Везунчик - Сергей Борисович Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прожил в этой квартире две недели, добросовестно соблюдая режим. В восемь утра уезжал в Москву на переполненной электричке и возвращался около восьми-девяти вечера, пропустив основной час пик. Все как у людей… Почти.
За это время я подстригся в парикмахерской, которую посоветовал мне Болдырев, и купил туфли. Советские. Дорогие и неудобные. Также я купил зонт, и с этим проблем, несмотря на дефицит, почему-то не возникло.
Питался я в бутербродных и бесчисленных пельменных: на Никольской (25 Октября), на Китай-городе, на Цветном, у рынков… Я везде побывал. С покупками в универсамах я завязал – все казалось, что забираю чужую пайку.
Целыми днями я разъезжал по городу: гулял в парках, заходил в музеи. В музеях я иногда доставал блокнот и ручку и делал вид, что пишу – ну, как будто я ученый, проводящий какое-то исследование и фиксирующий гениальные наблюдения.
Однажды в Тропининском музее я осмелел и обратился за разъяснением к экскурсоводу. Вроде мне надо уточнить пару нюансов относительно портрета той девушки… Да, той самой… Для небольшой научной статьи…
Мы мило побеседовали. Я кивал и соглашался. Задавал уточняющие вопросы… В конце извинился, что украл у собеседницы двадцать минут от перерыва на обед, и ушел сам не свой от возбуждения. Все-таки я впервые поговорил с кем-то с тех пор, как попал сюда! Если не считать моего будущего ректора… Правда, на сей раз я немного схитрил – в будущем я работаю в этом музее. А экскурсовод, с которой я так мило беседовал о творчестве Тропинина, – моя непосредственная начальница. Жуткая грымза, если что… Но тогда, в восьмидесятых, она ничем не уступала девушке на портрете. Такая же свежая, простая, открытая, веселая, озорная… Ах, эти чертовы прилагательные!… Сама молодость, короче… И еще – этот легкий запах цветов…
В своих разъездах и прогулках я очень быстро понял, что Болдырев серьезно лопухнулся, снабдив меня для путешествия в прошлое только одним комплектом одежды и белья. Трусы и носки (единственные!) мне приходилось стирать и сушить каждый день, да и костюм… То в нем жарко, то холодно, и он точно чище не становится. Я попробовал было сунуться в магазин одежды, но понял, что хоть денег у меня по советским меркам много, но это только, что называется, на жизнь. Что-то серьезное я себе мог позволить раз или два. К тому же, надвигались холода, и мне вероятно понадобится пальто… А еще альпинизмом занимался!.. Болдырев, в смысле. Мог бы предусмотреть!
Как-то я очередной раз стирал носки и рубашку (руками, конечно же), и тут меня накрыло. Я почувствовал, что больше не могу. Что все это – путешествие, отсутствие нормальной одежды, очереди в пельменных, необходимость ныкаться и шататься по улицам – все это слишком. Напряжение было невыносимо. Я заплакал. Диверсант-этнограф сдался… Я ведь даже ни разу толком не подрочил за то время, пока я здесь. Не крутил ленту в «контакте» или «инсте», не смотрел фильмов, не слушал музыки, не читал книг, которые читаю обычно. Воннегут, Сэлинджер, Буковски, Селин – где они?.. И главное – никакой гарантии, что я смогу отсюда выбраться, что все это закончится… Наверно, я – плохой исследователь, хоть и работаю в музее. Что бы сделали на моем месте Эйнштейн, Вернадский, Ролан Барт, Ломоносов?.. Набросились бы на новую реальность, как на горячий мясной пирог с голодухи… Ну, может, только Барт обождал бы… А я?..Твою ж мать, как я вляпался!..
Я шлепнул мокрым носком о раковину и скрючился на полу в ванной. Меня трясло, слезы текли без остановки. Я всхлипывал, стонал и наконец завыл в голос.
Когда я успокоился, то решил устроить себе праздник. Прибрался немного в ванной, вышел на улицу и поехал в Москву. У меня на примете была кафешка – стоячка, но не обыкновенная рюмочная, классом чуть повыше – и там наливали хорошее пиво, а народу было немного. Отсюда я и начал вечер. Еды почти не заказывал, перешел на водку и опьянел довольно быстро. Становилось веселее, легче. Машинально я начал отстукивать Rain Doigs. Компания длинноволосых за соседним стоиком оживилась, но, к счастью, мне в детстве медведь на ухо наступил – столь свежие в музыкальную культуру СССР я подбрасывать не планировал. Поэтому быстро допил очередную стопку и свалил на улицу.
Ночь была теплой. Видимо, начиналось бабье лето. Фонарей и тем более вывесок намного меньше, чем сегодня, но все равно светло. А тут еще деревья шумят, никого вокруг, дома старинные… Приятная ночь по-любому. Тем более, если ты пьян.
Я вывернул из переулка на проспект. Там было большое кафе. Ярко-освещенное. Внутри – посетители за круглыми столиками, и многие из посетителей – в пиджаках. Даже швейцар имелся. Цивильное, в общем, место.
Я зашел внутрь. Швейцар поздоровался, но остался стоять на месте, загораживая мне путь. Я не знал, что он хочет.
– Мне нужен столик на одного, – сообщил ему я.
Он пробурчал что-то, чего я не смог разобрать.
– Есть места?
Швейцар глянул на меня вопросительно – как будто сам задал этот вопрос.
Я попытался протиснуться мимо него, и тогда он наконец-то соизволил:
– Вход – 50 копеек.
Вообще, никогда не понимал, как можно заплатить за вход в кафе или ресторан, отстоять очередь в клуб и все в таком роде, и никогда не делал этого. Я имею в виду в нашем времени. Но сейчас почему-то решился. Сунул руку в карман и протянул швейцару рубль. Он сдержано улыбнулся, подвинулся и жестом пригласил войти. Рубль исчез у него в кармане, и я понял, что сдачи не будет.
Я занял столик недалеко от окна, у колонны. В меню было много коктейлей с романтическими названиями: «Белое танго», «Морской», «Янтарный город». Я вдарил по ним. Цены не кусались. Официантка была вежлива. Я разглядывал посетителей, слушал зарубежную попсу и советскую попсу, иногда – что-то джазовое. Я пил свои коктейли и курил до закрытия, а это случилось около часу.
Конечно, я сильно нажрался. Ко мне стали приходить разные бредовые идеи. Снять
