Ваши дети будут ангелами и никогда не доставят вам печали. Заходите к нам, заходите!
Но я всей душой стремился к Уильяму Берроузу и не зашёл в эту церковь.
6
Вдруг я увидел припаркованный к тротуару лимузин, на котором сидели звери.
Это были кошки разных мастей и собаки разной породы.
Не менее сорока тварей помещались на капоте, кузове и багажнике большой легковой машины.
Я подошёл поближе и обнаружил, что внутри автомобиля – на переднем и заднем сиденьях – тоже сидели собаки и кошки.
У всех этих зверей из пасти торчали языки – то ли издевательски, то ли идиотски.
Я просто обалдел от этой картины.
И тут дверца звериной машины распахнулась и из неё выскочила крошечная старуха в изодранном платье.
Её седые космы развевались, глаза блуждали.
Она схватила меня за руку и закричала:
– I am terribly sorry! Я ужасно извиняюсь! Мы не хотели причинить вам неудобство! Эти животные ни в чём не виноваты! Они были рождены для игр и веселья, а вместо этого их заперли в машине! Это совсем не шутка! Это звериная забастовка! Каждый зверь, которого я знаю, подавлен и печален! Каждый зверь разобщён и отгорожен! Каждый зверь кастрирован и стерилизован! Но это не может так продолжаться! Они наконец возмутились! Они взбунтовались! Они объединились, чтобы выразить своё отвращение к человеческому роду!
В этот момент чёрный кот, сидевший передо мной на буфере лимузина, задрал заднюю лапу и показал мне свою алую залупу.
Старуха увидела это и заорала:
– Смотрите, что он вытворяет! Это всё от печали! Это от хандры, меланхолии и сплина! А сплин и хандра приводят к ресентименту и бунту! И что же тут делать? К кому прикажете обратиться? К ветеринару? К шерифу? Написать губернатору штата? Посмотрите на этих животных! Я хочу, чтобы вы прониклись их состоянием, их самочувствием, их несчастьем! Я хочу, чтобы вы осознали их modus vivendi! Если б они только могли, то покончили самоубийством! Коллективно, скопом!
Она воззрилась на меня белыми безумными глазами:
– Вы помните, что случилось в Маунт-Кармел в Уэйко? Вы знаете, кто такой Дэвид Кореш? Он
