Великие учителя церкви - Константин Скурат

Отец знает Сына и Духа Святого, Сын знает Отца и Святого Духа, также и Святой Дух знает "Отца и Сына как совечный и единосущный Им. Ибо Они Трое существуют как Одно, и знают Себя, и познаются Друг от Друга" [2, с. 159].

Бог Отец является живым источником "присно живого Сына" [1, с. 579]. Но Он не больше Его, не превосходит Его "ни по силе, ни по славе, кроме только Того, что Он принимает первое имя Отца по естественной последовательности" [1, с. 591, 592].

С Богом Отцом пребывает Бог Сын "превыше всякого знания" [1, с. 577]. Отец есть истинный свет, и Сын также есть истинный Бог и свет, "сияние славы Отчего света" [1, с. 585, 586], ибо ничего нет "ни почтеннее света истинного, ни чего-либо равного истинному Богу, кроме истинного сияния славы Его" [1, с. 581]. Сын всецело желает того же, чего желает и Отец. "Посему Он и может, что может Отец" [1, с. 605]. От Отца Он имеет вечное бытие, Он Бог, а то, "что произошло от Девы, пребывает человеком" [1, с. 566]. "Подлинно человек" стал "вместилищем Божиим, когда средостение вражды было разрушено воплощением Слова Божия" [1, с. 587, 588]. Мы должны верить, что Господь наш Иисус Христос "есть Бог и человек в единой ипостаси, ибо по Божеству Он взыде говорится, а по телу Он взятся, то есть был вознесен" [1, с. 565].

Прославляя Вознесение Господне, блаженный Диадох говорит, что Единородный Сын Божий Своим воскресением исхитил человечество из плена смерти, а Своим восшествием "превыше небес уготовал для желающих правды оружие. (Ибо Он есть Царь славы)" [1, с. 561, 562].

Во славе Отца и Сына, в едином Божественном "лоне" пребывает и Дух Святой. Как существующий в сей славе Дух Святой "самосовершен и всемогущ и способен даровать всякий разум и жизнь". Он — Господь, "самодостоин почтения" и поклонения, "от славы Господа и Отца исходящий" [1, с. 605, 606].

Ангелы Божии. Душа человеческая

Ангелы сотворены "в простом естестве" — духовны [2, с. 157], и потому их должно представлять существами "безвидными". Тем не менее блаженный Диадох оговаривает: "Следует знать, что в некоем видении они присутствуют умной красотой и пределом" [2, с. 153]. Ангелы выше чувств и пребывают в некоем "услаждении неизменной славы" [2, с. 155]. И хотя они восхваляют Бога "некиим высоким гласом" — почему многие святые слышали их голос, — но восхваляют ("воспевают") "не через посредство какого-либо телесного органа". В какой бы образ они ни облеклись, по велению Божию, "входят в него" через некое "представление". "Естество их, из-за великой тонкости его состава, легко содействует их желанию; как бы сгущаясь силой желания, они через представление беспрепятственно приходят от неявленного к явленному" [2, с. 155, 156].

Ангелы одарены "огненным знанием", потому Священное "Божественное Писание изображает их глазами со всех сторон" [1, с. 578]. Они могут видеть и то, что в пространстве и что выше пространства, "ибо свойство тонкого естества — не быть видимым существующими в дебелом естестве, самим же видеть все такие естества" [2, с. 157].

Небесные Силы легко и быстро перемещаются, но не вездесущи. Когда они находятся в земном мире, не могут "одновременно быть и превыше небес" [2, с. 157]. Но должно помнить: там, где они находятся, "видят все небесное и мирское, словно целиком лежащее вокруг них. Ибо их прозрачное естество и то, что ему свойственно — как бы видение отовсюду, особенно вследствие благодати Святого Духа, — делает их способными видеть так" [2, с. 157].

Ангелы Божии созерцают "блистающую Славу" Триединого Бога — "Духа и Сына и Отца" [2, с. 159, 160]. На Херувимах и Серафимах, по слову блаженного Диадоха, "восседает велелепная Слава" [1, с. 578].

О сущности человеческой души блаженный Диадох говорит мало. Душа так же, как и Ангелы, "безвидна". Образ ее и красота в благолепии умозрения [2, с. 153]. Отделившись от тела, она перестает видеть то, что "в пространстве", ибо отделившись "от всякой телесной необходимости, (она) уже больше не (может) видеть то, что видела через посредство тела, потому что человек имеет целостность в смешении. Ангелы же — в простоте естества" [2, с. 157].

Пороки

"Зла нет ни в природе, ни даже ничего злого нет по природе, ибо ничего злого не сотворил Бог… Природа добра могущественнее навыка ко злу, так как первое существует, а второе не существует, разве только при совершении его… Все мы люди по образу Божию, но "по подобию" принадлежит тем одним, которые чрез обильную любовь поработили свою свободу Богу. Ибо когда мы не принадлежим самим себе, то подобны Примирившему нас с Собою чрез любовь, — чего не достигает никто, если не убедит души своей не преклоняться пред легкой житейской славой" [1, с. 24, 25]. "Нет ничего беднее ума, любомудрствующего вне Бога о предметах Божественных" [1, с. 28]. Душа, пребывающая "в мирском расположении", если совершит "какое-либо смертное преступление или достойное сильного наказания", то почувствует это, но лишь слегка, "а других преступлений не в состоянии и замечать, но даже часто считает их как бы некоторыми подвигами, посему несчастная и не стыдится горячо вести речь о них" [1, с. 88–90].

Эти глубочайшие по своему содержанию свидетельства блаженного Диадоха служат как бы посылками к его рассуждениям о пороках.

В восемьдесят второй главе "Слова аскетического" блаженный Диадох говорит: "Господь в Евангелиях научает нас, что сатана, когда, возвратившись, найдет дом свой подметенным (См.: Лк. 11, 25–26) и праздным, то есть сердце бесплодным, то тогда "берет семь других духов" и входит в него и скрывается, делая для человека "последнее хуже первого" [1, с. 450]. Данное высказывание блаженного Диадоха имеет прямое отношение к вселению в душу человека пороков и к их действию. И Фотикийский святитель в своих творениях имеет в виду все восемь главных страстей (гнев, гордость, тщеславие, уныние, печаль, чревоугодие, любостяжание или корыстолюбие, блуд), хотя и обсуждает их не с одинаковой точностью и обстоятельностью. Вообще же он больше говорит о добродетелях, противоположных страстям, порокам.

По утверждению блаженного Диадоха, "более других страстей волнует и смущает душу" гнев.

По своей природе гнев безразличен: он может служить к совершению добрых дел, но также может вести и к худым целям. Происходящая от гнева польза определенно отмечена святым отцом в выражении: "Иногда гнев приносит величайшую пользу" [1, с. 309]. "Когда мы, — продолжает он, — невозмутимо пользуемся им против нечестивых или каким бы то ни было образом нагло поступающих, дабы они или были спасены или пристыжены". Таким способом "мы всецело споспешествуем цели правды и благости Божией" [1, с. 309–312]. Блаженный Диадох полагает, что "разумный гнев создавшим нас Богом дан нашему естеству скорее как оружие. Так что, если бы Ева воспользовалась сим против змея, то она не испытала бы действия от оного страстного наслаждения… Мне кажется, воспользовавшийся целомудренно гневом по ревности к благочестию окажется на весах воздаяний несомненно славнее невозбудимого вообще к гневу по неудобоподвижности ума" [1, с. 318–323]. Чтобы научить нас правильному гневу, Господь наш Иисус Христос дважды вознегодовал духом на смерть и возмутился (Ин. 11, 33–38) [1, с. 315–316].

Таким образом, достижение доброй цели посредством гнева зависит не от существа гнева, а от способа его употребления.

Но тот же гнев при худом способе пользования становится злом, пороком. Хотя о худом употреблении гнева говорится у блаженного Диадоха мало, но можно видеть, что суть этого способа противоположна доброму употреблению гнева. Гнев ко злу не управляется разумом, превращается в "неистовую" страсть, становится противоестественным [1, с. 308, 309].

Врачевством против гнева предлагается любовь к Богу и ближнему. Познавший "любовь Божию" хотя бы и подвергался бесчисленным обидам и претерпевал бы от кого-либо убыток, "не гневается против него, но пребывает как бы прилепленным к душе оскорбившего его и причинившего убыток; воспламеняется же только против тех, которые или идут против бедных, или против Бога, как говорит Писание, глаголют неправду (Пс. 74, 6), или иначе как-либо живут лукаво" [1, с. 478, 481, 482–485]. Особенно примечательно наставление блаженного Диадоха о заочном примирении. Если во гневе оскорбленный нами не желает примириться с нами или же находится в удалении от нас, то мы, имея любовь, обязаны, "в некоем нестесненном излиянии души прилагая образ лица его к нашему расположению в глубине сердца", исполнить "закон любви" [1, с. 493].

С гневом неразрывно связывается опаснейшая страсть — гордость. Об этом свидетельствует размышление блаженного Диадоха о "воспитательном попущении" и о попущении, бывающем "по отвращению Божию". Последнее позволяет "наполняться" душе "гневом и гордостью" [1, с. 465, 466].

Точного определения гордости блаженный Диадох не дает, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда святитель именует гордость "славолюбивой надменностью" [1, с. 444], обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Также он поучает, что гордость ведет даже подвижника во ад, но послушание способно победить ее. "Послушание, — говорит он, — упраздняет прежнюю гордость", а "Адам, отвергший его, поскользнулся в глубокий тартар" [1, с. 128–130].