Избранное - Александр Гитович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разлука
И был виновный найден и опознанСамим собой. И, молодость губя,Промолвил он: быть может, слишком поздноНо я решил и осудил себя.
Вы слышали Разлуки дуновенье?Теперь на годы горя и тревогПротянуто угрюмое мгновенье,Когда хотел я плакать — и не мог.
Песенка
И ты был, друг мой, тожеПолучше, помоложе,И девушка хотелаНе разлюбить вовек.И сочинил ты в песне,Что нет ее прелестней,И сам тому поверил,Наивный человек.
Но годы, слава богу,Проходят понемногу,Живешь, не ожидаешьНи писем, ни вестей.А за стеною где-тоПоется песня этаО девушке, о счастье,О юности твоей.
Кандалакша
Вл. Лифшицу
Ну что ж, попробуй. Вдруг все будет так же:Немного хлеба, водка, соль, табак.Опять пройдешь по нижней Кандалакше.Опять перевезет тебя рыбак.И там, где ты забыл дороги к дому,Где в белом блеске движется волна,Сожмется сердце: столь не по-земномуЧиста она, светла и холодна.Наверх, туда, где сосны завершилиСвой трудный путь. Еще издалекаУвидишь камень, поднятый к вершинеМогучею работой ледника.А там — подъем окончен. И мгновенноПоющий ветер хлынет на тебя,И ты услышишь музыку вселенной,Неистребимый голос Бытия.А солнце и не ведает заката,А облик мира светел и велик.Да, здесь, на миг, был счастлив ты когда-то.Быть может, повторится этот миг.
«Прикажете держать себя в руках…»
Прикажете держать себя в руках,В работе находить свое спасенье,Слова искать в пустынных рудникахПод непрерывный гул землетрясенья
И самому, о гибели трубя,Замучить ту, что все же не разлюбит?..Стихи, стихи! Возьмут они тебя,На миг спасут — и навсегда погубят.
Память
Да разве было это? Или снитсяМне сон об этом? Горная река,Далекая китайская границаИ песенка уйгура-старика.Да разве было это? На рассветеТруба и марш. Военный шаг коней.И с Балтики врывающийся ветер,И шум ручья, и влажный блеск камней.И веришь и не веришь... И с трудомБредешь за памятью в ее туманы....Бревенчатый под тихим солнцем домИ вереском поросшие поляны.И то, чего забыть никак нельзя,Хотя бы вовсе память изменила:И труд, и вдохновенье, и друзья,И ты со мной. Все это было. Было.
«О, если мог бы я, хоть на мгновенье…»
О, если мог бы я, хоть на мгновенье,Поверить в то, что все вернется вдругИ я почувствую прикосновеньеТаких далеких и желанных рук!
За окнами, в сиянье зимней стужи,Лежит залив. Кругом — холмы, леса.А мне все кажется, что это хуже,Чем жить в аду — но верить в чудеса.
«Что мне теперь песок любой пустыни…»
Что мне теперь песок любой пустыни,Любого моря блещущий прибой,Мне, ясно понимающему ныне,Насколько я в долгу перед тобой.
Я дешево плачу: смертельной мукой,Томительным сознанием вины,Отчаяньем, и горем, и разлукой —За ту любовь, которой нет цены.
«Ни судьбе, ни искусству, ни славе…»
Ни судьбе, ни искусству, ни славе,Никому я тебя не отдам.Не могу я болтать и лукавить,К тридцати приближаясь годам.
Все уносят могучие реки.И, не слишком ценя бытие,Я тебе благодарен навекиЗа любовь, за неверье твое.
«Гляжу — не наглядеться никогда…»
Гляжу — не наглядеться никогда.О, как по-детски спишь ты, дорогая.Вот и глядел бы долгие годаИ сам не спал, твой сон оберегая.
Но все, что так необходимо мне,По-нищенски судьба смогла отмерить....Как в детстве, что-нибудь скажи во сне,Чтоб я сумел словам твоим поверить.
Песцы
Октябрь, а снег уже лежит на ветках.Внизу холодный, чистый блеск реки.А тут живут за проволочной сеткойХорошенькие быстрые зверьки.И в ноябре совсем похорошеют,Совсем готовы будут на убой,Чтоб кто-нибудь другой тебе на шеюНакинул мех туманно-голубой.
Лев в клетке за полярным кругом
Вагон стоял на ледяной равнине.Кругом — враги в одеждах меховых.Но о другой, сияющей пустынеОн размышлял и не глядел на них.
Мне ремесло не лжет и не наскучит.Работник, а не праздный ротозей,Я спрашиваю: кто меня научитДержаться так среди своих друзей.
Борьба с воображением
Что, брат? Воображенье одолело?Под солнцем тесно стало вам двоим?А ну, скорей укройся, воин смелый,За пресловутым юмором твоим!
Освободись от дружеских объятий!Попробовал? Не вышло ничего?Попробуй силою! Смелей, приятель!Дурак! Отелло! Задуши его.
«Ты скажешь: сам взгляни на это снова…»
Ты скажешь: сам взгляни на это снова —Да разве к счастью, славе и добруБыть мнительным и грустным до смешного?Пускай. И это на себя беру.И голову теряя, и приличье,Все револьверы в небо разрядив,Я вижу, как я все преувеличилИ как я все же прав был и правдив.
«Однажды, когда я себе самому…»
Однажды, когда я себе самомуКазался веселым и смелым,Спросил я судьбу свою: что и к чемуНаписано в книге ее и во тьмуНельзя ли взглянуть между делом?
Какую награду сулит мне борьба,Какую придумала милость?И я увидал, что старуха судьбаКо мне хорошо относилась.
Сказала она: «Александр Ильич,Дорогу твою мы отыщем.Прости и послушай: ты счастлив и нищ.Ты будешь несчастным и нищим».
«Да, это я сказал. Не будь упрямым…»
Да, это я сказал. Не будь упрямымИ трубку телефонную сними,И позабудь, наедине с Хайямом,О том, как суетятся за дверьми.А стоит только вам разговориться —И ты увидишь мир с иных высот.Сам посуди: тебе, товарищ, тридцать,А старику, пожалуй, девятьсот.
Посвящение(«Недобрая была тогда погода…»)
Недобрая была тогда погода.И дождь, и снег. На сердце. На судьбе.И то, что я писал в теченье года.Все это — длинное письмо тебе.Поймешь ли ты? — Поймешь. (Разборчив почерк.)Открытым сердцем, милою душой.Заплачешь ли? — Заплачешь. Тихо. Ночью.Одна в постели, ставшей вдруг чужой.И все слова и все прикосновеньяЗабудешь? — Не забудешь ничего.Быть может, только на одно мгновенье...А я писал, безумец, для него.
1939
Мурманск
«В грядущих тревогах, в жестокой неволе…»
В грядущих тревогах, в жестокой неволеЯ, может быть, только одно сберегу —Дорогу, и полночь, и Марсово поле,И свет от созвездий на тихом снегу.
Как будто следы неземного кочевьяДавно позабытых народов и царств,Как будто не наши кусты и деревья,Как будто не Марсово поле — а Марс.
И два человека, одни во вселенной, —Сюда добрались, ничего не боясь,И друг перед другом стоят на коленяхИ плачут, один на другого молясь.
И плачут от счастья, что к вечным страданьямОни проложили невидимый мост,И плачут, любуясь, в немом обожанье,В светящемся мире туманов и звезд.
1939
