Избранное - Александр Гитович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На теннисе
Я пил всю ночь. Июля тяжкий знойПлывет, как дым, томительно и сонно,И пестрые трибуны стадионаПлывут куда-то вдаль передо мной.
Бью по мячу наотмашь, с пьяных глаз.Куда летит, где падает — не вижу...Наверно, бог ударил по ПарижуВот так, как я по мячику сейчас.
Разговор с критиком в кафе «Ротонда»
Блоха проворно скачет за блохой.За словом — слово. День покрылся тучей.Униженный ремесленник созвучий,Я, к сожаленью, не совсем глухой.
Да, занят я не делом — чепухой.Да, я готов признать на всякий случай,Что мой папаша умер от падучейИ я ему наследник неплохой,
А главное, слуга покорный вашУмеет бить, как бил один апаш —Ни синяков на теле, ни царапин.
И вы учтите, господин рантье,Что мой удар покойный КарпантьеХвалил за то, что он всегда внезапен.
Гроза в Париже
Дурак уснул — он помолился богу.А гром гремит над миллионом крыш.Не этот ли удар нам бьет тревогу?Не эта ль молния зажжет Париж?
Тьма нарастает, мутная, тупая,Предчувствиями по сердцу скребя.И я, в грозе и ливне утопая,—Соломинка! — хватаюсь за тебя.
В гостинице
В гостинице мне дали номер. МалостьЯ присмотрелся к комнате. И вдругПрипомнил то, чего забыть, казалось,Никак нельзя: тут умирал мой друг.
С кровати видел он перед собоюПространство небольшой величины.Диван, пятно сырое на обоях.И были дни его обречены.
И целый день я пьянствовал и бредил,От разума скрывая своего,Что был он лучше, чем его соседи,И чем враги, и чем врачи его.
А шумный Век твердил простые вещи,Что все мы дети по сравненью с ним,Что ни один еще закон зловещийНам, неучам, пока не объясним.
И в том, что разум властвует на свете,Я усомнился, бедный ученик,На миг один. Но разве знают дети,Доколе будет длиться этот миг?
Европа
Мне приснилась пустынная Прага,Грязный двор и квадратное небо,И бродяг обессиленных дракаНад буханкою серого хлеба.
А в костеле, темнее, чем аспид,Только ветер блуждает, как пленник,И Христу, что на свастике распят,Тайно молится дикий священник.
Мне приснились кирпичные стены,И решетка, и надпись «Свобода»,Где стоит на посту неизменноЧасовой у железного входа.Неизвестно чего ожидая,Он стоит здесь и дни, и недели,И стекает вода дождеваяПо шершавой и узкой шинели.
Мне приснилась потом СправедливостьВ бомбовозе, летящем как птица.И четыре часа она длилась,Чтоб назавтра опять повториться.И я видел развалины кровельВ обезумевшей полночи Кельна,И британского летчика профиль,Чья улыбка светла и смертельна.
Мне приснилась рабочая кепкаНа хорошем, простом человеке, —И такую, что скроена крепко,Перед немцем не скинут вовеки.Пусть друзья мои роют окопыИ стоят за станками чужими, —Но последнее слово ЕвропыБудет сказано все-таки ими.
Десант на Корсику
Нагие скалы. Пыль чужой землиНа сапогах, на каске, на одежде.Уходит жизнь. Все, чем дышал я прежде,Померкло здесь, от родины вдали.
Но уж плывут, качаясь, корабли,Плывут на север, к Славе и Надежде.Что бой? Что смерть? Хоть на куски нас режьте,Но мы дойдем — в крови, в грязи, в пыли.
Во Франции не хватит фонарейФашистов вешать. Нам не быть рабами.Меня качало на груди морей.
Качало меж верблюжьими горбами,Чтоб мог я пересохшими губамиПрипасть к бессмертью родины моей.
Я француз
Покамест Жертв и Доблести союзНас не привел, освободив от уз,К тем берегам, где Братство и Свобода, —Вы слышите меня? — да, я француз,Мне душу давит непомерный грузКровавой муки моего народа.
Но если мир восстанет из огня,Отбросив злобу, ненависть кляняИ отвергая подвиг их презренный,—Тогда скажу я, в ясном свете дня,Как равный равным, — слышите меня? —Я не француз —я гражданин Вселенной.
Летчикам эскадрильи «Нормандия»
Над диким камнем выжженных равнин,Над желтизной их мертвого потокаЯ слышу гул, крылатый гул машин.Вы были правы: свет идет с Востока.
Я ошибался жалко и жестоко,Ничтожных дней себялюбивый сын,Я думал: в мире человек — один,И он бессилен перед гневом рока.
Вы были правы. И когда-нибудь,В Нормандии, мы вспомним долгий путьИ за столом, на празднике орлином,
Поднимем тост за братство на земле,За Францию, за маршалов в КремлеИ англичан, летавших над Берлином.
1943
ДВОЕ
Посвящение («Нам нельзя путешествовать вместе…»)
Нам нельзя путешествовать вместе,Что доказано жизнью в былом:Ни одно из таких путешествииНе согласно с моим ремеслом.
Все равно ты нарушишь при этомДоговор предварительный наш —И не тенью, а внутренним светомЗаслонишь мне людей и пейзаж.
1965
Двое
Сколько лет не гаснет их очагВ домике бревенчатом и старом,И мелькают искорки недаромВ умудренных временем очах.Им разлука кажется смертельной,Им одни и те же снятся сны.
Но мужчина думает отдельноО сраженьях прожитой войны.
1966
Колыбельная
Ночь родимого краяТишиною полна.И горит, не сгорая,Над горами луна.
Цапли белые в гнездахОтдыхают давно,И спокойные звездыВ наше светят окно.
И в рыбачьей деревнеМирно спят рыбаки,Не шумят там деревья,Не горят огоньки.
Только бьется о берегНеумолчный прибой.В доме заперты двери.Спи, мой друг дорогой.
1951 (?)
Вечернее пение птиц
В тихой роще, далеко от дома,Где закат блаженно догорает,Слышен голос песенки знакомой,От которой сердце обмирает.
Но, внимая этой песне дальней,Даже мудрецы поймут едва ли:То ли птицы стали петь печальней,То ли мы с тобой печальней стали.
1966
В смешанном лесу
Не знаю, кто, в какие времена,Уговорил их вместе поселиться,Но дружит краснокожая сосна —Как равная — с березкой бледнолицей.
Для них давно настала, в добрый час,Торжественного равенства эпоха,Как бы невольно убеждая нас,Что быть терпимыми — не так уж плохо.
1966
Жестокий романс
Если уж по-честному признаться,Выложить всю правду без прикрас —Он влюблялся, может быть, пятнадцать,Может быть, и полтораста раз.
Было дело и зимой, и летом,Осенью случалось, и весной —Только вся его любовь при этомОтносилась к женщине одной.
1966
Любовь
