Такая разная любовь - Маргарет Пембертон

И все же Примми всегда радовалась звонкам Кики. Они были нитью, связывавшей ее с прежней жизнью, с воспоминаниями о прошлом, пусть даже слабой и ненадежной нитью.

— А может, этот молодой парень там, на кухне, хочет еще чайку? — спросил отец, прервав размышления Примми. — Позаботься о нем, дочка. Работяги любят попить чайку. Это бодрит, и работа лучше ладится.

— Я только что налила ему кружку, но если хочешь, могу предложить еще. И вовсе он не молодой, папа. И к тому же вдовец.

— Да ну? — Как ни странно, это сообщение явно заинтересовало отца. — Так вы уже поболтали о том о сем? Вот и славно. И принеси-ка мне тоже чайку, дочка. Меня от этого снукера жажда замучила.

Примми вернулась в кухню.

— Мой папа считает, что вам не помешала бы еще одна кружка чаю, — заметила Примми, наполняя чайник. Неужели наступит день, когда в их отношениях с Артемис не будет этой невыносимой, мучительной напряженности, когда они снова станут близки друг другу, как прежде?

— В самом деле? — Тед Дав продолжал возиться с полкой, не отрываясь от своего занятия. — Предыдущая кружка еще не остыла, мисс Сертиз.

— Примми, — откликнулась она, думая об Артемис. — Пожалуйста, зовите меня просто Примми.

Трудности начались с того дня, как Артемис вышла из гринвичской больницы с Дестини на руках.

Примми сразу же пришлось смириться с тем, что она не может постоянно видеться с Дестини. Играть роль посторонней тетушки для собственной дочери было выше ее сил. Примми с волнением следила за успехами девочки, узнавая о них из разговоров с Артемис и глядя на фотографии, которыми постоянно снабжала ее подруга. Они по-прежнему вместе обедали в Лондоне и часто звонили друг другу.

Их соглашение действовало почти год. Обе подруги обожали малышку и с удовольствием говорили о ней. Обе всецело доверяли друг другу, и их договоренность можно было признать успешной, насколько вообще может быть успешным подобный договор.

И вот неожиданно произошло событие, перевернувшее всю их жизнь. Руперт заявил, что нынешнее положение вещей его не устраивает и тесному общению Артемис и Примми необходимо положить конец.

— Но ведь на этом настаивают все организации по усыновлению, Примми, — твердила Артемис, бледная как смерть. — Они говорят, что родной матери лучше полностью оборвать все связи с ребенком, которого она отдала приемным родителям, и в большинстве случаев так и происходит.

— Но я не вижусь с Дестини! Я не беру ее к себе, не вожу гулять! Я общаюсь с ней меньше, чем это делала бы тетя или крестная! Все, что у меня есть, — это фотографии, наши с тобой разговоры за обедом и телефонные звонки.

Этот разговор проходил там, где они обычно обедали, — в греческом ресторане на Сент-Мартинз-лейн.

— Я знаю, Примми, знаю. — Артемис в розовом платье из шерстяного крепа и расклешенном пальто того же оттенка, скрадывавшем полноту ее некогда стройной фигуры, начала тихонько всхлипывать. — Это так тяжело, Примми. — Слезы потекли ручьем по ее прелестным щекам. — Руперт может быть очень… жестким, когда он с чем-то не согласен. И сейчас он рвет и мечет. Он не хочет, чтобы я продолжала рассказывать тебе о Дестини, тем более что она немного отстает в развитии. Конечно, беспокоиться тут совершенно не о чем, некоторые дети начинают ходить в год, а другие предпочитают ползать и встают на ножки гораздо позднее. Но Руперт думает, что когда малышка станет старше, ты начнешь оспаривать какие-то наши решения… он боится, что ты… — в фарфорово-голубых глазах Артемис мелькнуло смущение, — что ты начнешь вмешиваться.

Ошеломленная, охваченная ужасом, Примми не находила слов. Казалось, она вот-вот потеряет сознание.

— Ты хочешь сказать, что мы больше не будем обедать? — прошептала она, не в силах поверить, что все это происходит в действительности. — Что мы перестанем звонить друг другу? Ты хочешь сказать, что мы больше не подруги?

— Конечно, мы останемся подругами, Примми! — Артемис уже рыдала в голос, по ее щекам текли черные ручейки расплывающейся туши. — И я по-прежнему буду слать тебе фотографии, звонить и рассказывать о Дестини. Просто я не смогу делать это так часто, как раньше… и мы больше не сможем встречаться и обедать вместе. Это грозит мне слишком большими осложнениями с Рупертом. Не надо осуждать его, Примми. Он всего лишь желает добра Дестини и хочет… хочет чувствовать уверенность, что она действительно наша, что нам не придется делить ее ни с кем.

Примми с трудом поднялась и, спотыкаясь словно слепая, вышла на улицу. Ноги ее не слушались. Она тоже была одета в розовое: темно-розовый свитер с высоким горлом и твидовая юбка малинового оттенка, купленная на зимней распродаже. Примми никогда больше не надевала этот наряд. Он напоминал ей страшные слова Артемис, которые до сих пор жгли, словно раскаленное железо.

— Извините, Примми. — В голосе Теда Дава послышалось удивление с легкой примесью тревоги. — Вы забыли про чайник.

Примми вздрогнула, очнулась от своих мыслей и поспешно выключила чайник, который действительно почти весь выкипел.

— Простите, — извинилась она. — Я задумалась.

— Вспомнили что-нибудь приятное?

Примми покачала головой:

— Нет, не слишком. Так вы не передумали насчет еще одной кружки чаю? Я сейчас завариваю для папы, могу и вам заварить.

— Хорошо, вы меня уговорили. — Его улыбка оказалась удивительно милой. — Но пусть это будет последняя кружка, ладно? А то я так и не закончу работу.

Он успел закончить работу в тот же вечер, и Примми осталась очень довольна и результатами, и ценой. Три дня спустя Тед Дав снова позвонил в дверь ее дома, на этот раз без сумки с инструментами, и выглядел он немного смущенным.

— Вы не могли бы оказать мне любезность, Примми? — попросил он. — Я предложил свои расценки одной даме на вашей улице, а она хотела бы получить рекомендации, прежде чем дать мне «добро». Вы не откажетесь написать пару слов?

— Ну конечно. — Примми пошире распахнула дверь, чтобы Тед мог войти, и отправилась на поиски ручки и бумаги.

Вернувшись в тесную прихожую, она обнаружила там отца, мирно беседующего с плотником.

— Славный малый, — заметил отец, когда Тед Дав ушел, унося в кармане рубашки рекомендательное письмо Примми. — Вот такого парня тебе и надо бы присмотреть. Сколько тебе, Примми? Двадцать семь? Давай-ка, дочка, пошевеливайся. Если ты не тронешься с места, то я так и не стану дедом!

Конечно, отец никак не мог знать, какую бурю поднимут в ее душе его случайные слова, сказанные наполовину в шутку, наполовину всерьез. Примми с трудом выдавила улыбку и объявила, что пойдет прогуляться.