Анархия – мать порядка - Александр Шубин

Сначала это была «странная война» — по обе стороны баррикад были вчерашние товарищи по антиколчаковской борьбе. Отряды повстанцев и карателей маневрировали, и больше всего страдали работники советских учреждений. Затем бои стали идти с большим ожесточением. Новоселовцы разделились на множество отрядов, сам Новоселов 6 июня направился с небольшой группой в сторону Кузнецка для создания новых отрядов. 12–14 июня Рогов потерпел поражение, и часть его отряда разошлась. 20 июня в столкновении с красными Рогов был ранен, погибла его жена. 3 июля раненого Рогова выдал коммунистам кулак села Евдокимово. В начавшейся перестрелке Рогов был то ли убит, то ли застрелился. После этого Сиббюро ЦК РКП(б) сочло, что «движение Рогова можно считать ликвидированным»[560]. И напрасно – ведь это не было «движение Рогова», и его гибель не привела к спаду повстанчества. Новоселов разбил красных у Сычевки. Только в августе Новоселов попал в засаду и был разгромлен. Но он ушел в Кузнецкий уезд, откуда силами в 400 человек снова начал атаковать красных. 5 сентября Новоселов опять был разбит у Бирюлей, недалеко от Гурьевского завода. Тогда он ушел в тайгу. Кавалерийский эскадрон Шаркова охотился за ним до октября, но безуспешно. Новоселов где–то зазимовал, затаился.

Одновременно с восстанием анархистов против коммунистов партизанили и другие командиры – в Алейском уезде (степной Алтай) за советскую власть и против коммунистов поднялись мамонтовцы во главе с бывшим комиссаром полка Ф. Плотниковым. В июле, соединившись с восставшим казачеством, повстанцы численностью около 5000 человек, угрожали Павлодару (Плотников стал уже начальником штаба при главкоме повстанцев Шишкине). Красное командование называло повстанцев «черными», подчеркивая тем самым, что они не белые. Плотников издавал приказы, запрещавшие сдавать продразверстку, возвращал уже собранный большевиками хлеб крестьянам. В августе, не сумев овладеть Павлодаром, повстанцы отошли к горам. В Горном Алтае они партизанили до октября, когда Плотников погиб. Но мелкие отряды продолжали партизанить здесь и в дальнейшем.

В сентябре в Мариинском уезде восстал П. Лубков. Выступив на митинге на станции Тайга, анархисты получили поддержку окрестных крестьян, провели мобилизацию. Лубков возглавил отряд в 3 тыс. бойцов, 22 сентября перерезал Транссиб и предложил большевикам отменить продразверстку. Лубковцы раздавали крестьянам и бедноте хлеб, который отнимали и у коммунистов, и у кулаков. Коммунисты отвергли предложение Лубкова о переговорах и разгромили его. С небольшим отрядом сторонников он ушел в тайгу.

В июле 1920 г. в Сибири против коммунистов сражалось 21 тыс. партизан. В августе их число даже выросло до 23 тыс., после чего стало падать – до 9 тыс. в начале ноября. Но это могло быть и сезонным явлением.

Особенно опасными для коммунистического режима были связи между красными воинскими частями и возмущенной деревней. Оттуда шли в армию письма о произволе продотрядовцев, о надвигающемся голоде, о жестокостях ЧК. Солдаты волновались, командиры мрачнели и о чем–то переговаривались поодаль от комиссаров и чекистов.

В июле 1920 г. командование попыталось снять с поста командира формирующейся в Саратовской губернии 2–й Туркестанской дивизии А. Сапожкова, бывшего левого эсера, известного заступничеством за крестьян. Солдаты заступились за своего командира, и 13 июля началось восстание.

В своем воззвании сапожковцы провозгласили, что отстаивают завоевания революции от «засевших» в государственных органах буржуазных спецов, «золотопогонников» и «лжекоммунистов». Они эксплуатируют «крестьян–тружеников». Сапожковцы выступали также против продразверстки за «вольную торговлю»[561]. Сапожковская «1–я армия Правды», обрастая крестьянами, двинулась из Бузулука на Уральск и Новоузень. При этом Сапожков выступал за советскую власть и даже Коммунистический интернационал, но утверждал, что «власти тружеников–крестьян давно уже не существует»[562]. Восстание Сапожкова не на шутку перепугало правительство — создав прочную базу на Южном Урале, он мог перенести движение в Сибирь. Крайне опасен был прецедент восстания в Красной армии под социалистическим лозунгами. В телеграмме Саратовскому и Уральскому руководству Ленин приказывал: «пресекать в корне всякое проявление сочувствия и тем более содействия местного населения Сапожкову, используя всю полноту революционной власти; в тех случаях, где содействие имело место, потребовать выдачу виновных главарей; от селений, лежащих на пути следования отрядов Сапожкова, брать заложников, дабы предупредить возможность содействия»[563]. Тем не менее Сапожкова поддержали крестьянские отряды от Самарской до Царицынской и Оренбургской губерний. 5 сентября Сапожков погиб в бою, его армия распалась (хотя последние отряды сапожковцев партизанили до 1922 г.). Волнения в разных концах страны грозили новым взрывом.

На Украине возвращение продразверстки и введение комбедов тут же привело к росту численности повстанцев. Махновское движение вновь набирало силу. Бывшие повстанцы опять готовы были поддержать Махно, которого теперь зовут все больше не «батька», а «малой». Он по–прежнему верен идее вольного советского строя: «Мы сражались и будем сражаться за действительно неограниченную свободу, за вольный строй… — говорится в махновской листовке. — Если тебя твои комиссары гонят на нас, не стреляй, а присылай своих делегатов и узнавай, кто мы… Не верь комиссарам… Мы боремся за вольную жизнь без насильников–комиссаров, чекистов… Бросайте винтовки и переходите в братские объятия махновцев»[564]. И переходили.

С местным населением красные вели себя грубо, воскрешая недавние картины господства белых. В то же время набранные из крестьян красноармейцы не проявляли энтузиазма в борьбе с махновцами: «Красноармейцы не очень сильно протестовали и быстро сдавали оружие, начальники же защищались до последнего, пока их не убили», — говорится в «дневнике жены Махно»[565]. У командиров были основания отбиваться до последнего. К этому времени махновцы начали уничтожать всех носителей власти — командиров, чекистов, руководителей продразверстки, милиционеров, коммунистов, председателей комбедов.

Крестьяне снова пошли к Махно. Его мобильный отряд в случае необходимости обрастал многотысячной армией, которая внезапно нападала даже на крупные соединения красных. В феврале 1920 г. махновцы отбивались от частей трех дивизий (общей численностью около 20 тыс.). 21 февраля махновцы снова захватили Гуляй–Поле. 1 марта после небольшого рейда по округе батька опять застал в Гуляй–Поле красных и разгромил их. «Пленных же, предупредив, чтобы в третий раз не попадались в Гуляй–Поле, ибо живыми не отпустят, распустили»[566].

Конечно, не всегда махновцы были столь добродушны. Красный и махновский терроры сплетались в единую вендетту: «Прибывши в Раздоры, узнали, что здесь красные отомстили невинным раздорцам за то, что нами было убито здесь пять коммунистов, — они расстреляли председателя, старосту, писаря и трех партизанов»[567]. «Кавалерия бросилась в село, пехота осталась далеко сзади. Вскоре нам сказали, что наши захватили человек сорок. Мы въехали в село и на дороге увидели кучку людей, которые сидели, а некоторые и стояли, и раздевались. Вокруг них крутились и на лошадях, и пешие, наши хлопцы. Это были пленные. Их раздевали для расстрела»[568]. Интересна реакция населения на казнь членов карательного отряда: «Селяне стояли и смотрели. Смотрели и радовались. Они рассказывали, как эти дни этот отряд хозяйничал в их селе. Пьяные разъезжают по селам, требуют, чтобы им готовили лучшие блюда, бьют нагайками селян, бьют, и говорить не дают»[569]. Описание безобразий махновцев в Гуляй–Поле 7 марта более невинно.

В махновской армии поддерживалась дисциплина, достаточная для ведения эффективных боевых действий. Типичными провинностями считались самовольная расправа с пленными, раздевание убитых, подмена лошадей, самовольные отлучки. Типичными наказаниями, в зависимости от вины — спешивание, изгнание, расстрел. Наказания накладывались после обсуждения бойцами, по резолюциям частей[570]. Однако нервное напряжение махновцы иногда снимали и алкоголем. Аршинов одобрительно пишет о готовности Махно выпить с бойцами, а Галина Кузьменко пишет о загуле мужа с осуждением (его психологический срыв в начале марта был связан с гибелью брата и тяжелым положением отряда)[571].

Главным судебным органом махновцев после разоблачения попытки убить Махно в июне 1920 г. была комиссия Реввоенсовета в составе С. Каретникова, Д. Попова (активного участника левоэсеровского выступления в Москве в 1918 г., с 1919 г. — анархиста) и Г. Кузьменко. Комиссия выносила решения на основе опросов жителей: «Арестовали по доносу трех человек, но греки стали их горячо отстаивать, и мы их освободили»[572]. Если позволяло время, процедура суда была еще более длительной: «Взятые в плен красноармейцы и командиры должны были пройти через руки комиссии в тесном контакте с членами культпросвета — которые выступали на митингах и последних агитировали. Что касается остальных лиц совработников, то комиссия решала на свою ответственность убедить подсудимых»[573]. Конечно, такие суды–митинги с убеждением и оправданием подсудимых были редкостью, но сами оправдания по результату опросов населения — довольно типичны, что признает даже такой пристрастный свидетель, как И. Тепер[574]. Желающих красноармейцев принимали в махновскую армию. В боевой обстановке пленных красноармейцев раздевали в целях снабжения махновских отрядов и для лишения противника боеспособности. Иногда, в озлоблении от неудач, в отместку пленных расстреливали[575]. Махновцы иногда преследовали и бывших повстанцев, решивших воспользоваться большевистскими амнистиями[576].