Скульптор-экстраверт - Вадим Лёвин

И если в возрасте двадцати пяти – пятидесяти лет он не страшился смерти, он особо не задумывался на этот счет, сама работа его, хлопотная и кропотливая, подразумевала это обстоятельство и этот момент неловкий, щекотливый, а в некотором роде даже и сентиментальный, то теперь он думал об этом днями и ночами цельными и напролет. Его с некоторых пор стало волновать то, а что же произойдет после того, как его сердце остановится и мозг начнет отмирать… Он конечно же знал по предыдущему опыту, он не мог этого не знать, что и после него все останется, как прежде. Все будет – и это поле, и это озеро, и солнце все так же будет заходить за линию горизонта, и снег будет, и дождь будет. Это так, это он понимал, и это его не страшило, с этим он давно смирился. Пусть будет, раз есть. Его страшило другое. С недавних пор его страшило то, что его не будет… Все будет, но его, Григорьева Олега, не будет… Его стали посещать странные и навязчивые мысли. Перед генералом Григорьевым замаячила смерть. Генералу становилось не по себе только от одной мысли о ней, об этой мрачной и суровой старушке с косой. Олег Григорьев пытался гнать от себя прочь эти тошнотные мысли. Ему вовсе не светило, он не хотел с ней повстречаться в ближайший год – другой. Генерал несколько по-другому стал ощущать себя перед этой встречей. Ох, уж эта встреча – во всем для нас фатальная. Ему захотелось, стоя на краю, пожить с годик-другой в тишине, спокойствии и без потерь. Пусть даже и в одиночестве, лишь бы пожить… да подышать… Ему хотелось убежать от нее, спрятаться, зарыться головой под землю, оставив все остальное на поверхности.

Пусть… пусть себе смотрят и пусть себе смеются, пусть думают, что я страус. Мне-то, Григорьеву Олегу, что от этого? Да плевать!!! Лишь бы жить и все это видеть – и солнце, и закат, и восход, и жену, и детей, видеть и дышать, плакать и смеяться! Да мало ли что еще – и ходить, и просыпаться, и засыпать… лишь бы смотреть на это хоть из-под земли, да откуда угодно, лишь бы слышать и видеть… Вас всех и все это… Я люблю все это и всех вас… Я жить хочу!!! Но эта сука из сук, стерва законченная, тварь недоделанная, опять и снова маячит пред глазами и жить спокойно не дает… Заставляет просыпаться по ночам и смиряться с ее присутствием в своей жизни, в жизни интроверта, генерала в отставке Григорьева Олега, обрученного со смертью в этот год и в эту осень… А может, в этот день… Или в эту ночь… Или в этот час – в мгновение, до вздоха последнего…

– Олег Иванович, может быть, и правильно, а что, вот мы с Катей сейчас живем в маленьком домике, и ничего, места всем хватает. Правда, здесь не просто будет участок в две сотки прикупить, да еще и с домиком в придачу!

– Нет, Вадим, ты меня совсем не понял. Я один в домике жить буду, без Дианы. А что касательно самого домика, то плевать я хотел на эти условности, я человек военный, я могу и в блиндаже вырытом пожить или же землянке. Да на худой конец, я и в норе смогу выжить, лишь бы было, куда раскладушку приткнуть!!!

С твердостью и решимостью в голосе резанул мне по ушам генерал, так резанул, что я даже вздрогнуть не успел, а лишь обратил внимание. Он это сказал с такой решимостью, с таким выражением лица и таким допотопным тоном, что создалось полное ощущение того, что он шел к этому решению всю свою сознательную жизнь. И ему теперь предстоит генеральное сражение за это его Ватерлоо, за этот свой выбор.

– Олег Иванович, я не ослышался, в норе, именно так вы и сказали. В норе?

– Да… В норе! – Решительно повторил генерал. Но мне после этих его слов стало немного неловко за самого Олег Ивановича. И все потому, что эти слова были произнесены им с интонацией полководца и победителя, а вот внешний вид его и дрожь в голосе никак не соответствовали той решимости, с которой это было сказано им вслух. Голос генерала ни капельки не соответствовал его выражению лица… Точнее, наоборот, очень даже и соответствовал болезненному выражению его лица…

И оттого, когда он произнес эту фразу и помолчал, выдержав небольшую паузу, то сам премного растерялся и пристыдился своей интонации. Ведь он, в отличие от многих, был не глуп и все понял и ощутил на себе. А когда понял и ощутил – то сразу же и сник. Лицо Олега Ивановича скисло, а вспыхнувший было взгляд потух… Генерал присел на корточки… Он безнадежно проигрывал свое последнее сражение – за участок земли в две сотки, он проигрывал сражение, даже не начав его…

– Что так, Олег Иванович, почему один?

– С некоторых пор мы перестали с Дианой друг друга понимать, она не хочет здесь жить, она хочет жить в Москве на Арбате в квартире…

– Так что, вы действительно один здесь будете жить, если участок с норкой прикупите? Я решил сменить тему разговора и попытался обратить в шутку свои слова.

– Да, один!..

Генералу было явно не до шуток… Какие уж там шутки, когда смерть дышит в спину и земля уходит из-под ног.

С минуту-другую мы молчали… Генерал расслабился, достал из кармана пачку с сигаретами. Прикурил и с первым же глотком табачного дыма закашлялся до хрипоты, так что весь содрогнулся и слюни ртом пошли…

Я несколько раз постучал ладонью по его спине. Генерал прокашлялся и поднял голову. Его глаза прослезились, а морщинистое пожелтевшее лицо раскраснелось от напряжения, как у рака…

– Спасибо, Вадим…

– Олег Иванович, а стоит ли это делать, врачи разрешают? Я уперся взглядом в сигарету.

– Да нет, категорически запретили. Строго-настрого запретили, но я думаю, что две – три сигареты в день можно себе позволить, это моему здоровью вряд ли уж так сильно повредит. А, Вадим?

Генерал задрал голову и с лукавинкой во взгляде посмотрел на меня…

– Ой ли, что две – три?!

Я улыбнулся Олег Ивановичу в ответ на его хитринку в глазах.

– Ну не две, ну с пяток!!! – Олег Иванович ответил мне улыбкой на улыбку.

– Ну, с десяток!!! – Вторил я генералу.

Олег Иванович смотрел на меня желтыми прореженными зубами, снизу вверх, и тоже улыбался, широко раскрыв рот, точно что дворовый мальчишка или же видавший виды ЗЭК. Между нами не было границ, мы потеряли скованность в общении и стали на какой-то момент друзьями. Как жаль, что мы сбросили маски лишь за три недели до кончины генерала…

А может, ради вот таких вот, задушевных и ни к чему не обязывающих разговоров, взаимных улыбок и случайных встреч в осень позднюю на берегу озера нам и стоит с вами жить…

Но как дождаться подобной улыбки от генерала гордого, и когда она на него снизойдет… Думаю, чем раньше, тем лучше это будет для него и для всех нас…

Но предо мной сегодня то стоял, то приседал на корточки потерянный в своем одиночестве интроверт. Генерал запаса, так и не ставший к концу жизни и тенью подобия общительного экстраверта. Он умирал, как и жил, – генералом. Несмотря ни на что, он держал и хранил в себе генеральское достоинство. И никакие внешние атрибуты и признаки не могли сбить меня с толку… Характер не пропьешь!

В этом человеке до последних дней осталась железная воля, но что толку от воли железной, когда дни сочтены…

Я стоял и смотрел на генерала, считавшего поштучно то количество сигарет, которое ему было отмерено судьбой выкурить за оставшиеся три недели. Жалкое зрелище, надо признать. Этот гордый, прегордый-генерал – гордый-гордый преинтроверт… К этому году остался один… Один-одинешенек…

Генерал жил в последний год в огромном загородном доме, холодном и чуждом ему доме, чуждом по устремлениям его души. Кто захочет умирать в одиночестве в холодном доме и холодной постели? Но что он мог поделать с этим, если сама жизнь привела его к столь печальному и плачевному итогу. Он обречен был стать генералом с рождения и оставаться таковым до последних дней. Обречен – самою гордостью своей…

И стоило ли в таком случае ему отдавать всю свою жизнь делу войны, какой был смысл в такой жизни, стоило ли «бисер метать»? Да и вообще, зачем ему была дана жизнь? Неужели и вправду она была дана Олегу Ивановичу лишь для того, чтобы, стоя на краю пропасти, выкуренные им сигареты подсчитывать – поштучно, а не Суворовым или Наполеоном, на худой конец, стать… Но здесь опять же всплывает вопрос вопросов… А о чем, собственно говоря, думал гений из гениев пред смертью своей на острове далеком? Может, он тоже о сигарете, им не докуренной, думал или же о разговоре задушевном и улыбке дружеской и поддерживающей его в минуту отчаяния.

И если это так, и это похоже на правду? И что тогда? А тогда все теряет какой-либо смысл вообще. И наступает – катастрофа, катастрофа бытия!!!

Зачем нужны были эти войны бесконечные и эти жертвы многомиллионные, в общем и в частностях? Неужели и вправду для затяжки его последней и взгляда его последнего к небу самому!!!

Поговорив с генералом с полчаса или около того, я попытался откланяться и распрощаться с Олегом Ивановичем…

– Вадим, что, уходишь?

– Да, Олег Иванович. Темнеет. Надо дровишек из сарая в дом занести, до темноты успеть…