Путешествие за смертью. Книга 2. Визитёр из Сан-Франциско - Иван Иванович Любенко

– Я хотел бы связаться с мистером Баркли из тринадцатого номера. Не могли бы вы пригласить его к телефону?

– К сожалению, это невозможно. Его только что отвезли в больницу на карете скорой помощи.

– А что с ним случилось?

– Вы можете осведомиться у его спутников. Но сейчас их допрашивает полиция.

– Благодарю.

Ардашев положил трубку на рычаг и покинул кабинет. Сняв с вешалки пальто и шляпу, он окликнул помощника и поспешил на улицу. Войта ринулся вслед за шефом.

Глава 3

Допрос

Сороконожка бежала по диагонали шершавой стены одиночной камеры. Достигнув верхней точки, она нырнула в щель, забитого досками окна, и оказалась на воле.

Послышались гулкие шаги по коридору, громыхание ключа на связке, лязганье замка, и деревянная дверь, обитая железом, со скрипом отворилась.

– Мяличкин, на выход! – гаркнул охранник.

Начальник сектора третьего отдела Региструпра поднялся с нар. Было бессмысленно спрашивать, надо ли брать с собой вещи, или нет, потому что «без вещей» – это на допрос, а «с вещами» могло означать только одно – расстрел. Собственно, и вещей у Мяличкина никаких не было. Его арестовали в рабочем кабинете три дня назад, тут же допросили и отвезли в тюрьму. В камере несколько раз появлялись два молчаливых амбала в красноармейских в гимнастёрках без ремней и с закатанными рукавами. Не произнося ни слова, они начинали избивать арестанта, точно месили тесто в булочной. Они ни о чём не спрашивали, а просто били, хрипя и посапывая, то ли от усталости, то ли от усердия, то ли от злости. Минут через десять издевательство прекращалось, и они уходили. И вот теперь вызвали к следователю.

В кабинете сидел следователь – невысокий, лысый человек с квадратиком усов, в пенсне и с брюшком. Он бы мог вполне сойти за счетовода или председателя рабочей артели. Его глаза суетливо бегали по сторонам. Он молча раскрыл папку, поправил перо и чернильницу непроливайку. Хитро улыбаясь, спросил:

– Ну что, голуба моя, говорят, вам досталось? – И, не дождавшись ответа, вымолвил: – Ничего не поделаешь, порядки такие. Не я их выдумал, а сама жизнь. Это для вашей же пользы. Так вы станете сговорчивее, и из вашей заблудшей души, уйдут в небытие буржуазные предрассудки, оставшиеся от старого мира. Не правда ли, господин царский полковник?

– Послушайте, господин следователь, – трогая пальцами разбитую губу, начал говорить Мяличкин, но его перебили.

– Бросьте эти свои дворянские привычки. Обращайтесь ко мне «гражданин следователь», а не господин. Господ мы выведем скоро, как клопов.

– Так вот велите своим извергам, гражданин следователь, перестать надо мной издеваться. Я уже многократно указывал в рапортах все обстоятельства моей последней командировки в Таллин. И делал это честно и откровенно, обосновав, почему не отдал приказ ликвидировать Клима Ардашева.

– Читал-читал, – усмехнулся визави и, сложив аккуратной стопочкой листы, добавил: – Вы лжёте, и потому вас бьют. И будут бить, пока не начнёте говорить правду. Кстати, если хотите, можете обращаться ко мне по имени отчеству, – Наум Моисеевич, а фамилия моя Райцесс.

– Хорошо, Наум Моисеевич, – кивнул Мяличкин. – Задавайте вопросы.

– Когда, где и при каких обстоятельствах вас завербовал резидент белогвардейской разведки Ардашев Клим Пантелеевич?

– Опять двадцать пять, – передёрнул плечами Мяличкин. – Ардашев – враг. И я пытался уговорить его перейти на нашу сторону и выдать Региструпру всю агентурную сеть, созданную им ещё до большевистского переворота 1917 года.

– Большевистского? Переворота? – недовольно вопросил следователь и поправил пенсне. – Это был не переворот, батенька мой, а восстание трудового народа, переросшего в великую октябрьскую социалистическую революцию. И, поверьте, придёт время, когда во всех словарях эти четыре слова будут писаться с большой буквы.

– Я и не сомневаюсь, – на лбу у арестанта собрались мучительные складки. – Только ведь в советских газетах события октября семнадцатого до сих пор называют то переворотом, то восстанием, а революцией – очень редко.

– И всё-таки, Константин Юрьевич, давайте вернёмся к моему вопросу относительно вашей вербовки белогвардейским резидентом.

– Наум Моисеевич, послушайте, раз вы ведёте моё дело, то должны понимать специфику агентурной работы. Главная задача оперативника – переманить врага на свою сторону. Именно это я и пытался сделать в Таллине, беседуя с Ардашевым.

– Но тогда объясните, почему после его отказа перейти на нашу сторону, он не был ликвидирован?

– Да просто потому, что его убийство могло насторожить эстонскую контрразведку, которая ожидала прибытия и ареста парохода «Парижская коммуна» в Таллинский порт. Из-за этих же опасений нам пришлось принять решение о перегрузке всех ящиков на шведское судно, и тотчас же отправить золото в Стокгольм.

– Детский лепет, голуба моя, детский лепет. Ликвидатор ждал вашего приказа об устранении Ардашева и был очень удивлён, когда вы приказали ему следовать за белогвардейским резидентом в Прагу. Труп Ардашева никто бы не нашёл. Балтийское море огромно. О нём вообще бы никто не вспомнил. Но нет, вы назначили с ним встречу, как раз перед отплытием его парохода. Сидели в ресторане, болтали. Небось вспоминали, как вместе служили во славу веры, царя и Отечества, правда? Наверное, лили крокодильи слёзы по прошлой жизни? Кстати, – следователь уставился на обвиняемого, – а почему вы скрыли, что в сентябре 1913 года вы лично приезжали в Ставрополь к Ардашеву и даже гостили у него?

– Перейдя в советскую военную разведку, я подробно описывал все, наиболее важные, оперативные дела, в которых ранее принимал участие, в том числе, упоминал и о поиске пергаментных манускриптов переписки аланского митрополита с Патриархом Византии в X веке. Ардашев тогда сыграл ключевую роль в той операции[4]. И нет ничего удивительного в том, что я оказался у него дома в Ставрополе.

Следователь достал из кармана пачку папирос «Комсомолка», спички и протянул Мяличкину.

– Угощайтесь, Константин Юрьевич, вы ведь давно не курили. Правда, табак не высшего сорта, и даже не первого, но сейчас в моей стране трудные времена. Тем не менее, он приятней махорки.

– Благодарю.

– Я, знаете ли, в партии эсеров с 1905 года. Старый революционер. Если хотите, – недоучившийся студент. За участие в митингах меня выгнали с третьего курса юридического факультета. А потом – тюрьма, ссылка, опять тюрьма. Я, знаете ли, большевиком стал всего год назад. И да – в своё время переоценивал Учредительное собрание и не сразу поддержал линию на вооружённое восстание. Но потом взглянул на происходящее с точки зрения диктатуры пролетариата, а не отсталого крестьянства. Поздновато одумался. Вот потому я до сих пор следователь, а не ответственный работник наркомата юстиции или ВЧК.

Мяличкин глубоко затянулся и спросил надтреснутым голосом: