Черная вдова - Анатолий Безуглов

- Да? - улыбнулся Киселев. - Вы что, на вертолете с Ленинского проспекта?

- Такси, - пояснил Глеб.

- Понятно, - кивнул профессор. Он вдруг стал озабоченным, поднялся с диванчика, зачем-то подошел к окну, стал смотреть в него и грустно проговорил: - Вот такие дела... Как сказал Чацкий: "Вон из Москвы"... - Он резко повернулся. - Знаете, вы первый откликнулись на мое предложение. Только вчера подал. Да, из какого вы города?

- Из Средневолжска, - ответил Ярцев. - Квартира у меня шикарная. Честно, без дураков.

И он стал описывать свои апартаменты, не забыв упомянуть про центр и набережную.

- Да-да, - кивнул профессор. - Место - лучше не придумаешь... Я был в Средневолжске.

Глебу показалось, что Киселев слушал его рассеянно. Это несколько удивило и встревожило его: неужто у профессора вдруг изменились планы? Тогда Ярцев сказал, что получил солидное наследство от отца, намекнув при этом, что готов предложить хорошую доплату. Последнее, как ему показалось, профессор пропустил мимо ушей или сделал вид, что это его не интересует. Он стал расспрашивать, чем занимается Глеб. Тот коротко поведал о себе. Без пяти минут кандидат наук, имеется перспектива и так далее. И снова вернулся к делу.

- Насколько я понял, вы хотите все оформить срочно? - спросил он.

- Прямо сейчас бы на поезд! - с каким-то отчаянием произнес Киселев. И спохватился: - Не подумайте, что меня гонят с работы. Ценят. И даже очень. - Он улыбнулся. - Вы решили, наверное, - старик, пора бы угомониться и на покой?

- Вовсе нет, - возразил Ярцев.

- Хотя, конечно, были бы вправе так подумать, - серьезно сказал Киселев. - Я ведь физик, а физики похожи на поэтов, как сказал Фредерик Жолио-Кюри, они делают открытия в молодости... Это как вдохновение. Ферми в тридцать три года создал теорию бета-распада. Резерфорд проявил свой гений в тридцать два года, де Бройль и Паули сделали важные открытия в тридцать один год. А Эйнштейн сформулировал частную теорию относительности в двадцать шесть... Я, конечно, в гении не лезу, но, как говорят, есть еще порох в пороховницах. И голова моя пригодится везде. - Он взял фотографию в рамке, где был снят с миловидной цветущей женщиной лет сорока пяти. Оба улыбались. - Это моя жена, Люся, - зачем-то показал он портрет собеседнику.

- Очень приятно, - сказал Глеб.

- Снимались пять лет назад, - с тоской проговорил Киселев. - Тогда мы еще были счастливы и не думали... - Он махнул рукой, тяжело вздохнул.

"Умерла, что ли? - промелькнуло у Глеба в голове. - Вот и хочет уехать, забыться..."

- Я вам объясню, почему такая спешка, - неожиданно резко сказал Киселев, ставя фотографию на стол. - Объясню... Просто не хочу терять жену раньше времени. Я ее очень люблю. Очень! А она души не чает в Максике. Вы обратили внимание, внук у нас... Ну, словом, не совсем здоров. - Он кивнул на дверь. - Врачи говорят, что со временем мальчик войдет в норму. Если лечить, все будет в порядке. И мне Максик очень дорог! Но нельзя же этим пользоваться! Нельзя! - почти выкрикнул Сергей Яковлевич.

Он разволновался, стал ходить по комнате. Глеб, пока еще ничего не понимая, молча следил за профессором.

- Из-за этого мерзавца Люся буквально тает как свеча! - продолжил Киселев.

- Простите, я не совсем улавливаю, - сказал Ярцев. - Кто мерзавец?

- Мой зять! - остановился возле него Киселев. - Проходимец! Из института, а он учился в физкультурном, выгнали! Из спорта - тоже!.. Спекулянт и убийца! Вы спросите, чем он спекулирует и кого убивает? Наглейшим образом спекулирует на нашей с Люсей любви к внуку. И тем самым верно и отнюдь не медленно убивает мою жену! Свою, впрочем, тоже! То есть мою дочь! Нет, вы только подумайте, до какой низости, до какой наглости может дойти человек! Чтобы увидеться с Макси-ком, подчеркиваю, только увидеться, я должен этому негодяю выкладывать каждый раз двадцать пять рублей! Если внук остается у нас на сутки - пятьдесят! На двое суток семь-десять пять, а за четвертые - сотня!

- Сотня? - переспросил зачем-то Глеб, ошеломленный услышанным.

- И ни копейки меньше!

- А как же ваша дочь позволяет?

- Ах, дочь, дочь... - произнес с невероятной мукой Киселев. - Татьяна еще более несчастна, чем мы. Вбила себе в голову, что дурнушка. Пуще смерти боится потерять этого подлеца! Издерганная, отчаявшаяся какая-то. Представляете, на нервной почве экзема. Это еще пуще загоняет ее в омут. А подлец все сильнее распоясывается. Словом, порочный круг... Я понял, пока мы с Люсей не уедем из Москвы, его не разорвать.

- Извините, Сергей Яковлевич, - сказал Ярцев. - Логики не вижу. Так любите внука и хотите в другой город. Как же вы сможете без него?

- Вы еще молоды, разобраться, естественно, трудно... Логика на самом деле очень простая. Думаете, ему нужен сын? К Максику у этого чудовища вот настолько нет чувств - профессор показал кончик мизинца. - Татьяна же совершенно потеряла волю. Да исчезни мы с Люсей из Москвы, они оба взвоют через неделю! Обуза для них Максик, понимаете, обуза! Тем паче - больной! Врачи, лекарства, присмотр! Вот увидите, через месяц в ножки бросятся, чтобы мы взяли внука к себе.

- А если не бросятся?

- Уверяю вас, я прав! Да и выхода другого, признаться, нет. Вы же понимаете, это обыкновенный шантаж. Хватит! Я глубоко убежден: стоит вымогателю один раз дать по морде, и он будет знать свое место. Да-да! И еще приползет лизать руки!

Из прихожей раздался звук отпираемой двери.

- Это Люсенька, - заволновался Киселев. - Была у них...

Он ринулся к выходу, но в комнату уже входила его жена.

Ярцев поразился ее облику - старуха с запавшими глазами на посеревшем морщинистом лице. Он невольно бросил взгляд на фотокарточку: невозможно было поверить, чтобы человек так изменился за каких-нибудь пять лет.

- Вот, дорогая, познакомься, - засуетился Сергей Яковлевич. - Глеб... Он был в бюро обмена, и ему дали наш адрес.

Женщина молча кивнула гостю и как-то отрешенно опустилась на стул.

- Предложение - мечта! - продолжал возбужденно Киселев. Представляешь, Средневолжск! Роскошная квартира на берегу Волги! Помнишь, как мы гуляли с тобой вечером по набережной? И у меня там друзья, единомышленники! Мои бывшие ученики! Хотя бы Кац, ну, у которого я был оппонентом по докторской. Неужели забыла? - тщетно пытался расшевелить свою жену профессор. - Алексей Данилович теперь замдиректора института. Если не отдел, то лабораторию даст непременно.

- Сережа, о чем ты говоришь? - вдруг всхлипнула она.

Киселев, словно споткнувшись обо что-то, сжался, сгорбился и прерывающимся голосом спросил:

- Значит, опять? Гнула свою линию?

- Я хотела... Понимаешь, последний раз пыталась уговорить отпустить с нами Максика. Но Александр...

- Господи, я же просил никогда при мне не упоминать его имя! затрясся от злости Киселев. - И не так надо было с ним, не так! Уезжаем, и все!

- Я же бабушка! - взмолилась жена.

- А я дедушка! И твой муж! - хлопнул рукой по столу профессор.

- Сережа, Сережа! - сложила на груди худенькие ладошки Киселева. Успокойся, прошу тебя, выслушай. Я почти уговорила его. Он, возможно, и согласится. Но при условии, если мы оставим им нашу квартиру и дачу. И тогда Максика отдадут нам...

- Никаких условий! - буквально взревел профессор.

Его жена разрыдалась, стала уверять, что дочь и зять загубят Максика и из плана Сергея Яковлевича ничего не выйдет.

Ярцев понял, что дальше никакого разговора не получится, и поднялся уходить. Киселев взял у него средневолжский адрес и телефон, проводил до двери, извинился, просил звонить, убеждая Глеба, что доведет задуманное до конца.

Выйдя на улицу, Ярцев некоторое время не мог опомниться от сцены, невольным свидетелем которой он стал. Глеб оглянулся на голубую громадину дома, на сосновую рощу и понял, что возможность поселиться в этом чудном уголке Москвы схожа с призрачным облаком, повисшим в небе. Он остановил проезжавшее такси и вскочил в него. Оставался последний шанс: двухкомнатная квартира на Беломорской улице. Он поинтересовался у водителя, что это за район.

- Речной вокзал? Что ты, парень! Место - люкс! Дома, как в лесу. Рядом водохранилище, парк Дружбы и до центра пятнадцать минут на метро.

Дом, который они искали, действительно находился среди густых деревьев. Рядом с кинотеатром "Нева". Ярцев поднялся на лифте на седьмой этаж, готовясь к разговору с хозяйкой, некой Валентиной Михайловной Наумовой. С волнением позвонил и...

- Приве-т! - протянул с удивленной физиономией Аркадий Буримович, стоявший в дверях.

У Глеба едва не отвисла челюсть.

Вот уж поистине день неожиданных встреч!

Забыв даже поздороваться, Ярцев лихорадочно соображал, что может делать у Наумовой его приятель. Неужели опередил?

- Может, все-таки войдешь? - усмехнулся Аркадий.

- Попробую, - шагнул в прихожую Глеб. И, оглянувшись, тихонько спросил: - Ты что, тоже?..

- Что тоже? - не понял Буримович.

- Ну, по обмену?

Аркадий, наморщив лоб, некоторое время соображал, что имеет в виду его друг, и наконец произнес: