Купленная. Игра вслепую (СИ) - Владон Евгения

Хотела бы я сказать ему то же самое, но разве такие понятия не прилагаются к происходящему по умолчанию? Поскольку одних слов слишком мало, особенно, когда хочется орать об этом во всю глотку и упрашивать Кира через надрывные рыдания вернуться домой прямо сейчас и сию же минуту. Не через день и тем более два, а первым же рейсом, никуда не сворачивая.

— Если вернешься ко мне очень и очень скоро, могу даже поклясться на крови и на чем угодно сверх того. — сознаваться в том, что самую страшную глупость, какую только было можно совершить я уже совершила, естественно, мне не хватило ни смелости, ни сил. Если бы я смотрела в эти секунды в глаза Кирилла, а не с жадностью вслушивалась в его слегка искореженный международной связью голос, тогда другое дело. Тогда бы он и сам мог многое понять по моему поведению. Но не так и не сейчас. Слишком много этих гребаных "НО".

— Просто дождись меня на моей квартире. Это единственное, чего я хочу и о чем буду тебя просить до своего возвращения. Остальное не важно. Ты ведь это сделаешь?

В этот раз пришлось зажать ладонью рот, сильно-сильно зажмурившись, чтобы не дать бьющимся агонизирующими припадками в груди рыданиям вырваться на свободу. Но куда сложнее было перевести дыхание, сглотнуть этот удушающий ком нестерпимой боли, чтобы ответить относительно ровным голосом:

— Конечно… Я уже жду… Весь этот день жду…

— Моя сладкая девочка… — господи, ну почему его такое ласковое и невыносимо нежное обращение режет по сердцу намного болезненней, чем реальный нож его отца? Хочется отключиться или сдохнуть сразу же, потому что прекрасно понимаешь, что дальше будет еще больнее. Еще хуже и страшнее.

— А почему не стрекоза? — сдерживать слезы уже было совершенно бессмысленно. Они текли сами собой, как и осознание того факта, что все эти словесные глупости не изменят беспощадной действительности, вскрывало грудную клетку дробящей болью вопреки всем твоим тщедушным попыткам остановить весь этот убийственный кошмар.

— Потому что я буду называть тебя Стрекозой, когда вернусь и прошепчу о том, как тебя люблю прямо в твое раскрасневшееся от удовольствия ушко. И буду так называть пока сама не взмолишься остановиться…

— Размечтался. Вначале вернись, а там и проверим.

— Последнее даже без вопросов. Как и то, что я тебя люблю…

Услышь я такое признание хотя бы месяц назад, наверное, бы летала от счастья и лыбилась, не переставая, во все тридцать два. Сейчас же… каждое слово Кира о его чувствах ко мне, как выстрел в упор — раскаленной шрапнелью в сердце, режущим проникновением-рассечением в подыхающую душу… Потому что… если он не повторит мне все это глаза в глаза через несколько дней… я точно не выживу…

ГЛАВА одиннадцатая

Впервые ее трясло, как, наверное, трясет всех смертников во время преодоления последних шагов к электрическому стулу или камере смертников для расстрела. К тому же, она не совсем понимала, на кой должна была ехать посреди ночи, пусть и в самый многолюдный даже в позднее время центральный район города с самым ярким ночным освещением улиц. С таким же успехом она могла все передать на словах по телефону, как и получить денежный перевод на личный банковский счет по безналу за проделанную до этого работу. Но, разве кто-то станет спрашивать, что и как ей лучше делать? Это же не она платит за "музыку", и не она заказывает нужную "песню" в желаемом исполнении. Раз попросили (да, именно, попросили, а не приказали требовательным тоном в срочном порядке) подъехать по уже знакомому адресу лично, значит, надо выполнять данную "просьбу" беспрекословно. Страшно тебе или наоборот, распирает от непомерного любопытства с бурлящим в жилах азартом — твоему заказчику на деле и на все это банально наплевать. Твои личные интересы тут никого по ровному счету не волнуют. Сделаешь это и через нехочу, наступив себе буквально на горло и выжав из последних сил самую искреннюю улыбку, на какую только способна.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И не вздумай показывать насколько тебе сейчас страшно, и до какой степени тебя разбивает изнутри сумасшедшим тремором зашкаливающей паники. Стоит только показать свою слабость, и что ты в действительности далеко не безмозглая дурочка, считай — подписала себе смертный приговор собственной рукой.

— Может лучше было встретиться днем?.. Или поговорить по телефону? Завтра же понедельник, рабочий день, условно — самый тяжелый день в неделе.

Да и не понравилось ей, как ее тут встретили. Вернее, вообще не встретили, буквально вынудив самой чуть ли не на ощупь красться по огромной гостиной номера, скудно освещенной лишь небольшим количеством ночников на самой низкой мощности. Не увидь она силуэт хозяина пентхауса практически в самом конце комнаты перед бесконечным пролетом панорамного окна, тыкалась бы, наверное, еще минут десять, как тот слепой котенок, не зная, куда смотреть и где искать. Так что предчувствие ее не обмануло, можно сказать, еще по пути к отелю. Жаль, что она так и не рискнула к нему прислушаться. Хотя, в ее положении, всегда сложно угадать, как и сделать единственно правильный выбор.

И то, что Глеб Стрельников стоял все это время лицом к окну, со спрятанными в карманах брюк руками, ни разу не обернувшись за все то время, что ей пришлось потратить на преодоление немаленького до него расстояния, говорило только об одном. Да, ее ждали, но так, как и положено ждать "людей" ее уровня, без каких-либо поблажек и излишнего на ее счет внимания. Просто ждали, не проявляя к предстоящей встрече ни должного интереса, ни хоть каких-то маломальских эмоций. А ведь она сюда совершенно не рвалась, тем более в такой поздний час.

— Завтра я буду занят весь день и о вероятности проведения подобных встреч в своем забитом под завязку рабочем графике даже и не вспомню. Скажи спасибо, что выделил для тебя хотя бы сегодня несколько свободных минут и далеко не на телефонный разговор. По-моему, такие вещи должны быть более, чем очевидны.

Казалось, он не просто подловил ее за необдуманные слова с неуместными вопросами, но и выложил, как на духу свой едкий ответ, в виде царской подачки. Объяснил непутевой дурочке, где ее истинное место, а где он, в том числе и кто. Хотя, действительно, мог все выяснить по телефону, а не ждать собственной персоной посреди ночи в дорогущем гостиничном номере, как при их первом знакомстве. Раз он решил потратить на нее свое личное время, даже не приглашая, как раньше на ближайший к нему диван и не угощая марочным коньяком, она просто обязана была оценить данное к ней снисхождение, как и должно представителям ее статуса — раболепно, молча, с восхищенным предвкушением перед предстоящим разговором. И не забыть поблагодарить за то, что он вообще соизволил к ней обернуться и даже сделать в ее сторону несколько неспешных шагов. Пусть и без радушной улыбки от гостеприимного хозяина.

Но, уж если говорить начистоту в том же духе, то лучше бы он не оборачивался.

Лунева сама не поняла, из-за чего и когда именно вдруг остановилась, так и не решившись пройти дальше "столовой" зоны. Скорей всего, в тот момент, когда Стрельников обернулся и подпал лицом под очень тусклое освещение ближайшего ночника, оставаясь при этом в ореоле льющего из окна света. Эдакое гипертрофированное тенями и световыми рефлексами мифическое обличье то ли человека, то ли неземного существа, только что шагнувшего в эту реальность из параллельного измерения. И неважно, что на нем была человеческая одежда. Достаточно было взглянуть в его лицо, чтобы моментально оцепенеть на месте и увидеть то, что раньше засвечивалось дневным светом, будто защитной маской или поверхностной иллюзией ложного образа обычного смертного. Зато теперь, что говорится, как на ладони и без излишних прикрас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не удивительно, почему Ксении захотелось вдруг интуитивно попятиться. Хотя ей и приходилось за всю свою немалую трудовую практику в эскорт-агентстве сталкиваться много с чем малоприятным, как и пересекаться с определенным типом клиентов, с которыми мало кто в здравом уме захочет оставаться один на один. Разве что, в этот раз ощущение опасности буквально зашкаливало и било по мозгам, будто в огромный колокол, не сколько предупреждая о приближающейся угрозе, а выводя загнанную в угол жертву из строя парализующей контузией.